Въ огонь и въ воду

Ашар Амеде

Она сдлала нсколько, неврныхъ шаговъ по комнат. Брискетта, на которую никто не обращалъ вниманія; ходила взадъ и впередъ, повидимому, равнодушная, занимая чмъ попало руки, но внимательно прислушиваясь къ разговору.

— Я попала на дурную полосу, продолжала Олимпія… Ничто мн не удается… Вотъ эта ла-Вальеръ: она, должно быть, околдовала короля… Ничего не придумаю противъ ея соблазновъ.

— Неужели вы не можете простить ей ея счастья?

— А я разв счастлива?

Принцесса взглянула на графиню съ удивленьемъ.

— Ахъ! я

знаю, что вы мн хотите сказать… у меня есть молодость, богатство, вліяніе, имя, завидное положеніе въ обществ… а прочее? А бываютъ иногда такіе часы, когда для женщины это прочее все!

— Не понимаю.

— Разв вы не знаете, что случилось?.. Онъ ухалъ!

— Кто?

— Графъ де Монтестрюкъ.

— Ну, что же такое?

Графиня де Суассонъ пожала плечами.

— Вы бываете при двор и спрашиваете: ну, что же такое? Не хотите-ль уврить меня, что вамъ ничего не говорили, или что вы сами ничего не отгадали?

— Такъ это правда? вы его любите? вскричала принцесса.

— Я не знаю, люблю ли я его, но вотъ здсь у меня болитъ живая рана, когда подумаю, что ничто не могло удержать его… Да, я просила, я грозила, и этотъ провинціальный дворянчикъ, которому я, Олимпія Манчини, отдала все, узжаетъ!.. Но я не позволю поступать съ собой, какъ съ мщанкой, которую возьмутъ и потомъ бросятъ… нтъ!.. Я дала ему понять, что не забуду этого, и не забываю!.. Вы поймете это: у васъ течетъ итальянская кровь въ жилахъ…

— О, да! отвчала принцесса глухимъ голосомъ.

— И какъ будто этого еще мало, что онъ пренебрегъ мною, — онъ весь преданъ другой женщин, съ которой почти помолвленъ…

— Знаю! знаю!

Вдругъ она измнилась въ лиц, положила холодную руку на руку Олимпіи и спросила:

— Неужели я поняла? Этотъ ядъ, эти булавки, неужели это для Гуго?..

— А! и вы тоже называете его Гуго?.. Да, признаюсь, одну минуту… Если онъ умретъ, гд-жь будетъ мщеніе?.. у него едва будетъ время узнать, какая рука поразила его… онъ и страдать-то не будетъ… Нтъ! нтъ! онъ долженъ жить!

— Такъ для той, можетъ быть?..

— Для той, кого онъ любитъ?.. Для Орфизы де Монлюсонъ?.. Это было бы лучше… поразить его въ его любви… вырвать ее у него… сложить эту любовь въ могилу!.. Но нтъ! и этого еще мало… Онъ станетъ оплакивать свою молодую Орфизу, умершую во всей крас… Мн хочется другаго… Мн хочется такого мщенія, которымъ я могла бы наслаждаться, сколько хочу… чтобъ оно было медленное, продолжительное… чтобъ оно текло капля по капл, чтобъ оно просыпалось съ зарей, но не засыпало бы ночью…. чтобъ оно было ежечасное, ежеминутное, и все живй, все злй, все глубже!.. Вы, видно, не умете ненавидть?.. Вотъ увидите!

— Что-жь такое?

— А! если я не могу потрясти вліяніе фаворитки на умъ короля и заставить ее вытерпть то же, что я сама вытерпла… то я съумю, по крайней мр, наказать соперницу… и я жду теперь именно кого-то, кто мн поможетъ!

Она позвонила.

— Отчего это графа де Шиври нтъ до сихъ поръ? Въ этотъ

часъ онъ бываетъ обыкновенно въ Лувр… сказала она вошедшему лакею. Видли-ль его? Что онъ отвчалъ?

— Графъ де Шиври прочелъ принесенное мной письмо и сказалъ, что скоро прідетъ къ графин, отвчалъ лакей.

Измученная принцесса встала. Брискетта подкралась къ ней.

— Останьтесь, ради Бога!.. я ничего не могу, а вы?

Пораженная и тронутая умоляющимъ голосомъ Брискетты, принцесса сла опять.

— Я вамъ не мшаю? спросила она у графини.

Но Олимпія не отвчала ни слова, а провела платкомъ по сухимъ губамъ.

— Орфиза де Монлюсонъ будетъ герцогиней! Она богата — она красавица!… онъ любитъ ее… и я увижу ихъ вмст, счастливыхъ, женатыхъ, у меня на глазахъ?… Ни за что!… Разв я не права, скажите?

Она взяла руки Леоноры и сжимала ихъ въ порыв ненависти и отчаянія; потомъ отошла отъ нея и принялась ходить по комнат.

— И еще прідетъ ли этотъ графъ де Шиври? А между тмъ дло касается его не меньше, чмъ меня!

Въ эту минуту доложили о граф; онъ вошелъ гордо, высоко поднявъ голову.

— Наконецъ!… вскричала графиня.

— Вотъ слово, которое навлекло бы мн много враговъ, еслибъ его услышали придворные, сказалъ графъ, цлуя руку Олимпіи.

— Теперь не до мадригаловъ, графъ; если я послала васъ звать, то больше для вашей же пользы, чмъ для себя. Имете ли вы извстія о графин де Монлюсонъ, вашей кузин, которую вы хотли бы сдлать вашей женой, какъ мн говорили?

— Она ухала не давно въ свой замокъ.

— А! вы такъ думаете? Ну, такъ знайте же, графъ, что она скачетъ по дорог въ Вну.

— Она — въ Вну!

— А разв графъ де Монтестрюкъ не туда же детъ?

— А! произнесъ Цезарь, блдня.

— Графиня де Монлюсонъ прідетъ туда въ одно время съ нимъ… Теперь, если вамъ нравится, что они вернутся женихомъ и невстой… то мн-то что до этого? Это ваше дло…. но еслибъ я была мужчиной и еслибъ другой мужчина вздумалъ занять мое мсто…. я бы не стала разбирать оружія, а поразилабъ его, чмъ понало!

Глаза Цезаря стали страшны.

— Одно преданное мн лицо, имющее свои причины не терять ихъ обоихъ изъ виду, слдитъ какъ тнь за графомъ де Монтестрюкомъ, сказалъ онъ.

— Хорошо! но довольно ли этого? Его надо поразить прямо въ сердце…. онъ любитъ графиню де Монлюсонъ и надо мстить!

Огненный взоръ Цезаря впился въ глаза Олимпіи.

— Германія не заперта для васъ, сколько я знаю? продолжала она, дороги открыты для всякаго…. Скачите за ней въ погоню, загоните сотню лошадей, если нужно, подкупите сотню лакеевъ, проберитесь ночью въ гостинницу, гд она остановилась; ну, а дальше….. вы сами понимаете? Устройте такъ, чтобъ хать съ ней день, два, три дня, по доброй вол или насильно, и вы будете очень неловки, если, по возвращеніи домой, она сама не попроситъ промнять имя Монлюсонъ на де Шиври. А когда вы станете герцогомъ д'Авраншъ… она проститъ вамъ, поврьте!