Въ огонь и въ воду
Шрифт:
При имени принцессы Маміани, молнія сверкнула въ глазахъ дон-Манрико и онъ продолжалъ вкрадчивымъ голосомъ:
— Само Провидніе навело меня на васъ, другъ Паскалино. Я многимъ обязанъ принцесс Маміани; я тоже итальянецъ, какъ и вы….. На ваше счастье я очень хорошо знакомъ съ графомъ Гуго де Монтестрюкомъ, къ которому у васъ есть, кажется, очень важное письмо?
— О! такое письмо, что принцесса приказала доставить ему какъ можно скорй, и что онъ, наврное, подетъ дальше другой дорогой.
— А!
— Мн велно отдать это письмо ему самому въ руки… Оно тутъ при мн и еслибъ кто захотлъ отнять его у меня, то добылъ бы разв вмст съ моей жизнью…
— Вотъ слово, за которое я васъ очень уважаю… Насъ много, такихъ честныхъ людей, въ Италіи. Пойдемте со мной и я отведу васъ прямо къ графу де Монтестрюку, а съ Бортоломео Малатестой вамъ нечего бояться.
Сказавъ это, испанецъ дон-Манрико и Кампурго и Пенафьель де Сан-Лукарль, внезапно превратившійся въ итальянца Бартоломео Maлатесту, прошелъ подъ длиннымъ сводомъ Парижскихъ воротъ и вступилъ на поле.
— Такъ графъ де Монтестрюкъ живетъ не въ город? спросилъ Паскалино, идя за нимъ слдомъ.
— Кто вамъ сказалъ это, тотъ просто обманулъ васъ: графъ де Монтестрюкъ поселился у одного здшняго пріятеля, живущаго за городомъ и довольно далеко; но я знаю проселочную дорожку и скоро приведу васъ прямо къ нему.
Скоро оба пшехода пошли полями по дорожк, которая вела къ большому лсу, мало-по-малу удаляясь отъ всякаго жилища. Съ своимъ добрымъ, смирнымъ лицомъ и спокойными свтлоголубыми глазазми, Паскалино, рядомъ съ крпкимъ и сухимъ кастильянцемъ, похожимъ на коршуна, сильно напоминалъ барана, провожаемаго собакой, готовой укусить его при малйшей попытк къ непослушанію.
Лсъ, къ которому они шли, покрывалъ подошву и скатъ холма. Дойдя до этого холма, дорожка длалась все уже и уже и углублялась въ самую чащу деревьевъ.
— А скоро мы дойдемъ? спросилъ Паскалино.
— Скоро, отвчалъ новый Бартоломео.
— Еслибъ я зналъ, что графъ де Монтестрюкъ живетъ такъ далеко отъ города, я бы лучше похалъ верхомъ на той лошади, на которой пріхалъ въ Мецъ.
— Лошадь, должно быть, сильно устала, а дорога за лсомъ такъ заросла кустарникомъ, что ей трудно бы было оттуда и выбраться… Значить, и жалть нечего.
Дорожка въ самомъ дл привела ихъ въ такую трущобу, гд не было и слда ноги человческой. Кустарники совершенно скрывали корни деревьевъ; но малйшій шумъ не доходилъ сюда. Оба товарища шли молча. Дон-Манрико покручивалъ острые кончики своихъ длинныхъ усовъ и искоса поглядывалъ на сосда.
Вдругъ онъ остановился и, оглянувшись на пустынную окрестность, сказалъ:
— Мы дошли до мста: домъ, гд живетъ мой другъ, графъ де Шаржполь, вотъ тамъ за этими большими деревьями. Отдайте мн письмо… и подождите меня здсь.
— Подождать васъ здсь, мн?
— Да, можете посидть или полежать на этой мягкой травк… Мн довольно часу времени, и вы успете отдохнуть… а это вамъ будетъ не лишнее.
Паскалино покачалъ головой.
— Я, кажется, вамъ говорилъ, что общалъ не выпускать письма, изъ рукъ… иначе, какъ передавъ самому графу де Монтестрюку.
— Не все-ли это равно? вдь я его лучшій, старинный другъ.
— Я не сомнваюсь, но я не могу измнить данному слову; поклялся — долженъ и сдержать клятву.
Дон-Манрико надялся въ два слова сладить съ добрякомъ Паскалино; онъ нахмурилъ брови.
— Ваше упрямство не отдавать мн письма даетъ мн поводъ думать, что вы мн не врите. Это обидно мн!
— Никогда и въ голов у меня не было васъ обижать.
— Докажите же это и отдайте мн письмо.
Паскалино опять покачалъ головой.
— Да вдь она мн его доврила, какъ же я могу выпустить его изъ рукъ?
— Если такъ, то вините сами себя, а я требую отъ васъ удовлетворенія за обиду.
— Какую же обиду я вамъ длаю, когда исполняю только свой долгъ?
Но дон-Манрико уже выхватилъ шпагу.
— Становитесь! крикнулъ онъ, подставляя остріе итальянцу.
— Я начинаю думать, что вы завели меня нарочно въ западню! сказалъ Паскалино, тоже обнажая шпагу.
— Вотъ за это слово ты заплатишь мн своею кровью… И онъ напалъ неистово; Паскалино отступилъ.
— О! можешь отступать, сколько хочешь! крикнулъ ему дон-Манрико. Если сзади тебя не растворятся двери ада, ты не уйдешь отъ меня.
Ударъ посыпался за ударомъ безъ перерыва. Хотя и храбрый и ршительный подъ спокойной своей наружностью, Паскалино не могъ однакожь бороться съ такимъ противникомъ. Первый ударъ попалъ ему въ горло и онъ зашатался, второй прямо въ грудь и онъ упалъ. Онъ вырвалъ скорченными пальцами два пучка травы, вздрогнулъ въ послдній разъ и вытянулся, Исланецъ уже запустилъ жадную руку къ нему въ карманъ и шарилъ на теплой еще груди бднаго малаго. Онъ вынулъ бумагу, свернутую вчетверо и обвязанную шелковинкой.
— Да, да гербъ принцессы! сказалъ онъ, взглянувъ на красную восковую печать.
Не долго думая, онъ разорвалъ шелковинку и открылъ письмо. Въ было всего нсколько словъ:
«Болыпая опасность грозитъ той, кого вы любите… поспшите, не теряя ни минуты… дло идетъ, можетъ быть, объ ея свобод и о вашемъ счастьи… одна поспшность можетъ спасти васъ отъ вчной разлуки… Посланный — человкъ врный; онъ вамъ разскажетъ подробно, а мн больше писать некогда. Позжайте за нимъ… Буду ждать васъ въ Зальцбург. Полагайтесь на меня всегда и во всемъ.
«Леонора М.»