Волжское затмение
Шрифт:
– И ещё одно, господин Балк. Очень неприятное. Вы, конечно, знаете, – с нажимом проговорил он, – что наш восточный рубеж подвергается постоянным изматывающим атакам со стороны Всполья. Мы теряем людей. Вспольинское предместье разорено и сожжено. Чем вы, господин лейтенант, объясните участие ваших людей с оружием в руках на стороне противника? И это после ваших заверений, что никто не сможет втянуть их в боевые действия? Отвечайте, – резко бросил Перхуров после многозначительной паузы.
Лицо Балка озадаченно вытянулось, брови и плечи изумлённо дёрнулись, рот приоткрылся. Но острые, как два стальных буравчика, глаза пытливо сверлили Перхурова, будто изучали, зондировали, пытались разглядеть и отгадать, что известно ему помимо сказанного. Но что-то успокоило его. Лицо вновь окаменело. Плечи опали.
– Вы, господин полковник, сказали сейчас хорошее слово – “на-прас-лина”. Так? Я запомнил. Очень метко, очень по-русски. Вот это и есть, если я правильно понял, напраслина. Поймите, господин полковник, они… Не бойцы. Не солдаты. Это надломленные, обездоленные люди. Они хотят только одного – вернуться домой. Да-да, господин полковник, – с пафосом воскликнул Балк в ответ на иронические кивки Перхурова.
– Ну-ну, – усмехнулся Александр Петрович. – Продолжайте, продолжайте, господин Балк.
– Я понимаю ваше…пред-убеждение, – выговорил лейтенант ещё одно трудное слово. Голос его чуть поник. – Но вы неправы… Допускаю, что кто-то, поддавшись настроению, быть может, и говорил что-то против вас, но… Участвовать в реальных боях – это слишком. Даже после этих событий в Москве…
– Об убийстве Мирбаха всё-таки стало известно? – встрепенулся Перхуров.
– Очень возможно, господин полковник. У нас нет строгой секретности. Да и слухи, господин полковник. Слухи. Не удивлюсь, если…
– Удивитесь, господин лейтенант. Но чуть позже. А пока позвольте вам не поверить. Вы разыгрываете передо мной наивного простачка. Напрасно. Не пришлось бы пожалеть.
Балк озадаченно поморгал белёсыми ресницами и крутнул головой так, будто скинул с шеи невидимую петлю.
– Вы, господин полковник, говорите вещи очень неприятные. Но я не слышу фактов. Где факты? Пока одна только на-прас-лина. Так мы не договоримся, – и Балк с сожалением развёл ладонями.
– Да, господин Балк, – вздохнул Перхуров. – Вы правы, договориться будет непросто. Но я всё же надеюсь на обоюдное благоразумие. А скажите, господин лейтенант, знакомы ли вы с фельдфебелем Куртом Штубе?
Балк вздрогнул, но быстро справился с растерянностью.
– Курт Штубе? Ну, как же… Хороший солдат. Ещё на фронте рекомендован к экзамену в младшие офицеры…В плену ведёт себя дисциплинировано. До последнего времени был у меня на виду, регулярно отмечался. Выполнял некоторые мои поручения… Организационные, господин полковник. Только организационные, – поспешно добавил Балк под жгучим взглядом Перхурова. – Но позвольте… Что случилось?
– А припомните, господин лейтенант, какое поручение Штубе выполнял вчера между четырнадцатью и пятнадцатью часами?
– Извольте, ничего секретного. Вчера, именно в это время, Штубе был направлен с вызовом в район Сенной площади к другому военнопленному, рядовому Флаксу. С этого момента я его не видел, ни он, ни Флакс ко мне не явились. Учитывая обстановку, я всерьёз обеспокоился. Если у вас есть сведения…
– У меня не сведения, господин Балк. У меня сам Штубе. Захвачен с винтовкой во время боя на стороне красных. Но вот беда – без вас он отказывается с нами разговаривать. Неудобно получается, не правда ли? – прищурился Перхуров.
Балк побледнел. Дрогнула нижняя челюсть.
– Как? Как он мог посметь… Это не ошибка, господин полковник? Вы… Вы меня не обманываете? – часто заморгал Балк.
– Веретенников! – крикнул в коридор Перхуров. – Арестованного Штубе ко мне!
Раздались шаги, и вошедший адъютант отчеканил:
– Арестованный Штубе по вашему приказанию доставлен, господин полковник!
И конвойный осторожно втолкнул из коридора рослого рыжеватого детину в обносках немецкой полевой формы, в грубых, гремящих армейских ботинках, в зарослях щетины на исхудалых щеках. Глаза фельдфебеля ошарашено бегали, и ему стоило немалых сил остановить их под жёсткими взглядами офицеров. Своего и чужого.
– Фельдфебель Штубе явился по вашему приказанию, господин полковник, – хрипло, дребезжаще, с ломким акцентом выговорил он, прокашлялся, глянул на Балка и сразу как-то обмяк. Балк в свою очередь скользнул по нему многозначительным взглядом и кивнул. Не то приветственно, не то обнадёживающе.
– Итак, Штубе, – обратился к нему Перхуров жёстко, но спокойно. – Вы хотели говорить лишь в присутствии лейтенанта Балка. Слушаю вас. Для начала: где вы были вчера днём между четырнадцатью и пятнадцатью часами?
– Простите, господин полковник, – вмешался Балк. – Но Штубе плохо говорит по-русски. Разрешите, я буду переводить?
– Только в случае явных затруднений, – поморщился Перхуров. – И учтите, что немецкий я изучал в академии и знаю его достаточно хорошо.
– В это время вчера я был около Сенной площади, – медленно, с трудом, заговорил по-русски Штубе. – Господин лейтенант приказал вызвать Флакса, он есть тоже военнопленный из Германии. Он там квартирует.
– Вы были вооружены?
– О, винтовка со штыком, – махнул рукой Штубе. – Магазин пустой. Нельзя стрелять.
– Как объяснить, что вы были захвачены на стороне противника?
Штубе нахмурился, напрягся, виновато развёл руками и заговорил по-немецки, обращаясь к Балку.
– Он не был на стороне противника, – выслушав его, заговорил Балк. – Он случайно оказался на линии атаки красных. Чудом не погиб. Вовремя упал.