Волжское затмение
Шрифт:
– Но подходы к боевым участкам охраняются. Как вы оказались на линии фронта? Кто пустил вас туда? – спросил Перхуров.
– О, это просто, господин полковник, – улыбнулся Штубе. – Я больше года в Ярославле, я знаю проходы…
– А зачем вы взяли с собой винтовку?
– Я… О, простите. Очень сложно. Я по-немецки…
И снова затараторил.
– Винтовка – это для самозащиты, господин полковник. Вот и всё… Штубе – мой ближайший помощник. Раньше у меня было больше людей, у всех были винтовки, но после вашего требования остался один. Он и вестовой, и караульный. Очень прискорбно, что случился такой…инцидент. Приношу вам извинения, – сдержанно поклонился Балк.
Всё было гладко. По-немецки гладко, комар носа не подточит. Перхуров не сомневался, что так и было меж ними условлено. На такой вот или похожий случай. Что ж, хватит. Разыгрывать дальше эту комедию нет никакого смысла.
– Конвой! Увести арестованного! – крикнул в коридор Перхуров.
– Но простите, господин полковник… – озадаченно проговорил Балк, когда за Штубе закрылась дверь. – Теперь, когда всё разъяснилось… Почему нельзя отпустить его? Зачем он вам?
– Для окончательного прояснения некоторых деталей, господин лейтенант, – улыбнулся в ответ Перхуров. – Через день-другой вернём вам его в целости и сохранности, не беспокойтесь.
– Хотелось бы надеяться, господин полковник… Я не хотел бы стать причиной его страданий. Он не виноват. Но я рад, что теперь между нами ясность, – последнее слово он произнёс полувопросительно и осторожно взглянул на Перхурова.
– Только один вопрос. Для полной ясности. Кто такой господин Тиц? – и Перхуров, не мигая, хмуро взглянул Балку в самые глаза. Немец замер, будто заледенел. Но только на миг. Откинулся на спинку стула и пожал плечами.
– Извините. Не знаю никакого Тица, – проговорил он и резиново улыбнулся. Но вопрос явно обеспокоил его более, чем все другие. Он заёрзал, задвигался, так, будто устал сидеть в одной позе.
– Неужели? – насмешливо склонил голову Перхуров. – Тогда с кем же вы имели продолжительные встречи там, на том берегу Которосли? Замечены два раза: у вокзала и в Коровниках. Высокий, в сюртуке и шляпе, с тростью. Всегда в штатском, но выправка военная, её не скроешь. Это Тиц, сотрудник вашего диппредставительства. А по совместительству – резидент немецкой разведки.
Балк молчал, пристально глядя на Перхурова и сочувственно, как больному, покачивал головой. Глаза были неспокойны и вопросительны.
– Нет-нет, господин полковник… Это ужасная ошибка, – негромко, с горечью, проговорил он. – Вас нарочно путают. Этот человек – господин Хаген. Из германского Красного Креста… Да, я нарушал ваш запрет и ходил на ту сторону. Но я служу здесь не вам, а Германии и действую в интересах вверенных мне людей. Извините, это мой долг. Ваше право преследовать меня, но я…
– В том, что вы служите Германии, господин Балк, я не сомневаюсь. И ваша верность долгу – качество более чем благородное. Моей контрразведке удалось завладеть удостоверением его личности. Да, по документам он – Хаген. Но на деле это – Иоганн Тиц, полковник германского генштаба, резидент вашей военной разведки в России. Довольно, Балк, играть в дурачки. Помните, что мне незачем утруждаться доказательствами. Здесь действуют законы военного времени, и вас попросту расстреляют. Вместе со Штубе. У одной стенки, – зло процедил сквозь зубы Перхуров.
– Вы с ума сошли, господин полковник… Это бред… Бред… – качал головой Балк.
– Надеюсь, что на крайние меры вы меня всё же не вынудите. В последний раз призываю вас к благоразумию и объявляю своё решение. Ввиду создавшейся крайне сложной обстановки в городе, учитывая опасность для жизни германских военнопленных и крайнюю нежелательность их участия в боевых действиях на любой стороне, я, как командующий Ярославским отрядом Северной Добровольческой армии, вынужден интернировать вас и вверенных вам людей, – книжно, как по написанному, отчеканил Перхуров. И немудрено: письменный приказ был уже подготовлен.
– Что? – впервые опешил Балк и вскочил со стула. – Но как?! Как это выполнить? И каким образом…
Перхуров пожал плечами, будто считал дело уже сделанным.
– Выполнить? Трудно. Я рассчитываю на вашу деятельную помощь, господин лейтенант. Для выполнения этой задачи выделяется взвод добровольцев под командованием подпоручика Соколова. К восемнадцати часам этого дня все военнопленные должны быть собраны в Волковском театре. Перед ними выступит комендант города генерал Верёвкин. Вам же предстоит проявить чудеса трудоспособности и разъяснить каждому, что всё это делается ради их же безопасности, и статус военнопленных останется неизменным несмотря ни на что. Всё должно пройти гладко. Это в ваших интересах, господин Балк. К театру будет приставлен усиленный караул. Любые попытки контактов с Закоторосльной стороной будут пресекаться и караться. Смертью. Вы поняли меня?
– Но это… Это чёрт знает что! – вздохнул Балк, сел и резко откинулся на спинку стула. – Как вы себе представляете… Это?
– Всё уже разработано, господин лейтенант. Вот приказ. Ознакомьтесь и распишитесь, – и Перхуров вынул из ящика лист с отпечатанным приказом. Придвинул чернильницу с пером.
– Чёрт знает что… Чёрт знает что… – бормотал Балк, читая приказ. Расписался. Рука дрогнула, посадил кляксу.
– Не переживайте, Балк. А главное – будьте благоразумны, – насмешливо подбодрил его Перхуров. – И не пытайтесь скрыться. За вашу смерть никто отвечать не будет.
Балк фыркнул, встал, поклонился и вышел.
Оставшись один, Перхуров долго тёр виски. Разболелась голова и снова задёргал замолчавший было зуб. Чёртов Балк! И на кого только приходится тратить время и силы! Так… Теперь можно и вздремнуть. В кресле. С полчаса…
Но опять загремели проклятые шаги в коридоре.
– К вам связной из Рыбинска, господин полковник! – доложил адъютант.
Перхуров вздрогнул, как от электрического разряда, тряхнул головой и вскочил с кресла. Вялость и головная боль как отлетели от него с этим внезапным известием. И тёмные, непроницаемые глаза вспыхнули азартом и интересом.