Восьмой дневник
Шрифт:
Питаюсь я земными соками
и потому ещё живой,
поэты пишут про высокое,
а я – в системе корневой.
Жизненная легче нам дорога,
если есть о ней благая весть,
очень помогает вера в Бога,
ибо дьявол тоже, значит, есть.
Увы, но выдохлись таланты,
творить почти ушла охота,
теперь мы только Россинанты
из-под останков Дон-Кихота.
Вдали
ничуть не страдая, уехав,
мы русские песни с большим упоением
поём как сердечное эхо.
В иерархии я вижу много толку,
нам её народный опыт завещал;
каждый раз, когда я трахал комсомолку,
я себя партийным боссом ощущал.
Не служит покаяние ключом
к расцвету жизни светлой и успешной;
есть люди, не повинные ни в чём
ввиду своей убогости кромешной.
Глотки свободы – низкой пробы
и невеликого размаха –
не в силах вытравить микробы
почти наследственного страха.
В судьбе, покуда время длится,
огромен веер вероятностей:
война, тюрьма, сума, больница
и миллионы неприятностей.
Для старости публичное присутствие
опасно даже с теми, кто нам рад;
не так тому причиной самочувствие,
как пукательный стыдный аппарат.
Увы, нам очень мало что понятно,
поэтому и вздохи льются вечно
про то, что мудрость Бога необъятна,
однако же весьма бесчеловечна.
Ведь это счастье, стариканы,
что нам по-прежнему близка
забава сесть, налив стаканы,
и ими чокнуться слегка.
Забавна одинаковость явлений:
мы душу вдохновенью отдаём;
и мразь во время диких преступлений
испытывает творческий подъём.
Заметно приближается финал,
а мне, глухому старцу завалящему,
всё кажется, что я не начинал
ни думать, ни писать по-настоящему.
Мы движемся по жизненной дороге,
таская свой мыслительный сосуд,
но вовсе не случайно наши ноги
из жопы убедительно растут.
Потомки нас нисколько не осудят
за промахи в годах, уже глухих,
поскольку наплевать потомкам будет
на всё, что было некогда до них.
Увы, бывают обстоятельства –
судьбы тяжёлое уродство,
когда
чистейшей пробы благородство.
Мои замашки столь культурны,
хотя в башке уже туман,
что, если нету рядом урны,
кладу окурки я в карман.
Вовсе ничего я не творю,
шут из ненаписанной комедии:
рифмы я ищу по словарю,
мысли я краду в энциклопедии.
Потеря, глупость, неурядица –
они фонарь в дороге дальней,
поскольку жареная задница
гораздо интеллектуальней.
Подумать вечерами лестно мне,
что в мире идиотских убеждений
живу я независимо вполне,
особенно – от собственных суждений.
Нет, я отнюдь не хладный стоик,
и мне страшнее год от года,
что в жизни этой ждать не стоит
благополучного исхода.
Шла пьянка, тлели искры спора,
а я гадал в тоске обвальной,
кому кого придётся скоро
уважить рюмкой поминальной.
Много нынче пламенных любителей,
занятых народа просветлением,
а народ поклал на просветителей,
мудро притворяясь населением.
На склоне жизни всё былое,
что вспоминается и помнится,
уже лихое, удалое
и залихватское, как конница.
Высокую суть мне постигнуть невмочь,
сам чёрт поломал бы тут ногу,
поэтому тёмную разума ночь
не я освещу, слава богу.
Так было всюду и всегда:
когда не виделось ни зги,
втекала мутная вода
в незамутнённые мозги.
Сегодня мне подумать удивительно
в уютности закатного тепла,
что жизнь моя, мелькнувшая стремительно,
всегда весьма медлительно текла.
И радует меня, и умиляет
в обилии божественных явлений,
что наш укромный хер осуществляет
живую эстафету поколений.
Духовную жажду легко утолить:
достаточно сесть и немного налить.
Ни в чём на свете не уверен,
лишён малейших упований,
теперь я начисто потерян
для всех общественных деяний.
Я по кругозору – обыватель,
мне уютен узкий кругозор,