Война меча и сковородки
Шрифт:
Она постаралась скрыть возникшую неловкость
– Ты рисковал жизнью из-за меня, - сказала она, окуная тряпицу в целебное снадобье.
– Помочь перевязать рану - это так мало по сравнению с тем, что я тебе должна.
Она распустила повязку, заскорузлую от крови, намочила присохшую корпию и стала осторожно промывать рану, которая только-только запеклась.
– Ты ничего мне не должна, - сказал Тилвин.
– Ты единственная здесь, кто говорит со мной, как с человеком.
– Если ты о Годрике, то и со мной он разговаривает не лучше, - засмеялась Эмер, чтобы скрыть смущение. На самом деле, она не раз задавалась мыслью, прочему Годрик столь несправедлив к брату. Пусть и далекому брату, но всё же в Тилвине течет его кровь.
– Ты слишком добра к нему.
– Как же иначе, - притворно вздохнула Эмер, - он ведь мой муж.
Тилвин дёрнулся, и девушка подалась назад:
– Прости, Тиль. Я задела?
– Н-нет, - сказал он сквозь зубы.
– Сиди смирно, и ничего не случится, - ласково пообещала Эмер.
– Позволь сегодня быть для тебя нежной матушкой и любящей сестрицей. Уверяю, что и то, и другое у меня прекрасно получится.
– Не сомневаюсь, - промолвил Тилвин, и вдруг как будто выдохнул её имя: - Эмер...Что? Опять задела? Придётся потерпеть, - пожурила его девушка и промокнула рану сухой корпией.
– Сейчас перевяжу. Я умею перевязывать, не волнуйся. В Роренброке часто кого-нибудь ранили, и я помогала лекарю.
– Ты все делаешь прекрасно. За что бы ты ни бралась - у тебя все получается.
«Куда там, - горько подумала Эмер.
– Бедняга Тиль, ты даже не представляешь, насколько неправ».
– Что это ты делаешь?
– раздалось от порога.
Эмер медленно оглянулась, узнав голос мужа. А Тилвин поспешно натянул рубашку, пачкая ткань кровью.
Годрик стоял в дверях, загораживая закатный свет. Солнце било ему в спину, и Эмер видела только черный силуэт, но недовольство уловила, даже не разглядев лица.
– Отойди от него.
– Тиля нужно перевязать, - сказала Эмер, стараясь говорить спокойно, хотя злость уже поднималась из сердца. Притащился без приглашения, не спросил брата о самочувствии и тут же раскомандовался - в этом весь Годрик.
– Он прекрасно справится сам.
Годрик решительно зашел в комнату, взял у Эмер корпий и бинты и швырнул их на стол.
– Идем, - железные пальцы сомкнулись на её запястье.
Эмер попробовала освободиться, но тщетно.
– Он был ранен из-за меня!
– воскликнула она.
– Сначала я помогу ему, а потом пойду с тобой!
– Это его обязанность - защищать жителей Дарема, - сказал Годрик, даже не взглянув на Тилвина.
– А ты не спорь со мной, если не хочешь получить еще порцию поросячьих пирожков.
Тилвин не понял, о чём шла речь, но Эмер стала красной, как варёная креветка.
– Если не замолчишь...
– зашипела она, но муж не стал выслушивать угроз.
Подхватил на руки и понёс к выходу.
– Сейчас же отпусти!
– возмутилась девушка, болтая ногами и пытаясь вывернуться.
Только рука сама собой обняла крепкую шею мужа. «Ах, если бы ты нес меня так не прочь от комнаты Тиля, а по направлению к супружескому ложу...
– подумала она.
– И если бы все это было искренне...»
Годрик спустился по лестнице до второго этажа и только там, на площадке возле бойницы, поставил жену на ноги.
– Не заговаривай с ним, - сказал он.
– И не ходи к нему в комнату.
В ответ Эмер упрямо проворчала:
– Ты не смеешь мне приказывать.
– Пока я твой муж - приказываю, а ты исполняешь мои приказания.
– Да определись уже в своих желаниях, Годрик Фламбар!
– крикнула она в бешенстве.
– Вчера ты настаиваешь на разводе, а сегодня изображаешь ревнивого мужа! Решил развестись - так забудь, что существует Эмер из Роренброка! Я сама выбираю, с кем дружить, а кого ненавидеть!
– Будешь выбирать сама. Когда станешь свободной. Но к нему я тебя не подпущу, хоть ты кусайся.
– Как раз это и собираюсь сделать!
– Эмер прыгнула на него и вцепилась зубами в незащищенную шею.
Он вздрогнул, но даже не попытался уклониться. Стоял неподвижно, пока жена не отступила, смущенная.
– Довольна?
– спросил Годрик. На шее справа у него краснел шрам - два ровных полукруга.
– Даже не сопротивляешься?
– Эмер вытерла рот рукавом.
– Я уже привык быть битым женой.
Она на секунду замолчала, застигнутая врасплох его кротким ответом, а потом спросила:
– Затем и пришел? Чтобы я побила тебя напоследок?
– Нет, не за этим, - он открыл поясную сумку.
– Скоро мы расстанемся, и скорее всего никогда не увидимся. Прими мой прощальный подарок.
– Ты мне уже подарил сковородку, - фыркнула Эмер, - теперь упаси яркое пламя от твоих подарков.
– Если не захочешь брать, я пойму.
Он вынул из сумки и протянул металлическую брошь в виде розы, сработанную столь тонко, что цветок казался живым. Эмер оторопело смотрела на металл, изобразивший нежность лепестков. Колдовство! Но колдовства в этом не было и в помине, только мастерство и талант.
– Сделал для тебя, - сказал Годрик.
Но подарок ее не обрадовал, это было видно по лицу.
– Роза...
– она нахмурилась, разглядывая брошь.
– Лучше бы ты сделал для меня брошь в виде меча, как носят горцы. Ты же знаешь, я мечтала о настоящем мече.
– Знаю. А я посмеялся над твоей мечтой.Так оставь брошь себе, - сказала Эмер.
– Приколи к котте и любуйся, вспоминая, как издевался надо мной.
– Нет, если не возьмешь, я не стану ее носить, - ответил Годрик.
– Потому что она и в самом деле будет напоминать о тебе. Ты похожа на нее. На розу из металла. Когда пылаешь, только что выкованная - мягкая, как настоящий цветок, можно смять пальцами, но горячая - обожжешься до костей, если прикоснешься. А когда остынешь, то становишься тверже камня, хотя с виду - лепестковая нежность.
– Заговорил, как поэт, - Эмер пренебрежительно выпятила нижнюю губу, стараясь за бравадой скрыть замешательство.
– Конечно, зачем меня вспоминать - досадную мелочь в твоей великой жизни.
– Ты не мелочь. Ты занимаешь очень важное место в моей жизни. Именно поэтому воспоминания будут мучительными. А сейчас мне важно сохранять хладнокровие и здравость мысли
– Прости, я ослышалась?
– Эмер коснулась мизинцем своего уха.
– Это говорит человек, который при королеве позорил меня за правдивость, и вопил, что никогда не полюбит? Позорил при королеве, а просить прощения явился наедине?