Война меча и сковородки
Шрифт:
– Тилвин, - сказала она, - я буду вспоминать о тебе. Хочу, чтобы ты знал об этом. Вряд ли я еще приеду сюда, а ты едва ли завернешь в Вудшир.
– Уезжаешь?
– насторожился он.
– Годрик настаивает на этом. И королева с ним согласна.
– Значит, развод?
– Не вижу смысла противиться дальше, - призналась Эмер.
– Не могу понять этого человека. Сначала он такой, потом резко меняется, как ветер с гор, - она замолчала, вспомнив вчерашний разговор, и невольно коснулась броши, которая сегодня скрепляла ворот ее платья.
– Но одно ясно - он не желает, чтобы я оставалась женой.
Собственно, вчера Годрик сказал нечто совсем иное, но суть от этого не изменилась, и Эмер переживала досаду вдвойне, про себя называя мужа и трусом, и снобом, и бесчувственным болваном.
«Годрик, ты мог хотя бы спросить, чего хочу я, - обратилась она к нему мысленно.
– Хочу ли оставлять тебя. Так нет, мои желания тебя не волнуют. Ты уверен, что поступаешь правильно. Но уверенность и истинная правильность - не одно и то же».
– Страдаешь из-за этого?
– спросил Тилвин.
– Неприятно, признаю, - ответила она с деланным смешком.
– Но не смертельно. Не хуже ядовитой жабы. Ничего, я молода, почти богата, еще и королевскими милостями обласкана - мне недолго ходить разведенной женой.
Тилвин скрипнул зубами:
– Ненавижу Годрика, - сказал он.
– Он не имел права так поступать с тобой.
– Да, не имел, - кивнула Эмер.
– Надеюсь, я никогда больше не встречу такого мужчину.
«Который во имя своих рыцарских убеждений не услышит моего голоса. Или ему безразлично, чего я хочу?».
Она благодарно пожала Тилвину руку:
– Спасибо, что ты был рядом, - почти прошептала она, потому что боялась расплакаться.
– Ты мой единственный...
Горло перехватило, и слово «друг» не было произнесено.
– Если ты уедешь, у меня не останется радости в жизни, - сказал Тилвин, в ответ стискивая ее пальцы до боли.
– У меня ничего не останется в память о тебе. Только моя постель, на которой ты уснула.
– Вот, будешь спать на ней и вспоминать меня, - грустно пошутила Эмер.
– Спать на ней? Невозможно, - сказал он.
– Постель все еще хранит твой запах. Я ни разу не осмелился лечь туда, где спала ты. Простая кровать стала для меня святыней. Каждую ночь я стою перед ней на коленях.
– Какие страхи ты рассказываешь, - ответила Эмер со смешком, но голос дрогнул.
– Сейчас мне снова будет стыдно, поэтому прошу - не продолжай.
– За что тебе будет стыдно?
– Тилвин пристально взглянул ей в глаза.
– Это мне должно быть стыдно. За те мысли, что посещали меня, когда я вспоминал ту ночь. Волшебную ночь.
– Какую ночь?!
– Эмер понизила голос и оглянулась - не слышит ли кто.
– Ты бредишь, Тиль?!
– Да, это бред, безумие, - он коснулся ее щеки, потом легко погладил по плечу.
– С тех пор, как я увидел тебя - в голубом подвенечном платье, с орехами в каждом кулаке, моя жизнь наполнилась безумием. Но я не променял бы его на всю мудрость мира.
– И зря, скажу тебе. Очень зря, - она попыталась за шутливым тоном скрыть замешательство.
– Безумие - всегда плохо. Мне надо вернуться. Леди Фледа скоро пошлет за мной.
Но Тилвин не дал ей уйти. Притиснул к стене, и рука его стала тяжелой, как камень. Эмер пыталась освободиться, но он держал крепко и отпускать не собирался.
– Разве ты не видишь, что я люблю тебя?
– спросил Тилвин, и сердце Эмер рухнуло в пятки.
– Что ты говоришь, братик?
– взмолилась она, забившись, как кролик в силке. Больше всего ей хотелось заткнуть уши. Зачем он так? Решил одним махом уничтожить их добрые отношения? Тилвин? Который всегда был рядом со словами утешения и помощью? Вот бы небеса разверзлись, и яркое пламя плюнуло на землю огненными языками, и тогда все эти нелепые разговоры позабудутся.чуда не произошло и светопреставление не наступило. И Тилвин по-прежнему стоял перед ней, с ошалевшими глазами, ищущий ее губы, сжимающий ей плечи до синяков.
– Я полюбил тебя с первого взгляда, - продолжал Тилвин.
– Полюбил вопреки здравому смыслу. Потому что кто я такой? Безземельный рыцарь. А ты - знатная дама, к тому же, жена моего лорда. Так глупо. Пытался бороться, но не получалось, а теперь... теперь ты говоришь, что я твой единственный. И я счастлив.
– Просто замолчи, прежде чем сказал непоправимое!
– Эмер упёрлась ему в грудь ладонями, но проще было сдвинуть с места скалу.
– Просто позволь поцеловать тебя...
– он словно не слышал её слов и не понимал её сопротивления, а может, считал их кокетством, обязательным для всякой дамы.
– И ты поймёшь, что создана для меня...
– Нет!
– только и успела сказать Эмер, как он накрыл её рот своим ртом.
Бороться с Тилвином было то же самое, что бороться с Годриком - он был настолько сильнее Эмер, насколько она сама была сильнее простых женщин. Не имея возможности освободиться, Эмер застонала от собственного бессилья. Тилвин принял её стон, как стон страсти, и совсем потерял голову. Ведь перед ним была она - его мечта и грёза, приходившая к нему каждую ночь в лукавых снах. И во сне она позволяла делать с собой всё, что угодно, и сама вытворяла такие штуки, какие известны лишь куртизанкам из Нижнего города в столице, а он за свою жизнь на подобных умелиц нагляделся.
Платье Эмер мешало ему, и он попытался оттянуть ворот, чтобы добраться до груди. Добротная ткань не подавалась, и ворот был крепко сколот дурацкой брошью в виде розы.
Тилвин потерял терпение и рванул посильнее. Раздались треск и звон - платье разорвалось от ворота до пояса, за ним и нижняя рубашка, брошь покатилась по каменному полу, а Тилвин, наконец-то коснулся того, о чём столько мечтал.
Слуги сказали правду - она не жила с Годриком. Грудь её была маленькой, упругой, с нежными сосками. Такой груди не может быть у замужней женщины. Такая грудь лишь у невинной девушки, которая еще не знала мужских ласк.
Эмер больно укусила его за губу. Укусила свирепо, и в этом не было ничего, похожего на любовное заигрывание. Тилвин отстранился, не выпуская её из объятий, и чувствуя солоноватый привкус крови. Она укусила его до крови! Дикая, непокорная, прекрасная!
Он хотел сказать ей об этом, но тут его оторвала от любимой непреодолимая сила, а удар в ухо ладонью, сложенной горстью, свалил с ног. Совсем ничком Тилвин не упал, но пола обеими руками коснулся, и даже поник головой к колену, когда тьма заволокла сознание, но уже через пару секунд он проморгался и даже смог разглядеть троюродного брата, который стоял между ним и Эмер. Между ним и счастьем.