Я боялся - пока был живой
Шрифт:
– Посмотрим, - охотно и услужливо согласился охранник, поспешивший записаться в соратники к Арнольдику.
– Люблю послушных!
– восхитился Арнольдик.
– Тогда - давай! Вперед и с песней!
Следующие сорок минут мемуаристы повторяли в камеру содержание своих явок с повинной, запечатленные уже на бумаге.
Полностью смотреть кассету не стали, но выборочно прокрутили, Арнольдик убедился, что снято все без обмана, и сунул кассету себе в карман.
Потом он потребовал ключи от сейфа в кабинете начальника охраны, выгрузил из стального ящика еще несколько пачек
– Петровка тридцать восемь? Очень приятно, товарищ дежурный. Прошу вас срочно прислать наряд по адресу...
– он продиктовал адрес.
– Да, срочно, причина? Явка с повинной. Кабинет номер пять, нотариальная контора. Двери в контору будут открыты, а кабинет и сейф будут заперты, чтобы повинно являющиеся не передумали. Документы и признания будут заперты в сейфе, так что возьмите специалиста, чтобы открыл этот ящик. Кратко изложить в чем суть дела? Взятки, подлоги, рэкет, шантаж, связь с бандитами, укрытие сумм от налогов, словом, целый букет. Приедете? Очень хорошо. Кто с вами говорит? Майор запаса... Не, просто гвардии майор, Арнольд Электронович Беленький. Фронтовик. Почему бывший? Бывших фронтовиков не бывает, молодой человек.
И положил трубку, не дожидаясь последующих вопросов.
– Ну, товарищи бандиты, быстро складывайте на стол документы, какие у кого есть.
Ворча и фыркая, выложили, какие у кого были, документы, а куда было им деваться под стволом пистолета? Они привыкли к другим ситуациям: к людям безоружным, перепуганным угрозами физической расправы, насилия, оружия, к людям, запуганными бандитами и запутанными хитромудрыми чиновниками, нечистыми на руку. Они привыкли к людям, которых с одной стороны приперли к стенке нужда, беззаконие, бандиты, а с другой стороны - чиновники всех мастей, защищающие это беззаконие, служащие ему, возводящие его в ранг закона, придавая ему видимость законоподобия.
– Сколько же своих сограждан ограбили, отняв у них последнее барахло и последнюю надежду эти внешне вполне представительные, благообразные деятели, эти беззаконники в законе?
– так думал Арнольдик, молча и брезгливо собирая со стола бумаги, чтобы запереть их в сейф.
Уже на пороге кабинета он оглянулся и сказал:
– Сейчас за вами приедут, я вас пока запру, а двери в офис оставлю открытыми. А ты, Сергеич, подойди-ка ко мне, дорогой. И расскажи ты мне, бриллиантовый, бархатный, как и где найти мне нору твоего хозяина Вовика?
– Ага! Так я тебе и сказал! Ты, дед, совсем сбрендил!
– аж подпрыгнул Сергеич.
– Я тебе скажу, а меня Вовик из-под земли достанет и сито из меня сделает!
– Дурак ты, Сергеич, - спокойно возразил Арнольдик.
– Сито и я из тебя сделать смогу, да мне и доставать тебя ниоткуда не надо - ты вон он, рядышком стоишь. Так что ты давай, говори быстро, не нервируй меня. Вас всех надо как собак бешеных, по законам военного времени, чтобы порядок в стране навести. Вас переделывать - себе дороже.
– Нет таких законов военного времени!
– взвизгнул Сергеич.
– Сейчас нет, - согласился Арнольдик.
– В том-то и беда, что нет. Но раз вы свои воровские законы для других устанавливаете, я для вас свой закон объявлю.
– Это что же за закон такой?
– А такой вот, простенький: я вас объявляю вне закона. Догадываешься, что это такое и что это значит?
– Я скажу адрес, - выдавил из себя Сергеич, после минутного раздумья...
Арнольдик вышел из офиса решительным шагом, надвинув на глаза подобранную в офисе шляпу с широкими, как лопухи, полями. Плечи его развернулись, спина выпрямилась, а живот подтянулся, весь он подобрался.
В карманах Арнольдик с позабытым со времен войны удовольствием, поглаживал рубчатые рукояти пистолетов.
Легко, почти вприпрыжку, чего с ним не бывало давным-давно, сбежал он по мраморным ступеням офиса, вставив в двери стул, чтобы они не закрылись автоматически.
Он уже уверенно пошел вниз по улице, но что-то вспомнил, вернулся к офису, достал ключи из кармана и открыл стоявшую во дворе бежевую "девятку", на мгновение с удовольствием прислушавшись к вою милицейских сирен, приближающихся в сторону офиса.
Насвистывая что-то совсем легкомысленное, он уже открыл дверцу и собирался сесть в машину, когда из кустов по соседству с машиной, вышел Петюня, покачиваясь и хромая. Пахло от него... Нет слов ни в одном из известных и неизвестных мне языков, чтобы описать этот запах.
– Петюня!
– ахнул Арнольдик, с трудом узнавая моего приемного. Гертрудий сказал, что тебя вроде как на колбасу переделали?!
Он тут же прикусил язык, но Петюня только рукой махнул.
– У них там, в колбасном цехе, конвейер сломался, а я в отходы упал, меня и выбросили в канализацию... Вот, - пробасил Петюня, вытирая рукавом с лица следы пребывания в канализации.
Сирены стремительно приближались.
– Садись!
– поторопил Арнольдик, распахивая перед Петюней дверцу.
Тот неторопливо и с явным удовольствием полез в салон, моментально заполнив его своим неповторимым ароматом.
Арнольдик вскочил в машину с другой стороны, судорожно глотнул, открыл торопливо окна и включил зажигание, рванув с места.
К офису уже угрожающе близко подъехали милицейские машины, вой их сирен был совсем рядом.
Арнольдик давно не сидел за рулем, его старенький "Москвич" стоял во дворе, под брезентом. Бензин был дороговат. А сейчас приходилось гнать, торопиться на Кожуховскую улицу, по адресу, который ему выдал все же Сергеич. И надо было спешить, чтобы не опоздать и на этот раз.
Задумавшись обо всем этом, или слишком сосредоточившись на не совсем привычном управлении, он проскочил на красный свет и тут же, заслышав резкий милицейский свисток, резко затормозил, по привычке законопослушного гражданина.
Он просто забыл на мгновение, что у него чужая машина, в кармане нет никаких документов, кроме пистолетов и запасных обойм, сигар и бутылки коньяка, а в кейсе лежат пачки денег неизвестного происхождения.
Вспомнил он про все про это явно поздновато, к машине уже подходил молоденький постовой, который, взяв под козырек, вежливо и вполне дружелюбно представился: