Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

ПРИНАДЛЕЖАЩЕЕ НАМ

Угасает еще один день Борьбы и работы, Наши руки в грязи, Гудят от усталости ноги, Мы собираемся на чердаке — Ахмед, Мехмед, Мустафа, Али, И где-то вдали затухают Отголоски дневной суматохи, И словно и не было вовсе Ни хозяина, Ни объявлений в газете, Ни Фатьмы, ни Айше, — Все уходит куда-то, И нашими безраздельно Становятся Хлеб и ночь.

РОЖДЕНИЕ

Рождает —

сейчас или завтра, — В дыхании пальмовых листьев, Рождает в высоких муках, В великое время Ночи, Гор, камней И потоков, Травы, и огня, И ветра, Рождает в лесах африканских — Человек чернокожий рождает Черную плоть живую, И в ладонях ее горячих Расправляет крылья Свобода.

НА СТРАЖЕ

Что все мы братья, все мы братья, Что все мы первенцы Земли, Мы проглядели, Прозевали, Мы мимо истины прошли. Что все мы братья, все мы братья И хлебом вскормлены одним, Об этом нам Шептали травы, Но не поверили мы им. Что все мы братья, все мы братья, У всех у нас одна звезда, Мы до сих пор Не понимаем, Хоть смотрим в небо иногда.

БЕЗРАБОТНЫЙ

«Уж такая судьба у меня», — говорил Тот, кто под небом открытым жил, И работы три года уже не имел, И хлеб во сне только ел. От голода злого он мучился так, Что собственный съел кулак. Легкий ветерок прохладу принес, Прохладе собака подставила нос, Но голода людей, к сожаленью, пока Утолять не умеет рука ветерка. А он так мучительно есть хотел, Что губы свои он съел. В ужасе вздрогнула ночь сама, И безработного скрыла тьма, И ни люди, ни звери, ни даже Аллах Не видали, как корчился он в кустах. А он так яростно жить хотел, Что свое он дыханье съел.

ЦВЕТОК

За окнами ночь густела, Я был одинок, одинок, А в темноте раскрывался Сна моего цветок. Он раскрывался медленно, Он спящим цветком казался, Он далеких воспоминаний Лепестками касался. Казалось, он рос без прошлого И был от меня далек, Но к будущему тянулся Тоненький стебелек. Теперь он, должно быть, раскрылся Или, может быть, спит, как ты, И ночь над ним раскрывает Цветок темноты.

В ДЕНЬ СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЯ

В день светопреставления спросят меня: «Почему ты самым первым пришел?» А я отвечу: «Я очень спешил, Я надеялся увидеть ее». В день светопреставления спросят меня: «Почему в мозолях руки твои?» А я отвечу: «Потому что для нее Я огромные песни слагал». В день светопреставления спросят меня: «Почему

твое сердце в крови?» А я отвечу: «Наверно, потому, Что все еще люблю ее». В день светопреставления спросят меня: «Ты глаза свои куда девал?» А я отвечу: «Мы расстались с ней, И глаза мои остались у нее».

ТЯЖЕСТЬ

Вы долгую жизнь проживете, Если не понимаете, О чем говорят горы, О чем с темнотою шепчутся звезды, О чем на рассвете толкуют птицы, Если не любите Землю, скалы и реки, Ночи, дни, вечера И мысли, Если не улыбаетесь Облаку, морю, лесу… Вы долгую жизнь проживете.

ОКТАЙ РИФАТ

Перевод А. Ибрагимова

Октай Рифат. — Родился в 1914 г., в семье губернатора Трабзона. Окончил анкарский лицей. Учился на юридическом факультете Анкарского университета, затем на факультете политических знаний Парижского университета. По возвращении на родину работал в департаменте печати. Занимается адвокатской деятельностью.

Октай Рифат — один из основоположников новой поэзии. Он автор книг: «Стихи о нашей жизни и смерти, о любви и бродяжничестве» (1945), «Есть руки у свободы» (1966), «Стихотворения» (1969), «Новые стихотворения» (1973) и др.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Спасибо вам, Мое пальто, ботинки, Порхающие на ветру снежинки. Тебе спасибо, день, В слепящей белой мгле. Я счастлив, что ступаю по земле, Но радуюсь и небу над полями, И звездам, неизвестных мне названий, И вам, вода и пламя.

ЛАСТОЧКА

Увижу столб телеграфный, Тотчас о ласточке вспомню, И душа порывается в странствие; А ведь некогда ласточка Наводила на мысли о доме.

ЦВЕТЫ

На подоконнике моем — домашний сад: Цветы, омытые голубизной, стоят. И вижу: с зонтиком цветастым на мой зов Прекраснейшая изо всех цветов Спешит ко мне сквозь летний зной и чад. Не вспоминать, не думать ни о ком! Но вновь и вновь спирает горло ком.

КАРАВАН

Есть у всех у нас рот и нос, Есть у всех голова на плечах. Всем нам ясно, как божий день, Где правда, где ложь в речах. Караван все в пути и пути. Наши баи — верхом, мы пешком. Отощали мы, сил нет идти, Кто завшивел, кто стал плешаком. Ах, родные края широки, Ах, родные края велики. Бродят жирные овцы по ним И откормленные телки. Мы народ трудовой, землячок, Но едим не инжир с молоком, Черствый хлеб мы едим, да такой, Что его не разбить и киркой. Нет, как видно, счастливой нам доли, На ладонях — мозоли, мозоли. Друг, скажи, отчего, отчего Все нутро изнывает от боли. «Чтоб вы сдохли! — бормочет шайтан. — Для чего вам и жить, окаянным?» Отвяжись ты, проклятый смутьян! Жизнь — какая ни есть — дорога нам.