Звездное вещество
Шрифт:
Жарким суховейным летом 81-го я убеждался, как он прав.
Дарьин провал в Суриковском мы втроем пережили достойно. Ясно было, что следует еще одну зиму поготовиться и взять уроки у хорошего рисовальщика. Нашлась для Дарьи подходящая работа в отделе технической эстетики нашего НИИ. Это чтобы стаж шел... Так что с сентября мы с Дарьей стали по утрам вместе ходить на работу. Ближе к защите диссертации Дашка ревниво принялась за внешний облик соискателя, заставив меня купить и новый костюм, и югославские штиблеты, и несколько самых "отпадных", по ее мнению, полосатых рубашек... И на защите сидела, чертовка, хотя с утра еще договорились, что она не станет меня смущать своим присутствием.
Потом она взахлеб рассказывала Машке:
– Как они все там на папу набросились!
Как же неутолимо пусто было у меня на душе в тот вечер! Съели мы привезенный Машей торт, и Женина чашка с янтарным, как она любила, чаем стояла на нашем семейном пиру. Потом ушли мои красавицы на дискотеку. Я остался один в пустой квартире и маялся ужасно. Нет, не помирила меня успешная защита диссертации с моей тоской. Докторская степень вроде бы ставила меня, наконец, на один уровень с Робертом К. Сандерсом... Но зачем все это, если нельзя обрадовать этим Женю?
И в тот вечер, верный обретенному принципу: спасаться от боли, идя на еще большую боль, я впервые рискнул взглянуть на Женин коктебельский портрет... Нехотя я потом расставался с ним. Снова убрал его под восковку к святому Себастьяну, решив смотреть не часто, чтобы не примелькался он, не утратил тонкого, как пыльца на крыльях бабочки, очарования давних дней, когда я в надуманной беде, но нешуточной муке вынашивал в себе этот чертов "эффект кнута".
Это Стаднюк задавал мне перцу на защите, несмотря на сдерживающую иронию Бердышева. Претензии Георгия Ивановича сводились вовсе не к тому, что я слабо использовал в диссертации данные машинных расчетов. Дарья просто ничего не поняла. Стаднюк сердился, что слишком много уже потрачено машинного времени, а экспериментальные результаты слишком сильно расходятся с предлагаемой соискателем теорией. Не поддавались явления в УТС-реакторе энергичному штурму Стаднюка. Что-то там в сгустке материи в момент реакции происходило такое, чего моя теория еще не чувствовала. А ведь все математические модели Стаднюка для ЭВМ строились только на наших с коллегой Сандерсом бреднях, да еще новосибирцы сварганили на заказ дюжину весьма диковинных уравнений, но тоже, видать, пороха не изобрели. К тому и сводились речи Стаднюка, что ни к чему не годится моя диссертация, если она не охватывает тонких и непонятных явлений уип-эффекта в момент термоядерной реакции... За что я должен особо поблагодарить Бердышева, так вот за эту, предвиденную им, возможность дать четкий ответ Стаднюку:
– Простите, Георгий Иванович, но в рамки вынесенной на защиту научной работы не входит "термоядерщина", а эксперименты на не-реагентных газах полностью подтверждают теорию "нереактивного" уип-эффекта, которая может служить и служит основой для будущих теорий. Реактивный уип-эффект станет, может быть, темой диссертации Латникова, поскольку он сейчас больше всех ломает над этим голову.
...Недели через две после защиты у меня мелькнула одна заманчивая идея по реактивному уип-эффекту, и зачесались руки поэкспериментировать по старинке "методом тыка". И пошел я к Стаднюку, находясь в плену своего крестьянского простодушия, полагая, что мои предложения его обрадуют. Он выслушал и тут же спустил на меня всех собак:
– Занимался бы ты своим делом, Величко! У тебя автоматика работает безобразно. Мужики твои что-то нахомутали, а ты не разобрался. Тебе кто-нибудь поручал лезть в дела Селезнева? Вот когда тебе это поручат, будешь экспериментировать. Распустились, опять никакой дисциплины, как в "партизанские времена".
О, тут меня тоже начал щекотать
– Георгий Иванович, вам, кажется, нужен доктор наук для руководства теоретической лабораторией? Не подойдет ли моя кандидатура? Объявляйте конкурс на замещение вакантной должности. Я готов.
– Пусть сначала ВАК утвердит твою "докторскую без защиты"! – почти заорал мне в ответ Стаднюк. – Это еще бабушка надвое сказала. Кандидатская у тебя и та была на волоске от срыва. Выкрутились вы с Бердышевым... И развелось же охотников до игры в науку, а что важное государственное дело на грани провала, директору до лампочки.
А дело действительно катилось под уклон. Был уже конец ноября, и близился срок выполнения отделом и институтом соцобязательства, взятого в начале года. Мы обязались – ни много, ни мало – получить брей-кивен к 30 декабря 1981 года, на полгода раньше плановых сроков. Когда брали собранием всего отдела это соцобязательство, еще очень крепко все ладилось у Георгия Ивановича. Окрыленный и уверенный в успехе, Стаднюк без затруднений уговорил то профсоюзное собрание. Еще летом казалось, что до успеха рукой подать. Была запущена на ЭВМ программа оптимизации УТС-реактора, включающая в себя все достижения могучего научного штурма... Ах, как хотелось Стаднюку, чтобы этот его успех был замечен наверху! На том "верху", который возвышается не только над Бердышевым, но и над министром. Нужно было вовремя дать соответствующий анонс!..
За осень видоизмененную программу оптимизации пускали трижды. Экспериментально она не подтверждалась, вот в чем состояла печаль. Мои мужики собирали очередной "оптимизированный" УТС-реактор. На первое включение непременно приходил сам Стаднюк. И очередной макет вел себя так же непредсказуемо, как и предыдущий. При каждой последующей "оптимизации" УТС-реактор 81 все больше походил на циркотрон 77... А ведь был уже готов даже эквивалент полезной нагрузки, любовно называемый Стаднюком аббревиатурой ЭПН. Это был огромный транспарант на крыше нашего высотного корпуса, в который ушла тысяча штук стоваттных осветительных лампочек. Расчетная мощность УТС-реактора должна была составить 100 киловатт на точно такой же кредит, получаемый от Мосэнерго. Должны были вспыхнуть в предновогодние дни над Синявино слова: "Слава КПСС!" Как тут не вспомнить "спуск на воду большого корабля для большого плавания"!
Эстафета недосыпаний и жестокой нервотрепки перешла от селезневской лаборатории к нам. Стаднюк давал четкие разнарядки по утрам, а поздно вечером он подводил итоги, и мы изнеможенные тащились по домам... Особенно доставалось в эти дни бедняге Рябинкину. То и дело приходилось перебирать УТС-реактор в поисках очередной "ляпы" допущенной слесарями-сборщиками... Владимиру Петровичу уже исполнилось шестьдесят два года, голова его стала совершенно белой с легким, правда, оттенком желтизны, словно бы это выделялся никотин, накопленный за долгий стаж неукротимого курильщика. От крепкой махры военных лет до "Беломора" современности, на который Петрович постоянно ворчал за то, что в нем теперь "одни палки"... Петрович в эти дни работал просветленный, потому что наметил себе "дойти еще раз до Берлина", а там уж и на пенсию. Ох, как же стыдно было мне при Петровиче вспоминать последнюю стычку со Стаднюком, состоявшую из одних только обоюдных амбиций!
И мне хотелось "взять Берлин"... Уроки четкой организационной работы, преподанные в эти дни Стаднюком, вызвали невольное восхищение. В один из таких "штурмовых" вечеров, когда оставленные Стаднюком самые необходимые люди быстро и споро свершали очередную переделку макета и буквально за один вечер было сделано то, что в обычных условиях заняло бы не меньше недели, мне в голову пришла неожиданная метафора. Вот мы, люди, каждый на особину, каждый со своим мнением и самолюбием, со своей правдой и иллюзиями, напоминаем эти проклятущие ядра, не желающие вступать в реакцию из-за взаимного расталкивания. Но, сжатые давлением обстоятельств и разогретые сознанием долга, мы сливаемся в коллектив -источник самой удивительной энергии на свете, которая сродни только солнечной да еще вот управляемой термоядерной, если нам суждено ее на этот раз получить!