Дар Авирвэля
Шрифт:
Когда Ольга позвала в четвёртый раз, Артур всё же услышал. Он нехотя потянулся, кряхтя и скрипя горлом, отдёрнул одеяло в сторону (ноги пробрал утренний озноб) и лениво сполз к краю. Не было ни сил, ни желаний. Только мысли, мысли, мысли доставали до самых уязвимых струн души, и всё остальное становилось таким бессмысленным и не важным. Ватные ноги, ещё не привыкшие к комфорту, чуть не упали на пол. Пришлось сесть и подумать ещё немного. Как там поживают другие гости мира? Отправляются ли они домой? Не надоедает ли им ждать целый год, чтобы вернуться к друзьям и в любимые места? Артур не чувствовал, что сможет делать так же.
Ольга медленно открыла дверь и глянула на ушедшего в себя сына. Его глаза уставились куда-то в никуда, а руки крепко сжимали простыню. Оказалось, что по щекам прокатились слёзы. Женщина елейно улыбнулась, тихо зашла в комнату и присела около любимого ребёнка. Её переполняло понимание тяжести, свалившейся на юные плечи, но это вовсе не значило, что она отпустит его в опасные места, где он окажется беспомощным и лишённым материнской любви. Она мягко обняла его, улыбаясь смиренной улыбкой, и погладила спутанные сальные волосы. Добрые слова, адресованные в пустоту, не возымели эффекта. Артур всё так же глядел за границы этого мира, явно представляя себя среди таких близких эльринов. И что же может сделать любящая мать, которой не импонирует идея, связанная с однозначной потерей сына?..
— Артур, ты пойми, у всех своя жизнь. Ты должен быть среди своих сородичей, среди людей. Эльрины — другие, с другими законами и культурой, с другим строением тела. Неужели ты думаешь, что они похожи на тебя больше, чем ты на других людей?
— Мам, не забывай, что я только на половину человек. Это значит, что я могу быть членом обоих обществ, разве нет? Я везде свой и чужой — и среди людей, и среди эвассари. Не внушай мне идею о том, что люди мне ближе. Это не так! За полтора месяца в Эвасе я встретил столько достойных личностей… Я никогда не встречал стольких среди людей! В Эвасе я чувствую себя частью чего-то значимого. А здесь… Здесь я никто. И никогда не стану кем-либо. Далий Мар прав: я не блещу интеллектом, а моя фантазия никому не нужна. Мы живём в циничном обществе. Я ненавижу цинизм! По крайней мере, если он означает отказ от веры во всё волшебное… А эвассари живут среди волшебства, они верят ему и его проводникам. Ни разу мне не удалось наткнуться на эльрина-циника. Ни разу!
— Артур, мальчик мой, такова жизнь…
— Вот именно. Жизнь здесь такова. А я могу жить там, где жил мой отец!..
Ольга ещё долго выслушивала доказательства и лелеянья, однако они не впечатлили её. В конце концов, она и её сын отличались друг от друга самыми пренеприятным образом: она видела мир реалистично, научно, объяснимо, а он твёрдо верил и следовал за своей верой даже туда, где может ничего не оказаться. Они не могли понять друг друга, покуда Ольга никогда бы не попала в Эвас, не увидела его красоту и цветение, и никогда бы не сумела прикоснуться к сказке. Хотя сказать, что перед ней закрыты все миры — в крайней степени опрометчиво.
— Кстати говоря… Раз теперь мне известна вся правда, может, расскажешь, как ты встретилась с отцом? Не каждый день представляешь, каким образом жизнь свела двух разных существ!
Долгие отговорки и отнекивания не возымели эффекта. Артур хотел знать, что же случилось, и каждая попытка матери отвести тему в иное русло обращалась прахом. В итоге, плача из-за воспоминаний и не хотя возвращаться в те недолгие, но приятные моменты, она покорно кивнула. Сама Ольга знала недостаточно много подробностей из жизни любимого аррина, но постаралась рассказать как можно больше и как можно понятнее. Артур навострил уши и выпучил глаза, следя за каждым словом, за каждым жестом матери. Ему не хотелось упустить ни одной крошки этой странной и любопытной истории!.. По крайней мере, он полагал, что она такой окажется.
Глава XV . Последняя надежда
Стоял погожий зимний день 4 370 года этой эры. Холода близились к завершению, инглия постепенно брала верх над морозами. Этот год выдался особенно холодным, со свежим летом и заснеженными месяцами зимы. Разве что в самом конце года нифира сжалилась, одарив землю тонкой белой пеленой, больше похожей на исчезающую дымку. Лесные деревья укрывало серебристое одеяние. Листья ещё не начали проглядываться из мириад почек, зверьё и насекомые выползали из жилищ и таяли от спячки медленно, нехотя. Весна желала перенять последний холодный месяц позже обычного. Обещанные ранние плоды не созрели, спасаясь от низких температур, и есть было нечего. Посевные зёрна так и лежали в больших тяжёлых мешках, дожидаясь тепла. Многие земледельцы предрекали голодный год, и многие аристократы соглашались с ними. И все опасались обыденной проблемы — набеги племён арринов, не желающих голодать с остальными ни при каких условиях.
Нет, арринов нельзя назвать агрессивными и воинственными. Более того, среди всех эвассари они считаются весьма спокойными, уравновешенными и даже мягкими. Но когда наступает голод, а отчаяние затмевает надежду — тут и думать не приходится, как поступать дальше. Обычно сдержанный народ выплёскивает всю копящуюся энергию прямо на ближайшую деревню, грабит её и старается успеть убежать обратно в племя, прихватив немало чужих припасов. Случается это раз в несколько лет, когда зимы холодны, как космос, а лето овевают ветры. И до сих пор никто не мог изменить это: в конце концов, аррины тоже эвассари, тоже нуждаются в выживании… и иногда даже более, чем иные. А общинный строй, сохраняющийся у большинства арринов на протяжении тысяч лет, пагубно влияет на любую современную деятельность. Лишь немногие из них готовы покинуть родной дом и близких, дабы примкнуть к настоящей цивилизации. Большинство же, не желая перенимать разные новшества, следуют стародавним традициям, поклоняются Создателю и покровителям, передают знания лишь из уст в уста. Некоторые племена даже говорят на своём языке, не следуя по столь древним стопам остального мира! Но, к счастью, таких становится всё меньше. И отцу Артура — Тарлену — повезло родиться и расти в племени, которое принимало современный мир чуть активнее ближайших соседей. Но всё же, аррины продолжали быть арринами, голодными и измученными холодом. Они собирались взяться за старое.
Но перенесёмся подальше. Довольно далеко от племени Кайхен[12], от Тарлена и прочих героев этой истории. Перенесёмся прямо в замок Скатэр Кайваль[13], где в тот момент проходило очередное предвесеннее заседание, призванное разобраться с уходящим годом и понять, что же будет в новом. Большой каменный зал, скруглённый по краям, заливал свет свечей. Сквозь открытые арочные окна, покрытые замысловатой мозаикой с сюжетами, посвистывал ветер, полощущий гербы союзных стран, что висят с левого бока. В высоких стенах перешёптывались старики и относительно молодые деятели. Тихие разговоры нарушали гробовую тишину многовекового замка — истинного дома королевской семьи Альмандина. Тогда шёл первый год правления Одры Бельтайн, но сотни, если не тысячи проблем, разом свалились на её сильные плечи: высокие налоги (вековечная проблема, даже когда её нет), голодный год, атака на границы, повышение безработицы, долги перед Морганитом и много-много прочего… Но самой серьёзной проблемой было нападение племён на деревни. Ведь нехватка провианта вела к целому ряду опасностей, спасения от которых не сыскать нигде, кроме как в очередных одалживаниях, сокрытиях правды и прочих неприглядных способах решения проблем. И Одра Бельтайн, будучи молодой, но подготовленной и весьма дерзкой королевой, решила разобраться с надоедливыми арринами раз и навсегда. Жалость к покусителям и эгоистам всегда была неведома ей, как неведомо неуважение к драконам. Посему, собрав заседание и быстро разъяснив масштабы своих действий, она выдвинула законопроект, призванный спасти многих эльринов от нападок никому не нужных племён. И старцы, и молодые, и приглашённые — все нашли в этом губительном решении благо. Один лишь король Морганита — Вельмер II Мабон — высказался против настолько кардинального решения. И его мнение приходилось учитывать, несмотря на две сотни противоположных голосов.
— Тогда поступим следующим образом, — заключила Одра Бельтайн, поправив серебряную корону, украшенную каменьями. — Вместо открытого нападения предоставим племенам выбор: или они соглашаются на мирное сосуществование, или мы разрешаем атаковать их при первом же нарушении нового закона. Как вам такая мысль, Ваше Златоносное Величество? — слова королевы пропитало нежелание поступать подобным образом, но возражать самому богатому королю Эваса никто не смел. Особенно, если это касалось чужих жизней.
— Я принимаю это условие. Оно в разы мудрее прошлой дерзости, — король Вельмер II Мабон одобряюще кивнул и обратился к своему семилетнему сыну, сидящему рядом. — Учись, Юлиан. Если будешь настаивать на своём — окружающие всегда согласятся с тобой. По крайней мере, пока ты полноправный Мабон. И хватит играть с волосами — ты же не принцесса.
Собрание закончилось, и вместе с последним его мигом в силу вступил новый закон. Теперь любой воин — простой солдат или даже высокородный рыцарь — мог уничтожить племя, которое решит напасть на деревню. И за это, что самое вдохновляющее, не последует наказания! Так, оповестив города и крупные сёла о столь неоднозначном законе, все похрабрели и начали ждать, когда же очередное племя решит напасть на припасы.