Дар Авирвэля
Шрифт:
«Предали! Нас предали!»
Исполосованный агрессивными ранами, припадающий на ногу и взирающий невидящими глазами, в самый центр поселения едва добрался один из воинов. Его сердце стучало в последний раз, желая лишь донести родне, что близится смерть. Но стоило ему выкрикнуть желанные слова — он медленно сел на колени и припал к вспылившей земле. Из-под ребра торчал небольшой нож, вонзённый со всей ведомой мощью. А племя охватила нечастая паника.
Воины, оставшиеся охранять беззащитных, выступили вперёд, прислушиваясь к звенящим истошным звукам. Даже некоторые особо храбрые дети схватились за палки и камни. Но не Тарлен. Он стоял поодаль от случившегося, с ужасом в лице разглядывая умершего знакомца, и думал, как же быть теперь. Они даже не знали, кто может напасть! Всё, что они слышали — приближающиеся крики, кустарниковое шуршание, топот, лязг стали… и лёгкое, почти незримое веяние гибели. Они боялись. Все до единого, будь они похожи на Тарлена — нелюбимого сородича, в чьей слабости не сомневались никогда, — рванули бы в леса, прихватив ценные вещи, и спасали жалкие шкурки. Но они остались. Эльрины могут сколь угодно твердить о непохожести арринов на них, но то не отменяет истины: как и любые существа, любящие дом и имеющие внутри крепкий стержень, они твёрдо стояли в ожидании страшного врага. Хотя большинство уже смирилось со смертью (Создатели будут ждать их в других мирах!), некоторые продолжали надеяться на жизнь. Слёзы катились по щекам, предрекая неминуемое, и грудь вздрагивала при каждом истинно последнем вдохе. Рыцари показались на опушке. Замарались в крови их доспехи, клинки источали трепет киноварного огня. Лица юношей были бледны — особенно лицо некогда загорелого Каллирина. В тёмных глазах бушевала стихия; светлые же замутнила туча сомнений. Но они оба пугали. Пугали, как пугают волки, воющие заплутавшим путникам в диких лесах. И никакой помощи не ожидалось. Пали воины. Пали добытчики. Пал вождь.
Будучи трусом, Тарлен соображал прагматичнее соплеменников. Не нам судить, плохо это или хорошо, но факт таков: он тихо сбежал в чащу. Он испугался быть убитым. Он не хотел видеть, как умирает его родной дом. Никого близкого он в нём не нашёл, защитить никого не мог. Оставалось поддаться зову доисторических времён и сбежать, чтобы выжить самому, — так он утешал себя, продираясь сквозь поросший лес. Ещё какое-то время до длинных внимательных ушей доносились крики, лязг оружия и отчаянные попытки выстоять чуть больше, чем можно себе позволить. А потом, будто гигантская волна, окатившая берега, наступило мертвеющее затишье. Племя Кайхен пало. И, скорее всего, пало окончательно. Больше не донеслось ни звука. Отчаянные попытки услышать хоть что-то, кроме собственного топота, привели к падению на корни большого дерева. Точно, дерево!.. Теперь Тарлен знал, куда бежать — в его укромную чащу, о которой известно лишь одному, но безобидному эльрину. И этот эльрин мог бы помочь! Разве что, нужно отправить ему какую-то весточку… Но какую? Нужные слова совсем вылетели из головы. Остался лишь скрип, опустошающее отчаяние, гнев, смирение… Всё, но не здравый рассудок.
Однако слова вернулись. Осталось найти какое-нибудь быстрое животное, которое может предупредить знакомого быстрее прочих. А, бабочка! Красивая бабочка с чёрно-оранжевыми крыльями, задремавшая среди коры, попалась в руки. Сомкнув ладони, сунув в них шепчущие губы (мягкие тонкие крылья щекотали их, как перья) и прямой клювастый нос, Тарлен пробормотал что-то призывающее. Пальцы вновь раскрылись, обдаваемые едва заметным лесным ветерком, а изящное насекомое полетело назначенной дорогой. Теперь осталось добежать до чащи, которую не сможет потревожить ни один сторонний незнакомец. Ноги летели по траве, через корни, через кусты, а силы всё не уходили. Ведь теперь Тарлен знал, что может спастись! Возвращаться в большой мир он не смел — уж слишком опасно это звучит, но надеялся, что добрый знакомый согласится посетить их укромное место и спасёт неудачливого олуха от проблем.
Он присел на травку, подсвеченную полупрозрачным светом инглии, и принялся ждать. Уж этому он выучился на славу! Ещё будучи мальчишкой, он практиковался в развитии неистекающего терпения. И теперь, спустя многие годы, радовался пригодившимся навыкам. Но радость его смешалась с горем. Не таким сильным, как может показаться — в конце концов, его отношения с племенем нельзя было назвать безоблачными, — но всё ещё значимым и болезненным. В груди сидела настоящая тоска. Клубящееся ощущение покинутости, некритичного опустошения. И чувство стыда. Оно должно возникать, когда бросаешь близких на верную гибель, не готовый примкнуть к ним с честью и без страха. Если же такого чувства нет — увы, судьба таких личностей туманна. Но точно известно, что всегда приходится платить как за добрые дела, так и за не отруганные в прошлом. Тарлен не думал об этом. Он заслушался местных птиц, что так сладко напевали колыбельную, и всё больше погружался в сон. Ожидание сморило лучше любого стресса…
«Мальчик мо-о-ой, просни-и-ись…»
Над ухом послышался старческий, но звонкий и тягучий голос. Изначально мелодичная фраза получилась даже слегка надменной, не внушающей особого доверия большинству из живущих эвассари. А странная усмешка — «Хыф», — последовавшая далее, только усугубила изначально двоякое впечатление. Но Тарлен не вскочил и не попытался удрать от опасного незнакомца, ведь знал две вещи: во-первых, он не опасен (по крайней мере, лично для него); во-вторых, он весьма добрый знакомец, назвавшийся Илаем Драмом. Весьма странную фамилию он объяснил причастностью к одному очень старому роду, ведущему свои корни со времён Драконьего Края. Неизвестно, возможно ли это, а Тарлену хватило того факта, что старик в весьма недешёвой одежде оставил его в живых, заметив однажды за кражей еды. С тех пор они пересеклись, по крайней мере, шесть раз, и каждый раз можно назвать случайным. Не думая долго, молодой аррин предложил общение, а отказать Илай Драм не мог, ведь это неприлично — в конце концов, сама Вселенная свела этих двух, предоставив им целых шесть попыток на знакомство! И с тех пор они виделись на этой самой полянке, где раскинулись сейчас, как два ковра. За весьма продолжительным и тесным общением открылось увлечение Илая Драма — лёгкие магические фокусы, а Тарлен поведал о себе и своих… особенностях. Ведь быть трусом в племени — та ещё небылица!
— Вы уже пришли?.. Сколько же я спал?
— Бабочка прилетела полдня назад. Я бежал, как только могут бежать ноги старика.
В его словах чувствовалась ощутимая ложь. На лице не было пота, а ровное дыхание медленно вползало и выползало по ноздрям, не ведая усталости. Но Тарлен не заметил это.
— Спасибо. Вы же поняли, что я говорил, да?
— Насчёт племени и рыцарей. Да. Очень прискорбно, — на самом деле, он так не думал. Ему было всё равно на каких-то незнакомцев. На всех, включая рыцарей. — Ну а ты, как я понимаю, спасся благодаря своим особенностям. Я не осуждаю. Это здраво — выжить и нести свои годы вперёд, а не застыть во мраке, как бессердечная статуя, — в этот раз он говорил чересчур подавленно и будто бы понимающе. Хотя, учитывая его преклонный возраст, всякое может потревожить ум. — И что ты намерен делать теперь? Твоих уже нет, а эльрины терпят таких раздолб… кхм, такое общинное устройство не более тёмных магов. Вероятно, тебе есть, что предложить, раз ты отправил мне весть?
— Да я… честно сказать, думал, что вы подскажете, как поступить дальше. Мне-то идеи приходят редко, а хорошие — и того реже.
— Н-да. Ну что ж, мальчик мой, так и быть. Я, конечно же, обычный фокусник и трюкач, кто бы что про это не говорил. Но и у меня в запасе есть пара особых колдунств! Не удивляйся. Это нормально для любого мага — иметь в мешке нечто особенное, ха-ха! — светлоглазый старик усмехнулся и задумчиво глянул на золотистый небосвод. Потом, как бы ища идеи, медленно опустил взгляд на кроны высоких деревьев, на ветви, на стволы… и увидел недалеко от древнего дуба широкий-широкий штамб с паутинными корнями, уходящими по все стороны света. — Ага! Кажется, есть идея. Сейчас же, по сути, идёт Авирвэль, да?
— Ну да.
— Тогда я предлагаю тебе отправиться в иной мир! Правда, не уверен, что имею вариативность… — последнее Илай Драм пробубнил себе под нос.
— Но как?.. Разве это можно сделать не только через врата? Я… никуда не пойду! Там опасно! Давайте придумаем что-то ещё.
— Нет, слишком муторно «придумывать что-то ещё». Лучше замолкни и слушай, что скажу! — старик опёрся на локоть и начал объяснять, всё больше походя на безумца: — Значит так, я делаю тебе магию и кое-какую сложновыполнимую штуку, а ты будешь любезен и последуешь всем моим приказаниям. Иначе тебя ждёт только жизнь в извечном страхе и смерть, понимаешь? Сейчас я наколдую в этом стволе врата между мирами — даже не спрашивай, между какими! — а ты, в ответ на мою щедрость, пройдёшь в них и очутишься в каком-то другом месте. Гарантирую лишь то, что там ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Ясно?
— О чём вы просите?!..
— Молчи. А то ещё беду наорёшь.
— А вы… А вам… не будет от этого ничего, да?
После этого вопроса наступило какое-то неловкое молчание. Старик скосился на Тарлена, думая о чём-то далёком, а потом, словно не услышав вопрос, кряхтя поднялся с травы и побрёл к указанному месту. С открытой стороны поляны инглия припекала чуть сильнее, но не критично, однако Илай Драм решил снять верхнюю рубашку, предвкушая тяжёлый труд. Ведь магия это не какая-то неощутимая призрачная сила, а вполне серьёзная и вековечная часть изменчивой природы. Быть магом — даже самым слабым и отсталым магом на свете — значит проявлять как физические, так и умственные способности одновременно, и если где-то наступает разлад, то страдает от этого вся система. Но проблема эта обошла Илая Драма стороной, ведь, сняв сковывающую действия рубашку, он мимолётно продемонстрировал трусливому знакомцу немалую силу, заложенную в старое тело. Оставалось поразиться сохранности этого странного эльрина и наблюдать, что же он собирается делать с обречённым стволом некогда упавшего дерева. А всё, что он делал, можно уложить в два слова: присел и коснулся. И застрял в этом положении на добрые три часа, пролетевшие мимолётно лишь потому, что Тарлен научился терпеть… и засыпать в любой обстановке. Но пробуждение поразило его не меньше всех происшествий, свалившихся на голову в последние два дня.
От былой формы и грозного вида старика остался лишь смутный образ, отшлифованный внутренними качествами! Нижняя рубаха осела на нём, свисая подобно легчайшей одежде Морганита и Мориона, штаны едва держались на крепко завязанном узле. Лицо приобрело почти мертвенный оттенок, исхудало до костей, как и руки с ногами, а под веками зародились тёмные тени. Даже светлые волосы, некогда цветущие долгими годами грядущей жизни, осели и поблекли, как зимняя солома! Тарлен не понимал, что случилось, но и не стремился к этому. Ему хотелось убежать подальше, скрыться от пугающих черт, от злобы, взявшейся словно из ниоткуда… Но больше, чем нахождение здесь, он боялся весь остальной мир. И решил остаться в надежде на быструю смерть. Но того не последовало. Раздался только жуткий хохот — вестник всего плохого вот уже многие годы. От него кровь стыла в жилах, а сердце пропускало несколько ударов подряд. Земля посыпалась из-под ног, трава пожухла и превратилась в острые колючки… По крайней мере, так это ощущалось для перепуганного до ужаса Тарлена. А ныне незнакомый эльрин, глядящий прямо и насквозь, излучал нечто скомканное, спутанное и смешанное. Вроде ностальгии по тем далёким временам, когда доводилось бегать босиком среди зайцев по росной траве, хохотать звонким, ещё девичьим смехом, не тревожиться о будущем и не грустить о прошлом… Тарлен жалел, что это время промчалось так быстро. Но такие спокойные, пусть и не очень насыщенные воспоминания пробудили в нём доброе смирение. Он всё же принял мысль о том, что это всё тот же Илай Драм — неординарный порой, но незлой старик с интересными историями из малопонятного прошлого. С этим осознанием пришёл свежий осенний вздох — лёгкий, парной, живительный, разносящий по светлой коже щекотливые мурашки.