Дети выживших
Шрифт:
А самого Берсея боевые лошади уносили все дальше на север, в густые леса Северного Тао, в предгорья, в один из тайных таосских монастырей. Руаб был рядом. Берсей больше не волновался.
Когда тело Берсея было предано огню на главной площади Нуанны, а войска уже выходили из города, и Дворец жрецов, охваченный пожаром, начал погружаться в подземные воды, — как раз в это время сам Берсей, очнувшись, внезапно понял, что видит обоими глазами, и красный лоскут не мешает ему смотреть. И в голове не слышится чужих голосов, и в виски не бьется тёмная боль.
И тогда он разглядел Руаба, разглядел бамбуковые стены и циновки вместо дверей, улыбнулся и попросил пить.
Кейт
По пыльной дороге шел старик с котомкой за плечами, с палкой в руке. Он был одет, как одеваются странствующие монахи — в драный хитон, подпоясанный веревкой из крапивы.
Он присел отдохнуть у придорожной харчевни. Харчевня, казалось, была заброшена — нигде не видно было ни души, не топился очаг, и пустые глазницы оконных проемов глядели на дорогу.
Но окошко мансарды все же было затянуто холстиной, и она шелохнулась, когда старик остановился возле водяной колонки. Он подставил ладони под струйку воды, стекавшую с мраморного желоба, и напился. Потом сел на каменную скамью и вытянул ноги.
Когда он открыл глаза, рядом с ним стояла девочка, закутанная в дырявую взрослую накидку. Она с любопытством разглядывала странника, блестя черными живыми глазами.
— Где ты живешь? — спросил старик.
— Здесь, — она показала рукой на харчевню.
— Твои родители тоже здесь?
Девочка отрицательно помотала головой.
— Мы живем с сестрой и старой служанкой. Отец и мать погибли, когда была война.
— Разве здесь была война? — спросил старик.
— Конечно. Давно. Пришли дикие люди из степи, поджигали дома, а потом ворвались в город. Они и теперь еще там, — простодушно добавила она.
Старик протянул руку и коснулся щеки девочки. Она не убежала, только слегка отстранилась и ее щеки порозовели.
— Далеко ли отсюда до города?
— Нет, — сказала девочка. — Вон за тем холмом — последний столб.
— Столб?
— Ну да, столб, на котором пишут, сколько еще идти. Разве не знаешь? Они называются…
Она задумалась, наморщив лоб.
Старик взял в руки палку.
— А кто правит в этом городе?
— В Кейте? Господин по имени Толук.
Старик прикрыл глаза.
— Он самый главный, и ему подчиняются все всадники, ну, те воины, которые примчались из степи. А ты идешь в город?
— Да.
— Смотри. Бойся этих всадников.
Из дома вышла девочка постарше, голова у нее была покрыта вылинявшим женским покрывалом, которое закрывало ей лицо, оставляя лишь щель для глаз.
Старик поклонился ей и сказал:
— Жаль, что харчевня не работает. Когда-то мне случалось закусывать здесь супом из свиных ножек…
Девушка мрачно сказала:
— Теперь нет ни супа, ни ножек. Хуссарабы отняли все. Да и кого теперь кормить? Дороги опустели, все, кто может, уходят из города, а кто не может — обедают дома.
Она покачала головой, как взрослая, и добавила, видно, услышанное от кого-то:
— Нет больше города. Нет больше страны.
Старик кивнул.
— Я знаю. Теперь это улус великого каана. Самый дальний и самый бедный улус. Хотя когда-то здесь жил царь по имени Мудрейший… Вам не страшно здесь жить одним?
— Нас не трогают, — неохотно ответила старшая. — В городе осталось мало людей, а хуссарабы проезжают нечасто.
Старик снова перевел взгляд на маленькую девочку, улыбнулся ей и достал из котомки тряпичную куклу.
— Смотри. Тебе нравится?
Глаза ее загорелись, а руки сами метнулись к кукле.
— Возьми, — сказал старик. — У нее нет лица, лицо было нарисовано углем, но уголь смыла вода… Нарисуй сама. Сможешь?
Она кивнула, прижав куклу к груди.
— Я возьму уголек в печке!
Старик повесил котомку за спину и двинулся к городу по пыльной дороге. А две девочки долго смотрели ему вслед, пока он не скрылся за холмом.
Кукла тоже смотрела — как умела.
Зеркальная долина
Домелла выглянула из окошка повозки: они въезжали в город. У полуразрушенных городских ворот стояли сборщики платы за вход, но при виде Верной Собаки и богато одетых воинов молча посторонились.
Повозка прогрохотала под покрытой копотью аркой и выехала на площадь. Здесь их встречали. Наместник Хатабатмы, жрецы-настоятели, самые знатные жители. Стража оцепила площадь, и за их спинами была видна многочисленная толпа.
Верная Собака, открыв дверцу повозки, сказал негромко:
— Вот как встречают тебя, Айгуз.
Домелла не успела ответить: толпа пришла в движение, пытаясь прорвать оцепление; многоголосый вопль раскатился по древней площади:
— Домелла!
Наместник повернулся к стражникам, лицо его стало красным от гнева:
— Немедленно разогнать зевак!.. Самых отчаянных — задержать!..
Но стражники едва сдерживали напор. Наместник вызвал подкрепление, а Верная Собака, оскалив желтые клыки, рявкнул:
— Садись в повозку, госпожа!
Охранная полусотня, приехавшая с царицей, сомкнулась вокруг повозки. Собака подозвал наместника:
— Ты еще ответишь за эту встречу!..
И вскочил на коня.
— Где твой дворец? Показывай дорогу!
Всадники перестроились, и клином врезались в толпу. Раздались вопли задавленных, стражники заработали тупыми пиками, а хуссарабские всадники пустили в ход настоящее оружие. Толпа отхлынула в разные стороны, оставляя окровавленные тела на древней мостовой.