Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
денежные затруднения, связанные с отъездом.
Мобилизовав все свое красноречие, поручик постарался убедить свою новую знакомую в том, что для нее
самой лучше выезжать из Москвы вместе с ним. Княгиня снова сослалась на денежное затруднение, но
положительного ответа не дала.
За этим разговором Сергеев успел раз десять поцеловать се теплую руку, и от запаха духов и чего-то
неуловимо женского пьянел все больше и больше.
Когда хозяин дома пригласил желающих гостей испытать счастье на зеленом сукне, Ирина Львовна,
встрепенувшись птицей, заявила:
— Будем играть вместе, не так ли, поручик? На паях. Ну, что же молчите? Соглашайтесь, мой верный,
пылкий рыцарь.
Сергеев на секунду поколебался.
— Ну, я же так хочу, — капризно заявила Баратова. — Идем, мой светлый.
И Сергеев присел за карточный стол возле нее.
Постепенно азарт соседки завладел им. Он ставил чуть ли не на каждую карту огромные ставки. Возле
него росла груда денежных знаков. Бумажки заманчиво шуршали. Но вот карточное счастье внезапно
отвернулось от него. Меньше чем: в час Сергеев проиграл все, что было у него на столе и в карманах. Княгиня
вдруг отвернулась от него и начала играть в компании с Бахрушиным.
Полковник Филимонов, ставивший на карту маленькие суммы, глядел на поручика, укоризненно
покачивая головой. Потом, что-то спросив у своего соседа, стриженого под ежик офицера, подошел к Сергееву,
отвел его в сторону от игорного стола и спросил:
— В пух и прах, поручик?
— Да, господин полковник. Слушайте, не займете ли вы мне…
— Ничего на карточную игру не займу, все равно проиграете, а на другое — с удовольствием.
— Воля ваша.
— Послушайте, Сергеев. Я хочу сказать вам, как старший, уже поживший человек.
— Слушаю.
— Оставьте эту даму в покое. Она на своей душе имеет не одни крупный грех.
— Это вы о ком, господин полковник?
— О вашей соседке.
— О княгине Баратовой!
— Она такая же княгиня, как я с вами верблюды.
— Так, так.
— Видите ли, ее тут отлично знают. Это типичная авантюристка. В прошлом она — шантанная певичка.
Поверьте, она вам не пара. К тому же она на содержании у Бахрушина.
Сергеев вспыхнул.
— Благодарю за совет, полковник, но в дальнейших ваших советах я не нуждаюсь.
Филимонов пожал плечами, зевнул в кулак и отошел в сторону.
Игра закончилась в два часа ночи. Сергеев, скучая, пил вино, смотрел на игравшую Баратову с тщетной
надеждой поймать ее взгляд. Княгиня была так сильно увлечена игрой, что за два часа даже не посмотрела в его
сторону.
И только тогда, когда гости начали расходиться, прощаясь с хозяином, Ирина Львовна вдруг подбежала к
нему и, шутливо ударив его по руке, произнесла:
— Вы несчастливы, Виктор Терентьевич. Что, проигрались?
— Нет, почему же… Мне просто надоела игра, я не люблю карты.
— Ах, вот что. А мне показалось, что вы их любите не меньше моего… когда вам везет. Ха-ха!
— Ирина Львовна, вы не раздумали ехать?
— Конечно, нет. Но дело за деньгами. Если бы у меня было ну… ну, десять тысяч рублей наличными, я
бы сию минуточку отправилась с вами куда угодно.
— Ирина Львовна, я достану вам больше…
— Вот как? Я не беру слов назад. Достаньте десять тысяч рублей, тогда я ваша и еду с вами в любое
место, хотя бы на край света. Я такая. Давайте, выпьем за дружбу.
Они выпили по бокалу шампанского. Сергеев захмелел.
— Вы любите кого-нибудь? — спросил он шопотом.
— Ах, милый, что за вопрос? “Любовь — такая глупость большая…” Ну, вот, вы мне нравитесь. Рады?
Но тише, тише. Я целоваться не намерена. Помните, что пока я не ваша. Надеюсь, завтра увидимся. Заходите
запросто.
— Как, разве вы здесь квартируете?
— Да, Бахрушин — мой… родственник. Ну, прощайте. Жду.
*
Тамара Антоновна крепко спала, когда Сергеев, раздевшись, юркнул под одеяло.
— Витенька, ты? — сквозь сон прошептала женщина.
— Да, Тамарочка.
— Все заседаете?
— Заседаем.
— Милый, милый…
… Сергееву не спалось. У него пересохло во рту, в голове мчались мысли, словно туча песка в бурю.
“У нее есть деньги… Много. Сто пятьдесят тысяч. На что ей столько! Я имею право на часть денег. Ведь
я спас и деньги и ее. А вдруг не даст? Ну, что тогда? Разве отнять? Нет, невозможно. Будет невероятный шум,
крики, позор. Нет, нет, ни за что. Тут нужно что-то другое”.
Рядом с ним лежало горячее, полное женское тело. Рука Тамары Антоновны безмятежно покоилась на его
груди. Но он уже не чувствовал в ней женщины и всей существом своим тянулся к той — княгине.
“Ну, содержанка… Что ж из этого! Обольстительная женщина. Что перед ней Чернышева или эта
Преображенская? Куча навозу и жемчуг. Нет, она должна быть моей во что бы то ни стало”.
Лаской разбудил он Тамару Антоновну.
— Послушай, милая. Я завтра уезжаю.
— Разве? Куда? — женщина зевнула.
— В командировку.
— Надолго?
— Может быть, навсегда.
— Ну, уж и навсегда. Увидимся еще. Но как это неприятно.
— Тамарочка, я беспокоюсь за тебя.
— Это напрасно. У меня есть друзья и средства. Но спи, мой милый мальчик. Мне ужасно спать хочется.
Женщина повернулась к нему спиной, сладко чмокая губами, снова заснула.
— А, вот как ты, — зло прошептал Сергеев. — Мой отъезд для тебя безразличен. Я просто один из