Дорога войны
Шрифт:
Лобанов шел по расчищенной от снега улице и улыбался. Смешно было видеть горделивые фронтоны римских базилик под шапками снега, как какой-нибудь дом культуры в Тамбовской области. А с черепичных крыш трехэтажных инсул свисали рядком сосульки. Оседланные лошади пробегали мимо ленивой трусцой, пыхая паром. Для полноты новогоднего колорита не хватало елок, увешанных шариками и гирляндами. Впрочем, те же квады в лесах за Паннонской степью поклонялись елям, украшали их тряпочками и подношениями.
Но это было «не совсем то», как выражался Эдикус Чанба.
Потопав перед дверью и обметя снег с меховых сапог, Сергий вошел в теплый вестибул. Вестибул соединялся темным коридором с туалетом-латриной, а по обе стороны от него шли жилые комнаты – такова была стандартная планировка римских апартаментов.
Из коридора Сергий сразу услышал голоса, доносящиеся из общей экседры. Два ее окна были заделаны дорогими мутными стекляшками зеленоватого оттенка, и в солнечный день экседра напоминала дно неглубокого водоема, а ее обитатели – сказочных тритонов. Впрочем, Тзана больше походила на русалку…
– Не понимаю, – говорила девушка, – зачем надо было срубать деревце?
– Обряд такой у нас, – просвещал ее Эдик. – Надо, чтоб в последний день года в комнате стояла наряженная елка.
– Чуешь, – прогудел Гефестай, – как хвоей запахло?
– Чую. Но все равно не понимаю.
– Наш народ празднует наступление нового года – ровно в полночь последнего дня декабря. Ясно?
– Ясно… А почему именно в последний день? Он что, особенный какой-то?
– Ну да! Он же самый последний! Вот будет канун январских календ, а потом сразу – январские календы! И новый год!
– Не понимаю… – вздохнула Тзана. – Какая разница? Мы, конечно, тоже года считаем, но праздновать. Слушай, а вы что отмечаете – конец предыдущего года, или начало следующего?
– И то и другое! По очереди! Сначала старый год проводим, потом новый встретим.
Сергий усмехнулся и вошел в комнату. Радостно возбужденный Эдик наряжал елку в углу. Гефестай, заняв половину ложа-клинэ, подшивал сапоги, а Тзана с сомнением перебирала елочные «игрушки» – какие-то бантики из лоскутков, надраенные бляхи, фигурки животных, вырезанные из дерева и трудолюбиво раскрашенные, флажки и тесемки.
– Привет! – сказал Лобанов, входя в помещение.
– Здорово! – расплылся сын Ярная.
Тзана, лучась улыбкой, подбежала к «жениху» и стащила с него куртку. Она бы и штаны стащила, но Роксолан воспротивился.
– А я тут к Новому году готовлюсь, – гордо доложил Чанба.
– Молодец, – похвалил его Лобанов. – Боюсь только, что встречать его будем под другими елочками. В дороге.
Лицо у Эдика медленно вытянулось. Тзана глянула на него и хихикнула.
– И куда едем? – спросил Гефестай с интересом.
– А всё туда же, – усмехнулся Сергий. – За золотом!
– Так зима же! – вытаращился Чанба.
– Отставить разговорчики! – весело скомандовал Лобанов и принялся оглядываться. – А Искандер где?
– А! – припомнил сын Ярная. – Тут от Верзона человек приходил, позвал Сашку. Скоро придет!
– Ну ладно… – прикинул Сергий. – Ждать не будем. Короче! Я был у презида и кое-что узнал. Верные люди из окружения Тарба и Оролеса – помните таких? – донесли, что Публий Апулей Юст появился в Пустыне гетов, и с ним еще трое, двое помоложе, один постарше. Смекаете?
– Постарше – это Сирм, – смекнул Гефестай, – а помоложе…
– Одного из них зовут Луцием, – подсказал Лобанов.
– Ага!
– Вот они где выплыли, – протянул Эдик. – И что теперь?
– А теперь нам надо двигать туда же, за Пирет, к становищам «свободных даков». Прогнемся перед Оролесом, попросимся к нему в отряд – а там и с Сирмом сведем знакомство. Откроет нам тайну – хорошо, не откроет – иные тайны вызнаем, оролесовские. Подловим царька и вызовем подкрепление – Марций обещал перебросить три-четыре когорты в Факторию Августа, это самый дальний поселок, если отсюда топать, и самый близкий к Бастарнским Альпам и Пустыне гетов.
– Так ты предлагаешь внедриться?! – с затаенным восторгом спросил Эдик. – В логово врага?! Класс!
– Только учтите, – строго сказала Тзана, – я еду с вами!
– Тзана… – начал Сергий предостерегающе, но девушка подняла руку.
– Я же все равно не останусь здесь, – проговорила она, будто извиняясь, – а поеду следом. Тебе будет легче, если я буду где-то рядом, но одна, чем вместе со всеми?
Сергий лишь вздохнул обреченно. Больше месяца провел он с этой красотулей – и чувствовал себя странно. Раньше он всегда мечтал о девушке, которая и не навязывается, и всегда готова отдаться, даже сама требует любви. Не мечтает о замужестве, а довольствуется постелью. И вот мечта его сбылась. Тзана именно такая – пылкая и страстная, ею правит вожделение, она живо интересуется всем, что может дать тело мужчины и тело женщины, готова быть рядом, но не посягает на его «самостийность та незалэжность».
Первые недели он этим упивался, теперь же его все чаще посещает неудовлетворение, разочарование даже. Чего ему не хватает? Наверное, спокойной нежности. Женской слабости. Хочется и жалеть «Тзаночку», и заботиться о ней, баловать, потакать капризам, снисходительно выслушивать милое щебетание. Ему это нужно. Но! Тзана просто не поймет, если ее назовешь «лапочкой» или «котеночком». Она сильная и самостоятельная, уверенная в себе девица. Тзана не заплачет, если ее обидят, – она хладнокровно убьет обидчика. Так с чего ее жалеть? Тзана – истинная боевая подруга, амазонка, способная выжить хоть в горах, хоть в степи, хоть где. Зачем ей чья-то забота?
И что из этого следует? Разойтись? Ага. Бросить красивую сексуальную девушку? Зачем? Чтобы мучиться потом, вспоминая гладкие руки Тзаны, ее тугую попку и упругие груди? Обжигающий шепот, бесстыдные признания, сладострастные стоны. Ну уж нет уж, как говорит Эдик! Да и как ее бросишь после всего? Выкуп Сусагу клялся заплатить? Клялся. Жениться обещал? Обещал. Да он и сейчас не прочь. Как ни крути, как ни верти, а лучшей супруги, нежели Тзана, ему не найти. А то раскапризничался, заботы ему не хватает, жалеть некого! Было бы кого желать.