История Византийских императоров. От Льва III Исавра до Михаила III. Том III
Шрифт:
первые три века христианства. Орел, 1861. С. 165, 166.
4 Терновский Ф.А., Терновский С.А. Греко-восточная Церковь в период Все-
ленских Соборов. Чтения по церковной истории Византии от императора
Константина Великого до императрицы Феодоры (312 — 842). С. 228, 229.
169
И
области; если же это неудобно по чрезвычайной нужде или по
дальности пути, по крайне мере, трое да соберутся в одно место, а отсутствующие изъявят согласие посредством грамот, и тогда
пусть совершают рукоположение; утверждать же такие действия
в каждой области подобает ее митрополиту») вовсе не исключает
древнюю практику участия мирян в выборе епископа. Оно лишь
косвенно подчеркивает доминирующую роль в этом процессе цер-
ковной иерархии1. После умножения числа членов христианских
общин совещательный способ принятия решений становится едва
ли возможным, но практика привлечения представителей народа
к решению церковных вопросов никогда полностью не исчезала
из жизни Церкви2.
Даже в Западной церкви, где довольно рано закрепилась идея
об исключительных общецерковных и даже высших светских пол-
номочиях Римского папы, местные соборы никогда не являлись
закрытыми собраниями епископата. Так, в частности, на ранних
меровингских соборах основными участниками, помимо еписко-
пов, неизменно являлись аббаты, рядовые священники и диаконы.
Даже на чисто «синодальных» соборах, как на Оссерском собо-
ре 578 г. присутствовал 1 (!) епископ, 7 аббатов, 34 священника и
3 диакона. На Агдском соборе 506 г. — 8 священников и 2 диакона, и они имели полномочия «заместителей епископов»3. Еще менее
заметна грань между епископатом и иными участниками на так
называемых «смешанных» соборах, где обсуждался более широкий
круг вопросов. На Сен-Морисском соборе 515 г., созванном Франк-
ским королем Сигизмундом, присутствовало 4 епископа и 8 графов.
На Оранжском соборе 529 г. — 14 епископов и 8 знатных светских
лиц. На Парижском соборе 614 г. — 79 епископов и 18 светских
магнатов. На Парижском соборе 638 г. — 9 епископов и 3 знатные
особы4. Можно ли представить, что в то время, когда созывались
Вселенские Соборы, а идея всеединства Кафолической Церкви еще
не была подорвана борьбой за власть между кафедрами, возможна
была столь противоречивая практика?
1 Петр Люилье, архиепископ. Правила первых четырех Вселенских Соборов.
М., 2005. С. 89, 90.
2 Гидулянов П.В. Из истории развития церковно-правительственной власти.
Восточные патриархи в период первых четырех Вселенских Соборов. Ярос-
лавль, 1908. С. 58, 59, 70.
3 Солодовников В. Ранние соборы. Меровингская Галлия VI — VIII вв. М., 2004. С. 17, 18, 20.
4 Там же. С. 31—39.
170
П Р И Л О Ж Е Н И Е № 7
По другим версиям Соборы представляли собой высший орган
духовной власти в Церкви1. Но составлявшие Соборы Боговдох-
новленные Святые Отцы не только выражали абсолютные догма-
тические суждения по вопросам вероисповедания, но принимали
каноны, а также выносили дисциплинарные решения в отношении
определенных лиц. Это, конечно, явное свидетельство того, что Со-
боры непосредственно осуществляли властные полномочия в Церкви, а не только демонстрировали высочайший духовный авторитет.
III
Таким образом, ответы на поставленные вопросы нужно искать
в другой плоскости, для чего следует обратиться к фактам исто-
рии. Как известно, с воцерковлением Римской империи на место
языческого жречества пришла Церковь, воспринявшая от своего
предшественника все те полномочия и прерогативы, какими тот
владел по римскому праву. Возникло великолепное «симфониче-
ское» единство Церкви и Империи, где все устремления жизне-
деятельности и власти, и отдельного человека были посвящены
единственной цели — распространению и сохранению Православия
во имя спасения человека и «жизни будущего века».
Это органическое единство по своей природе принципиально
не могло существовать в условиях «параллелизма» двух союзов —
политического и духовного. Вселенская Римская империя стала
Церковью, а Кафолическая Церковь отождествила себя с Римским
государством, чтобы Православие распространилось по всему миру
и изменило падшего человека, вернуло его к Богу. И в центре этой
«симфонии» стояла величественная фигура вселенского самодерж-
ца, Римского царя. Единственно он соединял собой два различных по
природе союза, зримо являя собой высшую, священную, Богоуста-
новленную власть во всей Вселенной. Как носитель единой высшей
власти — политической и церковной, как единый для Церкви и
государства абсолютный источник законотворчества, император
становился верховным гарантом и главным защитником Право-