Мартовскіе дни 1917 года
Шрифт:
В мин. путей сообщенія при Бубликов и Ломоносов активную роль играл "ротмистр-гусар" Сосновскій, командовавшій ротой семеновцев, которая стояла здсь на страж, он оказался бглым каторжником, содержавшимся в Литовском замк. Но это неизбжная накипь революціи. Оставим ее[135]... Пшехонов дает правдивое объясненіе изнанк революціи. Во всем этом, несомннно, сказывался не остывшій еще, а у многих и запоздалый азарт борьбы, хотлось принять в ней участіе, внести свою долю в общую побду[136]... Еще большую роль сыграл страх перед контр-революціей, но многіе просто не понимали, что такое свобода[137]. Но "пароксизм страха" все-же должен быть поставлен на первом мст. Тот же Пшехонов разсказывает, что он "вынужден был держаться преднамренно рзкаго тона в своем обращеніи с обвиняемыми и не жалть самых рзких квалификацій но адресу старых властей и самых жестоких угроз по адресу тх, кто осмлится противиться революціи. Только таким путем мн удалось при.... первой встрч с толпой поддержать свой авторитет, как представителя революціонной власти. Иначе меня самого, вроятно, заподозрли бы, как контр-революціонера"... Приспособленіе к настроеніям толпы приводило к тому, что Энгельгардт, если врить повствованію Мстиславского, арестовал в Таврическом дворц уже 2 марта офицера, который высказывался "за монархію".
И всетаки какое-то скоре благодушіе в общем царило в этой тревожной еще атмосфер — благодушіе, которое отмчают (при обысках в поисках орудія) столь противоположные люди, как писательница Гиппіус и генерал Верцинскій. А вот показаніе бывшаго царскаго министра народнаго просвщенія гр. Игнатьева, данное Чр. Сл. Ком. Временнаго Правительства (это отвт на вопрос: "было ли оказано какое-либо безпокойство" в дни февральских событій). "Я должен сказать, что кром самой глубокой признательности к молодежи и солдатам я ничего не имю. Доложу слдующее явленіе, глубоко меня тронувшее. Был обход солдат, мастеровых ремонтной автомобильной
Ссылки на настроенія "низов" слишком часто становятся в воспоминаніях дятелей революціи отговорками в тх случаях, когда надо оправдать в глазах приходящаго на смну поколнія революціонный акт, может быть, жизненно даже цлесообразный, но противорчащій демократическим принципам, которые были написаны на знамени революціи. Вот почему нкоторая фальшь всегда чувствуется в попытках отвтственных мемуаристов облечься исключительно только в романтическую тогу гуманности при описаніи дней, когда рождалась и закрплялась революціонная Россія. Сдланныя ошибки, вольныя или невольныя, нельзя объяснить, ретушируя дйствительность. Совершенно объективно надо признать, что дятели февральской революціи были очепь далеки от осуществленія в жизни нсколько сентиментальных завтов, выраженных нкогда поэтом в знаменитых словах: "Дню прошедшему забвенье, дню грядущему привт". Посколько дло касалось возмездія за грхи стараго режима, здсь не было, как мы увидим, большого колебанія. Цлесообразна ли была такая тактика — это вопрос другой. Руководители движенія не всегда учитывали резонанс, который получало или могло получить в масс их дйствіе, вступавшее в рзкую коллизію с исповдуемыми ими идеалами. Во всяком случа революціонная современность — по крайней мр, значительная часть ея — поставила в заслугу первому министру юстиціи революціоннаго правительства не гуманность, о которой говорит Керенскій в воспоминаніях, а твердость, проявленную им в отношеніи представителей ликвидированнаго строя. Один из делегатов петербургскаго Совта на совщаніи Совтов, тот, который выступал в защиту позиціи Керенскаго, занявшаго министерскій пост, говорил: ..."если бы, дйствительно, Керенскіай не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласія Исп. Ком., то что было бы тогда с этим министерством?... Там был бы московскій депутат Маклаков, но если бы это было так, разв были бы арестованы вс лица, арестованныя сейчас, и было бы сдлано то, что сдлал Керенскій, наш Керенскій?"
III. Рискованный шаг Милюкова.
Похороны коалиціи в Совт закончились около 6 ч. веч. (1 марта). Посл общаго собранія, одобрившаго по докладу Стеклова выработанное соглашеніе демократіи с цензовой общественностью, должно было состояться совщаніе представителей обоих исполнительных комитетов для окончательной формулировки "соглашенія". И, быть может, нсколько неожиданно незавершенное еще дло было оглашено Милюковым на перманентном митинг в Екатерининском зал — в тот приблизительно час, когда совершалось тріумфальное шествіе Керенскаго из зала засданія Совта в помщеніе Вр. Ком., т. е., еще задолго до окончанія засданія Совтов. Почему это сдлал лидер "цензовой общественности?" Случайность? Радостное нетерпніе, о котором говорит Мстиславскій? Желаніе закрпить достигнутые результаты и получить представленіе об отношеніи к образуемому правительству со стороны "народных масс?" "В частности, быть может, — говорит Суханов — Милюков желал проврить свое ршеніе самаго остраго для него вопроса, способнаго послужить источником конфликта не только с Совтом Р. Д., но и с его собственными, боле лвыми товарищами". Это был, конечно, вопрос о монархіи и династіи. Построеніе рчи. как будто, не согласуется с подобным предположеніем. Вопрос о судъб династіи ("самый существенный" в рчи. как признает Милюков в написанной им "Исторіи") всплыл — по вншности по крайней мрі — случайно в связи с репликами, которыя подавались со стороны митинговой публики. Преждевременность разглашенія "тайны", ключи к которой вез с собой Гучков, гораздо в большей степени надо отнести к тм графам, которые вообще присущи были политической дятельности Милюкова и заслужили ему репутацію, но его собственным словам, "бога безтактности" ("Рус. Зап."). Если выступленіе Милюкова и было своего рода шахматным ходом, то направил его фактическій уже вождь Врем. Ком. не в сторону своих "лвых" партнеров, а в сторону "правых".
Днем второго марта политическая обстановка выяснилась с достаточной отчетливостью — опасность военнаго разгрома "революціи" отпала. Каждый истекавшій час говорил о необходимости замны сурогата власти, каким являлся Врем. Ком., правительством полноправным, ибо безвластіе, наступившее посл переворота, развращало даже самых благонамренных солдат. Возможность превращенія совтскаго обращенія в форму обязательнаго "приказа" ослабляла авторитет будущей власти — это, конечно, понимали вс, независимо от содержанія "приказа №1". Ждать при таких условіях возвращенія Гучкова и Шульгина не представлялось цлесообразным. Вот почему в 5 ч. 45 м. дня в Ставку была послана за подписью Родзянко нсколько предршавшая событія телеграмма слдующаго содержанія: "Временный Комитет Г. Д. образовавшійся для возстановленія порядка и столиц, вынужден был взять в свои руки власть в виду того, что под давленіем войска и народа старая власть никаких мр для успокоенія населенія не предприняла и совершенно устранена. В настоящее время власть будет передана Врем. Комитетом Г. Д. Временному Правительству, образованному под предсдательством кн. Г. Е. Львова. Войска подчинились новому правительству, не исключая состоящих в войсках, а также находящихся в Петроград лиц императорской фалмиліи, и вс слои населенія признают только новую власть. Необходимо для установленія полнаго порядка и для спасенія столицы от анархіи командировать сюда на должность главнокомандующаго Петербургским военным округом доблестнаго боевого генерала, имя котораго было бы популярно и авторитетно в глазах населенія. Комитет Г. Д. признает таким лицом доблестнаго, извстнаго всей Россіи героя... ген. Корнилова. Во имя спаеенія родины, во имя побды над врагом, во имя того, чтобы неисчислимыя жертвы этой долгой войны не пропали даром наканун побды, необходимо срочно командировать ген. Корнилова в Петроград".
Здсь нт даже намека на спорный вопрос о форм правленія. Логічески приходилось заключать, что в ндрах Временнаго Комитета еще не был окончательно ршен даже вопрос об отреченіи, поставленный в порядк дня. Так, повидимому, и понял ген. Алексев, доложившій Николаю II телеграмму Родзянко и испрашивавшій разршеніе на выполненіе выраженнаго в ней "пожеланія", во имя того, что в этом "может заключаться начало успокоенія столицы и водворенія порядка в частях войск, составляющих гарнизон Петрограда и окрестных пунктов". В кадетской групп, входившей в состав Врем. Ком., очевидно, не было колебаній в вопрос о неизбжности отреченія. Припомним информацію Гронскаго в первый же день революціи о провозглашеніи императором в. кн. Михаила. По свидтельству Скобелева, который оказался сосдом на одном стол в Таврическом дворц в ночь 27-го с Милюковым, послдній ему сказал: "Чм бы все это ни кончилось, одно несомннно, с этим... (слдует рзкое слово в передач мемуариста) у нас ничего не может быть общаго". Шингарев перваго марта категорически говорит французскому журналисту Ано, что вопрос о династіи уже не ставится: царь должен будет покинуть трон — как это произойдет, докажет будущее. На таком предположеніи и построена была вся агитаціонная часть рчи Милюкова. Она была произнесена около 3 час. дня. Своему экспромту на случайном безотвтственном очередном митинг в стнах Таврическаго дворца Милюков придавал такое декларативное значеніе, что сам выправил, по утвержденію Набокова, текст рчи для печати. Таким образом перед нами завренный текст рчи, довольно странной для оратора, который старался в эти часы спасти монархическій принцип.
"Мы присутствуем при великой исторической минут" — начал оратор. — "Еще три дня тому назад мы были скромной оппозиціей, а русское правительство казалось всесильным. Теперь это правительство рухнуло в грязь, с которой сроднилось, а мы и наши друзья слва выдвинуты революціей, арміей и народом на почетное мсто членов перваго русскаго общественнаго кабинета. Как могло случиться это событіе, казавшееся еще так недавно невроятным? Как произошло то, что русская революція, низвергнувшая навсегда старый режим, оказалась чуть ли не самой короткой и самой безкровной из всх революцій, которыя знает исторія. Это произошло потому, что эта исторія не знает и другого правительства, столь трусливаго и измнническаго, как это нын низвергнутое правительство, покрывшее себя позором"... "Правительство мы свергли легко и скоро... Остается удержать в руках эту побду". Оратор призывал "сохранить то единство воли и мысли, которое привело... к побд". Существующія разногласія "стушевываются перед той главной задачей, которая еще не разршена вполн: задачей — создать новую народную власть... Будьте едины в устраненіи политических споров, быть может, и важных, но сегодня могущих еще вырвать из наших рук плоды побды. Будьте едины и вы, солдаты и офицеры великой и славной русской арміи, и помните, что армія, ...потерявшая это единство... обращается в безпорядочную толпу, и всякая горсть вооруженных организованных людей
В напряженной обстановк того времени выпадами против старой власти, которые даже Суханов назвал "демагогическими", вождь "цензовой общественности" думал защитить самую идею монархіи! Он, конечно, только дискредитировал ее во мнніи толпы. Политик, считавшій, что другіе говорят на "неподходящих струнах", не учел того настроенія, с которым он может встретиться. По разсказу Милюкова, рчь его была встрчена многочисленными слушателями, переполнявшими зал, с энтузіазмом, и оратора вынесли на руках по ея окончаніи. Вроятно так и было. Настроеніе разнокалиберной толпы не могло быть цлостно. Оратор, выступая от имени новаго революціоннаго правительства, говорил об Учред. Собраніи. как о хозяин земли русской. Но совсм иное, отношеніе встрчали его слова о монархіи. Историк, повидимому, очень смягчает, когда упоминает, что "среди шумных криков одобренія слышались и ноты недовольства и даже протесты". В тогдашнем отчет "Извстій" сказано так: "Продолжительные негодующіе крики, возгласы: "да здравствует республика", "долой династію". Жидкіе аплодисменты, заглушенные новым взрывом негодованія". По разсказу Шляпникова, — едва ли он был очевидцем, — "Милюков в теченіе нскольких минут не мог продолжать своей рчи"...
Вс свидтельства однородны в одном: вопрос, который был как бы затушеван в первые дни, посл выступленія Милюкова стал в сознаніи массы во всей своей острот. Исп. Комитет, каждый его член утверждает Шляпников — "был буквально засыпан вопросами относительно судьбы династіи". "Без недоразумній по поводу династіи с этих пор уже не обходились митинги "и публичныя рчи" — пишет Суханов, вспоминая, как ему тотчас же пришлось говорить на эту тему перед "несмтной" толпой ("в нсколько десятков тысяч человк"), собравшейся перед Таврическим дворцом и вызвавшей через делегацію членов Исп. Ком. Суханов говорил о том, что в вопрос о монархіи существует, еще не ликвидированное разногласіе и, по его словам, он тут впервые понял, как остро в глазах массы стоит вопрос, которому он лично не придавал ршающаго значенія. Из Таврическаго дворца разговоры перешли на улицу и проникли в казармы, гд "буйно", по выраженію Вл. Львова, говорили, что "не потерпят никого из Романовых на престол", обостряя с таким трудом налаживавшіяся отношенія между офицерами и солдатами. Не только тогдашняя молва, но и позднйшіе мемуаристы "безмрно преувеличили" то крайнее возбужденіе, которое вызвали слова Милюкова. Сам Милюков в таких словах подвел итог дня: "Поздно вечером в зданіе Таврическаго дворца проникла большая толпа чрезвычайно возбужденных офицеров, которые заявили, что не могут вернуться к своим частям, если П. Н. Милюков не откажется от своих слов. Не желая связывать других членов правительства, П. Н. Милюков дал требуемое заявленіе в той форм, что "его слова о временном регентств в. кн. Мих. Ал. и о наслдованіи Алекся являются его личным мнніем"[139]. Это было, конечно, неврно, ибо во всх предшествовавших обсужденіях вопрос этот считался ршенным сообща в том смысл, как это излагал П. Н. Милюков. Но напуганный нароставшей волной возбужденія Врем. Ком. "молчаливо отрекся от прежняго мннія".
Дло было не в "молчаливом" отреченіи. Милюкова никто не уполномачивал выносить спорный вопрос на обсужденіе улицы и преждевременно разглашать то, что большинство склонно было разршить по методу Гучкова, т. е. поставив массу перед совершившимся фактом. План этот в значительной степени был сорван неожиданным выступленіем Милюкова — для сторонников монархіи это была поистин медвжья услуга. "Демократія" не только насторожилась ввиду столь опредленной позиціи, публично выявленной лидером "цензовой" общественности (припомним, что одновременно выступавшій в Совт Керенскій не шел дальше заявленія о свобод "агитаціи по поводу форм будущаго государственнаго устройства Россіи, не исключая и республики"), но и почувствовала, что ея осторожность в вопрос о форм власти не соотвтствует настроенію в массах в революціонном, по крайней мр, центр, здсь весь "воздух", по выраженію дневника Гиппіус, в эти дни был "против династіи". "Романовых не оставляйте, нам их не нужно" .— сказал какой-то незнакомый старик, встртившій Набокова на улиц. Так естественно, что приспособлявшаяся к настроеніям крикливая "Русская Воля" первая поспшила провозгласить республиканскій лозунг и даже создать эфемерную организацію под названіем "республиканскій союз". Это не означало вовсе, что вс вдруг стали добрыми республиканцами. Я не повторил бы, что монархія "умерла в сердц" двухсотмилліоннаго народа задолго до возстанія в столиц, как вскор заявляло приспособившееся к господствующим настроеніям суворинское "Новое Время"[140], но это означало, что в солдатской масс ("вооруженный народ"), опредлявшей до извстной степени ход событій, под напором столичных слухов и сплетен, дйствительно уничтожена была "мистика" царской власти, о чем в связи с проявленіями антидинастическаго движенія не раз говорили предреволюціонныя записки органов департамента полиціи (см. "Легенду о сепаратном мир"). Все это облегчало республиканскую пропаганду. Полусознательное отталкиваніе от монархіи должно было вызывать в масс то чувство боязни отвтственности за содянное, о котором приходилось упоминать. Революція, заканчивающаяся возстановленіем старой династіи, в сущности превращалась в бунт, за участіе в котором при измнившейся коньюнктур могло грозить возмездіе.