Мартовскіе дни 1917 года

Мельгунов Сергей Петрович

Всегда представляется нсколько сомнительным, когда мемуаристы в однородных тонах и с однородными деталями сообщают разные эпизоды, хотя и возможно себ представить, что в аналогичных условіях должны были получаться однотипный картины. Совершенно в дух Шульгина нсколько раньше Суханов изображал эпизод с арестом столь же ненавистнаго Штюрмера. Только роль Керенскаго в этом случа сыграл трудовик в форм прапорщика — Знаменскій, обладавшій зычным голосом. Надлежало провести в спасительный "министерскій павильон" через враждебную и вооруженную толпу группу арестованных, во глав со Штюрмером и Курловым, под охраной ненадежных конвойных, "самочинно арестовавших и доставивших ненавистных правителей в Таврич. дворец". "Не смть трогать" — крикнул во все свое могучее горло Знаменскій, открывая шествіе. Толпа разступилась, злобно поглядывая на арестованную партію, и "ненавистные министры" были охранены от самосуда. "Трудне будет уберечь Сухомлинова, о котором постоянно спрашивали в толп, и против котораго возбужденіе было особенно сильно" — будто-бы подумал тогда же Суханов, присутствовавшій при том, как. Знаменскій вел группу арестованных сановников. И если Сухомлинова оберегли от самосуда, то здсь, в изображеніи Керенскаго. исключительно его заслуга. Кто-то "блдный и трясущійся от страха" прибжал сообщить Керенскому, что привели Сухомлинова, и что солдаты находятся в чрезвычайном возбужденіи (surexcitation terrible) и готовы измнника-генерала разорвать на куски. Керенскій и через десять лт не мог вспоминать без чувства ужаса ту кошмарную сцену, которая готова была разыграться. Увидав приближающагося с охраной Керенскаго и поняв, что жертва может ускользнуть, толпа бросилась на Сухомлинова, и Керенскій собственным тлом его прикрыл. Он воззвал к чести солдат, заклиная их не опозорить революцію пролитіем крови в стнах Думы. Он один противостоял негодованію озврлой толпы солдат, твердо заявив, что они

коснутся своей жертвы только через его, Керенскаго, труп. Керенскій почувствовал колебанія в толп и понял, что он выиграл игру.

Отдадим должное мужественному поступку мемуариста. Вроятно, нчто подобное было в дйствительности. В отношеніи Сухомлинова атмосфера должна была быть сгущенной — вдь около его личности была сосредоточена вся ненависть и вся агитація в період всх неудач во время войны. Враждебность к Сухомлинову не могла быть показательной для революціонных настроеній. И все-таки закрадываются нкоторыя сомннія — не чрезмрно ли мемуарное перо и позднйшее воспріятіе остро в свое время пережитого сгустили краски. Невольная случайная очевидица того, как толпа на улиц требовала выдачи Сухомлинова для растерзанія, тоже приведенная в Таврическій дворец — гр. Клейнмихель, видла, как "юноша, почти мальчик, в офицерской форм, хватал его за руки и толкал" свою жертву — мундир на Сухомлинв был изорван, погоны срзаны, ордена похищены... Депутаты спасли бывшаго военнаго министра, окружив его тсным кольцом. Надо сказать, что у старой графини было чрезвычайно живое воображеніе. В ея воспоминаніях можно было бы подчеркнуть яркія бытовыя сцены для эпохи, если бы он не были приправлены подчас слишком уже фантастическими аксессуарами даже тогда, когда она говорит о своих собственных приключеніях и своих собственных переживаніях[125]. В личных воспоминаніях Сухомлинов совсм по иному рисует обстановку своего ареста. Взятый у себя на квартир (к моменту революціи он был освобожден из Петропавловской крпости и находился под домашним арестом) "какой-то компаніей вооруженных людей", Сухомлинов был отвезен в Таврическій дворец. "Во время перезда в грузовом автомобил студент в очках держал против моего виска браунинг, дуло котораго стукало мн в голову на ухабах. Полнйшее мое равнодушіе к этому боевому его пріему привело к тому, что он вскор спрятал оружіе в кобуру. Нсколько заданных вопросов относительно моего дла и совершенно спокойные мои отвты на них закончились тм, что первоначальное непріязненное ко мн отношеніе превратилось в благожелательное. У Тавр. дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народа, и никаким оскорбленіям я не подвергался, как об этом неврно сообщали газеты". Сухомлинов вначал был приведен к Энгельгардту, а потом повели к Керенскому. "В небольшом корридор просили обождать. Я сл у колонны и наблюдал то столпотвореніе, которое вокруг происходило... Подошел ко мн какой-то приличный господин и просил очень вжливо, чтобы я спорол погоны, и подал мн ножницы. Я их просто отвязал и отдал ему — тогда он попросил и мой георгіевскій крест, но я его не отдал и, к моему удивленно, бывшій тут часовой, молодой солдатик, вступился за меня и сказал: "Вы, господин,... этого не понимаете, это заслуженное и так, отнимать, да еще такой крест, не полагается". Наконец, пригласили меня тут-же рядом в сни, гд стоял взвод солдат с ружьями, и появился Керенскій... Мн он ничего не говорил, а обратился к нижним чинам и в приподнятом тон сказал, что вот, мол, бывшій военный министр царскій, который очень виноват и его будут судить, а пока он им повелвает, чтобы волос с головы моей не упал... Тм все и кончилось... Я вышел на внутренній подъзд дворца, гд стоял тот самый автомобиль, в котором меня привезли; мой почетный караул... присутствовал, когда я в него садился, а мои уже старые знакомые конвоиры дружески встртили меня... От них же я узнал, что меня повезут в Петропавловскую крпость, куда приблизительно через полчаса меня и доставили"... Здсь — подчеркивает Сухомлинов, "со много вс были вжливы — принесли даже котлету с картофелем и чай... Арестованных еще не было никого... и я занял опять свой № 55".

Легко можно допустить сознательную тенденцію Сухомлинова при разсказ, но в дальнйшем изложеніи, говоря о содержаніи в Петропавловской крпости, он отнюдь не щадит "обнаглвших со звриными физіономіями в срых шинелях". Неожиданно в нкоторых своих частях разсказ Сухомлинова находит подтвержденіе в напечатанном 9 марта в "Извстіях" письм прап. 171 пх. зап. полка Чиркунова, находившагося во глав отряда, который забирал Сухомлинова на его квартир. Между прочим, здсь устанавливалось, что солдаты хотли первоначально сорвать с измнника погоны, но посл рчи Сухомлинова о том, что он невиновен, погоны были оставлены. Как будто бы очевидно, что отряд прап. Чиркунова должен был по распоряженію новой власти перевести подслдственнаго Сухомлинова с привилегированнаго домашняго положенія, с чм так боролись до революціи думскіе дятели из состава прогрессивнаго блока, на старое крпостное. Почему понадобилось провести такую техническую операцію через революціонный штаб, каким являлся в тот момент Таврическій дворец, не совсм понятно.

Как примирить дв столь противоположныя версіи, которыя выступают в изложеніи Керенскаго и Сухомлинова? — истина должна быть гд-то по середин между двумя крайностями. При таких условіях сухомлиновскій эпизод будет достаточно характерен. Он как бы подтверждает положеніе, что атмосфера в Таврическом дворц вовсе не была насыщена электричеством той злобности, при которой эксцессы пріобртают кровавый характер[126]. Трудно поврить показаніям, принимавшаго непосредственное участіе в "слдственной комиссіи" кн. Мансырева, который говорит о том, как уже вечером перваго дня революціи "толпа" в Таврическом дворц "неистово" избивала "кулаками и прикладами" арестованных "жандармских офицеров и полицейских чиновников" — трудно поврить потому, что подобная сцена рзко противорчит фактической обстановк, которую можно установить для революціоннаго штаба 27 февраля и послдующих дней.

2. Петропавловская крпость.

Не было атмосферы напряженной злобности и за стнами Таврическаго дворца. Перед нами воспоминанія б. тов. обер-прокурора Св. Синода кн. Жевахова. Это был человк крайне реакціонный — для него уже введете института земскаго самоуправленія в царствованіе Александра II являлось началом чуть ли не конца Россіи, и в то же время он был человеком нсколько не от міра его. Мартовскіе дни представлялись этому религіозному министру православнаго пошиба сплошным ужасом. Чего только не видли его глаза, и чего только не слышали его уши! Он, конечно, разсказывает, как улицы запружены были толпой, "жаждущей крови и самых безжалостных расправ — генералов ловили, убивали, разрубали на куски и сжигали. Что только тенденція не выдумает! Однако, когда эти озврлыя толпы вломились в казенную квартиру кн. Жевахова и увидли иконостас и другіе церковные атрибуты, то жажда крови изсякла — солдаты присмирли, стали "виновато улыбаться" и "почтительно удалились, полагая, что здсь живет святой человк"... Такой сценой само собой уничтожается та гипербола, с которой современник передал потомству о виднном и слышанном в дни революціи[127].

Но допустим, что по иному могла рисоваться обстановка тм, кто были почти замуравлены в первые дни и ночи в четырех стнах революціоннаго штаба. Вспомним, как свои ощущенія впослдствіи изобразил Шульгин — почти в жеваховских тонах. Керенскій разсказывает, с какой предосторожностью пришлось перевозить заключенных в "министерском павильон" царских сановников в Петропавловскую крпость[128]. У временной власти, по его словам, не было охоты размщать царских приверженцев в исторических казематах, служивших в теченіе столтія мстом заключенія и страданія политических узников — героев революціи, но вс тюрьмы были разрушены (?) революціонным порывом 27-28 февраля, и только за крпкіми стнами Петропавловки можно было найти надежное мсто для личной безопасности новых заключенных старой политической тюрьмы. Таким образом, еще раз гуманныя соображенія побудили вспомнить Трубецкой бастіон и оживить новыми сидльцами прежнюю русскую Бастилію. Город был еще неспокоен, когда "мы вынуждены были перевести министров. Сдлать это днем было чрезвычайно опасно, а тм боле заране раскрыть план перевозки. Поэтому ршено было совершить перевод ночью без предупрежденія даже стражи"... Лично Керенскій в полночь предупредил арестованных, когда вс приготовленія были закончены, что они будут перевезены, не указав ни мста, куда их перевозят, ни причин увоза. Секрет, которым была окружена ночная экспедиція, и враждебныя лица солдат, казалось, сильно возбудили заключенных —они думали, что их везут на казнь. (Так казалось во всяком случа Керенскому, который по челу оставшагося спокойным Щегловитова читал затаенную мысль — воспоминанія долголтняго руководителя царской юстиціи, как его многочисленныя жертвы в таких же условіях ночного безмолвія отвозились из тюремных казематов на мсто казни). В такой обстановк революціонная гуманность, о которой думал Керенскій, превращалась, пожалуй, в недостойную мелочную месть. В дйствительности, вроятно, не было ни того, ни другого. Была скоре неувренность власти, не чувствовавшей еще прочной почвы под ногами и облекавшей свою неувренность в революціонный пафос, замняя его подчас революціонной позой. К ней был нсколько склонен тот, кто занял пост министра юстиціи революціоннаго правительства, и она производила впечатлніе. Так Ледницкій в доклад московскому Комитету Общ. Организацій 3 марта, передавая свои петербургская впечатлнія, с одушевленіем

изображал бытовую сцену, которой сопровождался арест послдняго министра юстиціи царскаго правительства Добровольскаго (явился сам в Таврическій дворец). "Бывшій министр Добровольскій — торжественно заявил ему Керенскій — вы имете честь разговаривать с депутатом Думы, потрудитесь встать", Ледницкій комментировал эти слова: "прежняя власть почувствовала силу новой власти" (по отчету "Рус. Вд."). Зензинов вспоминает, с каким "ликующим видом" Керенскій ему сообщил, что по его распоряженіе арестован Щегловитов то было " первое проявленіе власти революціи". В первые дни подсознательным стимулом, вызывавшим революціонную позу, и могло быть чувство инстинктивнаго страха за революцію. Этим только возможно объяснить не соотвтствовавшій идеям и настроеніям обиход, который был установлен властью свыше в "министерском павильон". Здсь царила "гробовая тишина", так как строжайше запрещено было разговаривать. Заключенные должны были вставать при вход коменданта. Одним словом, все то, что полагалось по тюремной дисциплин ушедшаго в прошлое режима. Это не отзвук переживаній арестованных, это непосредственное впечатлніе журналиста Луганскаго, постившаго 2 марта "министерскій павильон". Курлов утверждает, что такой обиход с "вынужденным молчаніем" установлен был личным распоряженіем "начальника" революціонной кордегардіи в Таврич. дворц депутатом Керенским, который длал выговор начальнику караула за неисполненіе им своих обязанностей[129].

Если учесть эту возможную психологію революціонной власти, в нкоторых случаях персонифицированной Керенским, мы поймем обстановку, в которой произошел перевоз арестованных сановников в Петропавловскую крпость. Иначе получается нчто несуразное. Таинственность, которой был облечен перевоз, вс принятыя Керенским мры предосторожности объясняются необходимостью предотвратить возможные эксцессы. Между тм вс заключенные из числа тх, кто оставил мемуарныя отраженія своих переживаній, единодушно свидтельствуют о своеобразной мр охраненія, предпринятой в отношеніи их. Вот разсказ Курлова: "Это отправленіе обставлялось весьма торжественно (Курлов утверждает, что перевоз совершился около 10 ч. веч.). В проход между залом и подъздом, на пространств приблизительно 40-50 шагов, была выстроена рота преображенцев. Прапорщик Знаменскій лично проводил меня до автомобиля, в котором я замтил какого-то человка с забинтованной головой и вскор узнал в нем Н. А. Маклакова. Против нас помстились унтер-офицер с револьвером в руках и член Гос. Думы Волков. По-прежнему нам было запрещено разговаривать, с предупрежденіем, что в случа нарушенія этого приказанія унтер-офицер будет стрлять". По словам Васильева (б. дир. деп. полиціи), подтверждающаго описаніе Курлова, их предупреждали, что всякая попытка к бгству вызовет примненіе оружія. В дневник Протопопова записано: "Впереди нас (Протопопов попал в автомобиль с ген. Беляевым) сидл офицер и держал револьвер наготов, о чем нас предупредил: за каждое движеніе — пуля в лоб". Можно было бы предположить, что такая демонстративная вншность создана была лишь в показательных цлях — для воздйствія на толпу. Но подобныя предположенія разсиваются при ознакомленіи со свидтельством одного из представителей революціонной общественности, сопровождавшаго ночную экспедицію. Зензинов разсказывает, что министр юстиціи предложил ему и Волкову принять на себя перевоз арестованных министров. "Я с удовольствіем взялся выполнить это дло" — вспоминает мемуарист. "Мн интересно было в новой уже роли побывать в той самой крпости, гд я полгода просидл заключенным. Автомобили были приготовлены только поздно вечером, и перевод арестованных состоялся глубокой ночью. В пяти автомобилях мы везли 12 министров. На мою долю пришлись б. мин. вн. д. Макаров и б. мин. юстиціи Хвостов[130]. В автомобиль нас было четверо — два арестованных министра, солдат с наведенным на них револьвером и я. Министры сидли неподвижно, как бы раздавленные всм происшедшим. На улицах шумла толпа, несмотря на поздній час[131], и гудок нашего автомобиля гудл непрерывно. Занавси на наших окнах были спущены (слдовательно, отпадает возможность показательнаго пріема), и толпа охотно разступалась, когда шофер кричал ей, что автомобили слдуют по распоряженію Врем. Рев. Правительства". В Петропавловской крпости Зензинов, к великому своему удивленно, натолкнулся на полк. Иванишина, того самаго "врнаго слугу стараго правительства", который семь лт тому назад караулил Зензинова, явившагося теперь в роли "чрезвычайнаго комиссара Рев. Правит.". Давая отчет Керенскому об исполненіи порученія, Зензинов настоял на том, чтобы Иванишин был "немедленно смщен и замщен врным человком" (к каким результатам это привело, мы увидим ниже). Керенскій согласился и отдал тут же распоряженіе по телефону в крпость... Курлов передает такую деталь. По прибытіи в крпость им (т. е. Курлову и Маклакову) приказали "выйти из автомобиля и стать лицом к стн". Они стояли до тх пор, "пока вс арестованные не вышли", а потом их "гуськом" повели в Трубецкой бастіон, завдующим котораго и был полк. Иваншин...

Для завершенія всей картины напомним, что Сухомлинов днем был перевезен в Петропавловскую крпость без всяких осложненій, и что никаких "чрезвычайных комиссаров" для этого дла не понадобилось[132], а министр финансов Балк — "ставленник Распутина" — был без всяких инцидентов освобожден, так как новому министру финансов, как сообщала "Русская Воля", "необходимо" было с ним "бесдовать".

3. Самочинные аресты.

В приведенной выше характеристик Суханова самочинных арестов одно заключеніе мемуариста, конечно, надо признать правильным — аресты по ордерам из центра всетаки ограничивали возможность самосудов и вводили в извстныя рамки частную иниціативу, которая слишком легко рождалась в условіях переживаемаго момента. Трудно установить грани между самозарождающимся чувством толпы и воспріятіем ею лозунга, приходящаго как бы извн и падающаго на благопріятную для себя почву. Инстинктивное подраженіе всегда лежит в основ массовой психологіи. Потому так легко в Петербург волна арестов в первые дни захватила толпу — ничего подобнаго не было, напр., в Москв. В этом отчасти и разгадка того "сложнаго психологическаго процесса" в народном сознаніи ("передать Дум ея врагов"), о котором говорила в своем позднйшем отчет думская комиссія об арестованных[133]. Яркую бытовую картину нарисовал нам Пшехонов, редактор "Русскаго Богатства", в воспоминаніях "комиссара Петербургской стороны". "Не успли мы открыть комиссаріат — вспоминает он — как к нам уже повели арестованных... Пришлось создать при комиссаріат особую "судебную комиссію", в которой с утра до вечера посмнно работало до 20 юристов, и она едва успвала справиться с длом"... "Была прямо какая-то эпидемія самочинных арестов. Особенно памятен мн один день, когда казалось, что вс граждане переарестуют друг друга",.. "За что вы их арестовали?" — спрашивал слдователь тх, которые привели арестованных. — "Да они против Родзянко". "Слдующее дло начинается тм же вопросом: "Почему вы их арестовали?" — "Да они за Родзянко". И обстановка обоих дл одна и та же: сошлись на улиц, заспорили, а потом боле сильные арестовали боле слабых. Если одни сами хватали и тащили в комиссаріат своих политических противников, то другіе ждали этого от комиссаріата. Нас прямо осаждали с требованіем обысков и арестов. Не мене того донимали пас доносами".

Картину, зарисованную для "Петербургской стороны", можно было наблюдать боле или мене повсемстно[134]. Такія же случайный толпы приводили арестованных полицейских в Таврическій дворец — по словам его коменданта, даже с "женами и дтьми". Заполняли ими и вообще "подозрительными" градоначальство и огромный Михайловскій манеж... По газетным позднйшим исчисленіям, в общем было арестовано около 4000 человк (Бирж. Вд.), и министерству юстиціи пришлось создать особую слдственную комиссію для проврки формальных причин задержанія. К этим добровольцам по изысканно контр-революціи, дйствовавшим с революціонным пылом, присоединялись всякаго рода любители наживы и всплывавшіе на мутной поверхности авантюристы, которые очень часто и возглавляли "толпу" обыскивающих и арестующих. И в газетах того времени и в воспоминаніях принимавшаго ближайшее участіе в организаціи городской милиціи молодого адвоката Кельсона можно найти показательные образцы деятельности этих разоблаченных ретивых "революціонеров" февральских и мартовских дней, которые с вооруженными солдатами, взятыми случайно на улиц, ходили по квартирам, длали обыски, грабили и арестовывали "по подозрнію в контр-революціи". Кельсон разсказывает, напр., как он случайно встртился со своим подзащитным, взломщиком-рецидивистом Рогальским, который явился в кабинет городского головы в полной "модной форм одежды" того времени — вплоть до пулеметной ленты. Легко себ представить, каким водворителем "порядка" являлся "гвардіи поручик" корнет Корни де Бод, оказавшійся предпріимчивым и ловким рядовым Корнем Батовым — ему эти функціи "защиты населенія" при содйствіи двух рот были поручены особым приказом Энгельгардта 28 февраля. "Корни де Бод" ухитрился получить и отвтственное назначеніе коменданта городской Думы и побывать на квартир гр. Коковцева с нарядом "из 12 нижних чинов". Перед нами может пройти цлая портретная галлерея, которая откроется пом. коменданта Таврическаго дворца Тимановским — в дйствительности извстным аферистом "графом д'Оверн" (Аверкіевым), принявшим участіе в арестованіи послдняго предсдателя Совта министров кн. Голицына.