Мартовскіе дни 1917 года
Шрифт:
Отчет делегаціи коснулся лишь ближайшаго к столиц фронта. Путем сравненія можно дать, пожалуй, и лучшій отвт на вопрос, как отнеслась фронтовая армія к перевороту, и как этот переворот повліял на армію. Возьмем два мста, гд было хуже всего: гвардейскій корпус и Балтійскій флот. Относительно гвардіи это особо подчеркнул Алексев в разговор с Гучковым 11 марта: "здсь событія нарушили равновсіе, и замчается нкоторое броженіе и недовріе к офицерскому составу". Для характеристики этих отношеній у нас имется интересный "дневник" неизвстнаго офицера-интеллигента, написанный в вид писем к родным из Луцка[323]. "Дневник" имет нсколько резонерскій оттнок — наблюденія смняются разсужденіями. Автор отмчает сложность и трудность положенія гвардіи в силу той двойственности, которая получилась от того, что революцію совершили запасные батальоны стоящих на фронт полков, и что из тх же полков направлялись в Петербург части для подавленія революціи. Впечатлнія наблюдателя до полученія извстія об отреченіи формулировано им 4 марта так: "сознательное меньшинство (солдат) довольно, но хочет отомстить вождям павшаго режима, большинство же относится ко всему происшедшему с полным безразличіем и хочет только одного — мира... Офицеры, понурые, убитые страхом за будущее, ходили один к другому, нервничали, строили планы и тут же сами их опровергали. Я не знаю такого тяжелаго дня. Полумертвый я заснул"... 4-го получено было сообщеніе о назначеніи Вел. Князя главнокомандующим. "Я сообщил это солдатам. Они опять молчали". Вечером пришла телеграмма о новом министерств — "среди офицеров общее ликованіе... Вс уврены, что Николай II
11 марта письмо начинается боле или мене оптимистической оцнкой: Слава Богу, теперь стало проясняться, все же возможность кровавых событій не совсм исключена. Надо помнить, что положеніе гвардіи особенно тяжело... ея старое офицерство и генералитет имют опредленную репутацію... Вот каким представляется мн положеніе. Во-первых, ни одну воинскую часть так не волновали петроградскія новости, как гвардейцев... А свднія из Петрограда приходили запоздалыя, преувеличенныя, часто нелпыя. Врили всему, и ничего нельзя было опровергать. Во-вторых, когда пришло извстіе об установленіи новаго порядка, то офицеры стали подозрвать солдат, а солдаты офицеров. Мы не знали, как отнесутся нижніе чины к событіям, поймут ли они происходящее, а главное — не заразятся ли они петроградским примром, не вздумают ли у нас смнять начальников и заводить собственные порядки; не знали мы также, не захотят ли они прекратить войну, не предпримут ли они какого-либо насилія для ея прекращенія; наконец, мы не знали, одинаково ли воспримут новыя всти вс части, или полк пойдет на полк и батальон на батальон, а вдь у нас до нмцев — нсколько верст, случись что-нибудь, и фронт будет прорван, может быть прорван в нскольких мстах, и что тогда? И мы томились и не знали, как лучше исполнить свой долг. А солдаты в то же время не довряли офицерам. Они не знали, на сторон какого строя мы стоим и одинаковаго ли мы направленія; они боялись, что с нашей стороны будут попытки сдать позиціи нмцам ; они были уврены, что от них скрываются какіе-то новые приказы; они также боялись, перейдут ли вс части на сторону новаго порядка: они мучились тм, что свободу отнимут, что отечеству измнят; они врили каждому нелпому слуху самаго темнаго происхожденія; они постоянно хватались за винтовки, и нсколько раз могло случиться побоище"... "Старшіе начальники не сдлали ничего для вселенія к ним доврія, а бездйствіе было истолковано, как приверженность их к павшему порядку. Атмосфера получилась ужасная"... "Между нами и ими пропасть, которую нельзя перешагнуть..." "Сколько бы мы с ними ни говорили... сколько бы ни старались предотвратить столкновенія, они не врят нам. Нкоторым офицерам они прямо говорили, что в гвардіи вс офицеры — дворяне, и что поэтому офицеры не могут быть сторонниками новой власти"[325].
Как всетаки характерно, что вс инциденты, о которых разсказывает автор писем, вращаются около имен ген. Гольгоера, гр. Ротермунда, Клод-фон-Юренсбурга, бар. Штемпель и т. д. Вдь это они готовы "открыть фронт"[326], это они составляют "нмецкую партію", козни которой пытается раскрыть Чр. Сл. Комиссія Врем. Правительства, и о кознях которой так много говорили до революціи. Эти легенды и сплетни из среды придворной, бюрократической, военной и общественной перешли в народ. По всему фронту прокатилась волна недоврія — на позиціях около Риги в 80 сиб. стрлк. полку солдаты, как и в Особой арміи, высказывали опасенія, что офицеры сдадут позиціи нмцам; повсюду требуют удаленія "баронов, фонов и прочих шпіонов". Это отмчает позднйшій доклад (апрльскій) члена Гос. Думы Масленникова, постившаго фронт... Нач. 3 пх. дивизіи ген. Шолп, устраивает манифестаціи, чтобы доказать, что он не нмец и вполн сочувствует перевороту (Селивачев)... По истин, что посешь, то и пожнешь[327].
"В основ всх этих нелпостей, обнаружить которыя перед ними иногда все-таки удается — пишет наш офицер родителям с просьбой довести до свднія Гучкова о положеніи на фронт — лежит одно соображеніе, которое нельзя опровергнуть. Переворот совершился в тылу, а у нас все остается по старому; высшая власть вврялась при павшем правительств его приверженцам, а они вс на мстах. Надо немедленно смстить всх генералов с нмецкими фамиліями и других, которые навлекут на себя подозрніе. Надо сдлать это скоре, иначе начнется солдатская самоуправа...[328]. Нужны немедленныя и ршительныя мры — иначе власть ускользнет из наших рук, иниціатива преобразованій перейдет от нас к ним, армія начнет разлагаться, и пораженіе будет неизбжно". Слдующее письмо, написанное на другой день — 12 марта — когда в ротах "уже начали смщать офицеров и выбирать себ новых", полно пессимизма: "Конечно, надо надяться до самой послдней минуты, но я считаю солдатскій бунт вполн возможным. Еще вчера они качали Тимохина, говоря, что врят ему, что ничего без его согласія не предпримут. А сегодня, когда оп пришел в роту, они кричали ему "вон" и объявили затм, что выбрали себ новаго ротнаго командира. Измненій и колебаній их настроенія ни предугадать, ни направить нельзя. Вчера вечером положеніе казалось прояснившимся. Сегодня оно ухудшилось. Мы все время переходим из одной полосы в другую. У нкоторых начинают опускаться руки, до того эти волненія утомляют. Нкоторые говорят, хоть бы скоре на позиціи, там все будет лучше, поневол люди сдержат себя". "Вообще положеніе безвыходно" — заключает автор, — "руководить событіями уже нельзя, им просто надо подчиниться". "Армія погибла" — это становится лейтмотивом всх послдующих писем.
Итог индивидуальных переживаній сгущал картину, как можно усмотрть хотя бы из позднйшаго доклада депутата Масленникова, постившаго по полномочію Врем. Комитета территорію Особой Арміи в апрл. В этом доклад уже не будет нсколько сантиментальнаго мартовскаго флера, но он все же будет очень далек от пессимизма "умнаго... классоваго врага" пролетарской революціи. Реалистическій итог для марта, пожалуй, можно охарактеризовать записью ген. Селивачева 26-го: "Вчера в газет "Кіевская Мысль" было сообщено, что от Особой арміи выхали в Петроград делегаты в Совт Р. и С. Д. и в запасные гвардейскіе батальоны, чтобы заявить, что Особая армія с оружіем в руках будет защищать Временное Правительство и не потерпит ничьего вмшательства в дла правленія до созыва Учредительнаго Собранія".
Общее впечатлніе, что эксцессы на фронт, имвшіе мсто далеко не повсемстно, в значительной степени связаны были с нкоторым чувством мести в отношеніи начальников, злоупотреблявших своими дисциплинарными правами[329]. Революція с перваго же момента, независимо от "новых законов о быт воинских чинов", конечно, должна была перестроить в бытовом порядк систему отношеній между командным составом и солдатской массой. "Рукоприкладство" в арміи должно было исчезнуть, но "оно настолько вкоренилось — говорили в своем отчет депутаты, постившіе Сверный фронт, — что многіе не могут от него отстать. Когда солдаты спрашивали нас, можно ли бить, то мы при офицерах говорили: "нт, нельзя", и ничего другого, конечно, говорить не могли". Отрицать явленіе, о котором с негодованіем говорила даже ими. А. Ф. в одном из писем к мужу (офицеры, по ея выраженію. слишком "часто" объясняются с солдатами "при помощи кулака") нельзя. Если для начальника одной казачьей части, который на Сверном фронт "морду набил" в революціонное время, эта несдержанность сошла благополучно, то на Западном фронт проявленіе подобной же бытовой служебной привычки 8 марта стоило жизни виновнику ея, как разсказывает прикомандированный к фронту француз проф. Легра (полковник ударил солдата за неотданіе чести и был растерзан
Эксцессы во флот.
Если в гвардейском корпус непосредственно посл переворота солдатская масса держалась настороженно, "что-то" ожидая, то в Балтійском флот барометр, опредляющій силу волны взбудораженной стихіи — "психоза безпорядка", с перваго момента "лихорадочно" колебался; были моменты, когда казалось, что "спасти" может только "чудо". Дневник Рейнгартена, одного из тх молодых энтузіастов, которые сгруппировались вокруг адм. Непенина и мечтали о "новой жизни великой свободной Россіи"[330], очень ярко передает атмосферу настроеній, царившую в Гельсингфорс. Только тенденціозность, не желающая считаться с фактами, может привести к выводу, что "лукавая" политика Непенина стоила ему жизни (Шляпников). Мы приводили уже офиціальныя телеграммы командуюшаго Балтійским флотом, опровергающія эту большевицкую легенду. 28 февраля Рейнгартен записал: "Наш начальник и командир в общем настроен празднично и сочувствует революціи во спасеніе родины"... В смутные дни Непенин "твердо ршился оставаться на взятой позиціи", т. е. поддержки Временаго Правительства. Он сказал фл.-кап. кн. Черкасскому, и. д. начальника штаба, по порученію товарищей выяснявшему ршеніе командующаго флота, что он не выполнит противоположнаго приказанія "сверху", если таковое послдует. 2 марта командующій объявил о своем ршеніи на собраніи флагманов: ..."Буду отвчать один, отвчаю головой, но ршил твердо. Обсужденія этого вопроса не допускаю"... В зависимости от свдній, приходивших из Петербурга, "радость" смнялась "тревогой" у молодых энтузіастов, окружавших Непенина. Но пришел манифест об отреченіи, и Рейнгартен "на зар новой жизни великой, свободной Россіи" записывает: "ночь без сна, но какая великая, радостная, памятная ночь счастливаго завершенія Великой Россійской революціи". Отмтка в дневник, сдланная в 7 ч. 20 м. утра, была преждевременна. В 6 ч. 35 м. веч. Рейнгартен вписывает: "в общем, кажется, мы идем к гибели"... "От Родзянко приказано задержать объявленіе манифеста... Что это опять начинается?" — с волненіем спрашивает себя автор дневника: "горю весь, все время вскакиваю и хожу". "Нервность растет. Отовсюду слухи о безпорядках, имемых быть"... "Психоз безпорядка перекинулся сюда: на "Андре Первозванном" подняли красный флаг". Началось "возстаніе" на линейных кораблях, арест и разоруженіе офицеров. Крики "ура" перемшиваются со стрльбой из пулеметов. "Неужели все погибнет" — вновь мучительно записывает Рейнгартен... Трагически закончилось движеніе, однако, только во второй бригад линейных кораблей, которой командовал, находившійся на "Андре Первозванном", в. ад. Небольсин. В записи на 3 марта "флагманскаго историческаго журнала" обостреніе па адмиральском судн объясняется тм, что Небольсин "в своих выступленіях перед матросами многое скрыл от них. С депутатами, явившимися к нему от имени команды с просьбой (или требованіем) показать офиціальныя свднія, Небольсин вступил в пререканія. В итог был убит адмирал и еще два офицера". На нкоторых судах "возстаніе" окончилось манифестаціей даже "патріотическаго" характера, по выраженію Рейнгартена — качали командиров[331].
У себя на "Кречет" Непенин обратился к матросам с рчью — сказал "все без утайки", потом "стал говорить все сильнй, сильнй... и закончил: ..."страной управляет чорт! Я все сказал, я весь тут. Вы скажите: кто за меня, кто против — пусть выйдет! Кто-то крикнул: "адмиралу — ура!", вс подхватили, так что я не выдержал — бросился, обнял и крпко поцловал Адріана. Это было слишком — его качали, а когда успокоились, адмирал сказал: "найдутся ли среди вас охотники, умющіе говорить?" Вышло много. "Раздадитесь по пять. Когда утихнут безпорядки, я пошлю вас вы скажите все, что я сказал, и скажите, что потом приду я"... Адмиралу никуда не пришлось итти — к нему на "Кречет" пришли сами — "толпа матросов с кораблей". "Переговоры Непенина с депутатами — записывает Рейнгартен — были длительны и очень несносны. Жалко было смотрть на Непенина — так он устал, бдняга. так он травился и с таким трудом сдерживался. К концу рчи он воспалился, сказал, что убили офицеров сволочи, что зажгли красные огни и стрляли в воздух из трусости, что он презирает трусость и ничего не боится. Ему долго не давали уйти — все говорили: "позвольте еще доложить" — основной лейтмотив: говорить на вы, относиться с большим уваженіем к матросу, дать ему большую свободу на улицах, разршить курить и т. д. Когда, наконец, измученный Непенин вышел, команды, прощаясь, отвтили дружно и вообще держали себя хорошо, стояли смирно"...
Пришла телеграмма Керенскаго, которая произвела "очень хорошее впечатлніе и успокоила". Кому то это не нравилось. "5 час. 15 м. — отмчает дневник — провокація по радіо — "смерть тиранам": ..."Товарищи матросы, не врьте тирану... От вампиров стараго строя мы не получим свободы... Смерть тирану, и никакой вры от объединенной флотской демократической организаціи". "Какое безуміе !... Опять надо разсчитывать... на чудо"... Нкто в сром усиленно сял анархію в Гельсингфорс. Какая-то группа, состоящая на '"разнородной команды и офицеров, морских и сухопутных", избрала командующим флота нач. минной обороны виц.-ад. Максимова, находившагося под арестом на посыльном судн "Чайка". Непенин согласился на такой компромисс: Максимов прідет на "Кречет" и будет контролировать вс поступки адмирала. Через два часа Непенин был убит выстрлом в спину из толпы. Впослдствіи — утверждает Рейнгартен — матросы ршительно отрекались от участія в этом убійств. Авторитет Непенина казался опасным тм, кто хотл разложить боевую силу Балтійскаго флота. Почти перед самым убійством адмирала Рейнгартен записал сообщеніе: "Центральный Комитет депутатов кораблей на "Павл", разобравшись в обстановк, признал дйствія командующаго флотом правильными и приходит к повиновенію!!!".
В связи с пріздом Родичева и Скобелева, встрченных "адской оваціей", у Рейнгартена "надежды на возстановленіе порядка повысились с 1%, примрно, до 60%—"вс постепенно возвращаются на мста". В настроеніи перелом. Толпа ходит на улицах с красными флагами — даже "приказано объявить желательность красных повязок и участіе в манифестаціях офицеров". На судах спокойно, но "нервность всюду ужасная". И вновь отмчается в дневник за 5-ое марта: "провокація страшнйшая" — "по городу распространяется "манифест" Николая II с призывам к возстанію в пользу престола". "Враги родины, видимо, работают во всю и сют новую смуту"[332].