Небесные
Шрифт:
Тишина давит. Наползает со всех углов, окружает, не дает отвлечься. Министр выходит во двор.
От Харда никаких вестей. О том, что штурм завершен и армия собирается на юг для слияния с войском генерала Маловера, Амааль услышал на совете министров от первого советника. Тот нашел способ связаться с сыном. Деталей нет, все в общих чертах. После совета министр финансов заметил, как к Самааху с поклонами пробирается личный слуга Ее Величества. Оба отошли в сторону, затем исчезли. Амааль не сомневался, о чем будет предстоящий разговор: едва ли королеву интересовали подробности
По ногам министра поднимается холод. Некоторое время Амааль бессмысленно смотрит вниз, шевелит быстро коченеющими пальцами. Такая чувствительность кажется ему забавной. Он поднимает косточки вверх, растопыривает веером, сжимает до боли, до побеления, распускает. Пытается поднять каждый палец по отдельности, встает на пятки, перекатывается на цыпочки. Рассердившись на себя за детское поведение, запахивается в платье и возвращается к себе просматривать бумаги.
С утра первым делом отправляет в министерство посыльного с запиской, сам собирается в провинцию. Коэн возражает.
– Это может быть опасно, отец, оставайтесь со мной, не уезжайте.
– Это наши люди, Коэн, мы не можем их бросить. Нельзя оставлять их на перепутье, мы несем за них ответственность. Ты должна это понимать, милая.
– В этом случае возьмите побольше охраны. Так мне стало бы хоть немного спокойней.
Рахман взывает к своим, пытается уговорить их вернуться, не поддаваться на провокации пришлых. В ответ они сжигают его хранилища. Да, лишняя охрана не помешает.
Моросит мелкий дождь, земля под копытами коней разъезжается в стороны, обнажая прячущихся под ней червей. Воздух дрожит, обдавая кислыми вдохами, значит, кашрики опять выбрались на берег, бродят по равнинам, сжигая тонкие легкие. Амааль дышит полной грудью. Он и не знал, как скучал по свободе там, за городскими стенами. При виде одиноко стоящего дерева внутри что-то сжимается. Оглянувшись на своих спутников, произносит слова молитвы. Просьбы о благословении ложатся на язык легко, и к мысленному его голосу присоединяется голос его матери, молящийся вместе с ним. Нутро отдает теплом - услышали.
Они едут мимо подводы с крестьянами. Лошади нет, вместо нее в хомут впрягся низкий коренастый мужик в мокром тулупе. Широкая полуседая борода, крупный нос, большие густые брови - все пахари на одно лицо. На телеге - пожитки, накрытые от дождя тряпьем. Сбоку, вытянув короткие ноги, полусидит сухая старуха. Птичья ее лапа вцепилась в кучу вещей, не дает сползти. Позади плетутся две женщины, пожилая и помладше, рядом с ними - шестеро ребятишек. Самого маленького мать устало держит на руках, остальные, спотыкаясь, бредут сами. Восседающего на хорошей лошади министра провожают взглядами исподлобья. Амааль и готов бы остановиться, помочь, но сколько таких у себя?
До провинции Рахмана еще несколько часов. Министр юстиции там, Амааль заедет к нему по пути, узнает последние новости, поделится свежими из столицы. Перед отъездом Амааль заехал к Юну, Рахману будет интересно услышать, что узнал от старика. Новость о восстании до Амшера еще не добралась, но, зная первого советника, можно быть уверенным - скоро об этом заговорят
У благоухающей еловой чащи свернули направо, на земли Рахмана. Хозяин встретил их лично.
– Какие новости?
– спросил Амааль.
– Частью вернулись сами, в основном те, у кого большие семьи и много детей. Некоторые бродят по окрестностям, нападают на другие селенья. Мы пытаемся их найти. Большая часть организованно скрылась. Оставшиеся говорят, здесь был чужак.
– Были какие-нибудь требования?
– Никаких. Он просто собрал их и ушел.
– Первый советник?
– Уверен, его рук дело. Мне нужны доказательства, с ними я смогу привести его на Судный двор.
– Я предоставлю их вам. Господин Самаах еще не на столько доверяет господину Юну, чтобы посвящать его в свои планы, но просил его помощи.
То была унылая дорога. Вымершие дома косились черными провалами окон, за которыми не болтался огонек. Во дворах не мяучет, не блеет, ни мычит скотина. Раз за углом мелькнуло и тут же пропало испуганное лицо. Амааль первым прервал тягостное молчание.
– Мне очень жаль вашего командира, господин Рахман. В последний раз, когда мы с Хардом сумели связаться, Хард описал его как достойного солдата.
Ложь. Хард, занятый принцем и Рагоном, обращал на нового командира ровно столько внимания, сколько того требовали общие собрания, но говорить об этом министру юстиции в высшей степени неразумно.
– Сочувствую, что отменилась свадьба вашей дочери, - отозвался Рахман.
– Перенеслась, не отменилась, - уточнил министр.
У границы своих владений Рахман распрощался с Амаалем, повернул коня обратно.
Амааль не знал, что ему делать, если взбунтуют и его крестьяне. Их с Рахманом провинции находились рядом, по соседству, в стороне от владений остальных министров. Неудивительно, что Самаах начал действовать отсюда. На юге разгорелась война, все ресурсы страны уйдут на нее, на подавление восстания уже не останется сил, и тогда междоусобицы и распри раздерут Риссен в клочья. Надо дать крестьянам то, чего они хотят.
С этой мыслью он спешился у дома выбранного старосты. Тот спешно вышел на крыльцо, уже полностью одетый, сошел к группе поджидавших его односельчан. Увидел Амааля, поклонился. Остальные согнулись за ним.
– Карх, - приветствовал его министр.
– Вот уж не думали, что вы наведаетесь к нам, господин, - настороженно отозвался старик.
Амааль давно и прочно ассоциировался у них с налогами, хоть и не собирал их лично. Хард - с военными сборами. Взгляды крестьян прикипели к охране.
– Я привез новости из Дымрока.
Тотчас шебуршание, невесть откуда вытолкнулись старухи.
– Крепость взята.
– Значит, они возвращаются? Когда будут дома? А Соха? Как там Соха? Сын у него. А скоро ли? Какие потери? Лишь бы живой. Нет кормильца. Что же делать? С голоду помирать? Муки больше нет. Что есть? Как...
– Они не едут домой, - врезался в разноголосицу министр, - пока. Сария объявила Риссену войну, и как истинные патриоты ваши сыновья и мужья встанут под знамена своей страны...