Нелюбовный роман
Шрифт:
– Что за ерунда… – И тут Севель замолчала. Тон у собеседницы был очень убеждённый. И убеждающий.
Шум не утихал, и молодой женщине стало по-настоящему страшно. А что если её спутница права? И что будет с нею, если её похитят и где-нибудь в чужом подвале принудят рожать так часто, как она сможет? А что будет с малышом? От ужаса у неё потемнело перед глазами, ноги ослабели, захотелось лечь прямо на ледяной линолеум. Отдышавшись, Севель прильнула к сиделке посильнее и едва слышно взмолилась:
– Помоги мне, пожалуйста! Спаси меня!
– Да уж, думаю, что я должна… Давай, иди сюда, в шкаф. А малыша я отнесу в ближайшую палату, положу к какой-нибудь девчонке. Не волнуйся, я точно запомню, где он будет лежать. Да и не перепутают – это же мальчик. Ну давай, заберу…
Но Севель отчаянно прижала к себе ребёнка. Несмотря на страх, понимание было ясным – малыша она из рук не выпустит. Ни за что. Хоть убивайте. Она не смогла бы сформулировать суть своих опасений, но сейчас это не имело значения. Она замотала головой, и, отметая все уговоры, осталась тверда. Сиделка явно выглядела расстроенной, продолжала шептать, что младенец обязательно пискнет в самый неподходящий момент, но всё-таки помогла своей подопечной забраться в шкаф, плотно притворила за ней дверь.
Севель тут же на ощупь дала младенцу грудь – он спал, но предложенное всё-таки взял и после нескольких глотков заснул намного крепче. Молодая мать успокоила себя мыслью, что если даже малыш проснётся, он предпочтёт сперва поесть, а уж потом кричать. Может быть. Если повезёт.
Сапоги грубо грохотали по этажу, потом шум удалился, потом снова затих. Откуда-то издали прозвучал сдавленный крик, и от испуга Севель сильнее прижала к себе ребёнка. Тот тихонько всхлипнул и заворочался, так что мать поспешила ослабить хватку. Страх туманил голову, но и делал Севель всё холоднее и холоднее. Обдумывать происходящее не выходило, зато тело наконец прекратило трясти. Женщина вдруг поняла, что готова действовать, если потребуется, точно по ситуации, а уж там как получится. Когда это телесное спокойствие снизошло на неё, потихоньку покой начал овладевать и сознанием.
Севель просидела в темноте, тесноте, окружённая запахами старых половых тряпок и мыла, так долго, что казалось, мир за это время успел перевернуться. Потом она окончательно устала от страха и, усевшись поудобнее, чуть ли не задремала. Она умела терпеть.
Эта безучастность оказалась кстати. Через время зазвучали совсем другие шаги и голоса, они наполнили родильный дом, но ощущалось это иначе, чем раньше, не угрожающе. Спустя сколько-то минут Севель услышала голос врача, и довольно спокойный. И потому с трудом, потому что тело затекло в скорченном состоянии, всё-таки вылезла наружу.
Коридор был залит светом, здесь оказалась полицейская в форме (ну да, разумеется, в ночь выходили только женщины), с ней – медсёстры и врач. Стоило Севель выглянуть из своего укрытия, как дама в форме моментально её заметила, поманила.
– Это ты Севель? Мать троих сыновей?.. Так, всё, поиск закончен, она нашлась! Эй, передайте там всем! Она здесь!.. Ты в порядке? Ранена, пострадала?
– Нет…
– Хорошо. Ну-ка, иди за мной. Это твоя палата? Хорошо. Ну-ка, расскажи, что к чему?
Настойчиво уложив роженицу в постель, она допустила к ней врача, а сама стала очень внимательно слушать сбивчивый рассказ молодой матери. Позже и сама рассказала кое-что. В больницу, оказывается, ворвались трое мужчин и десяток женщин, избили двух медсестёр, а одной санитарке принялись угрожать всяческими жуткими издевательствами, требуя рассказать, где лежит мать троих сыновей с новорожденным. Санитарка быстро не выдержала и сказала. Не обнаружив в палате роженицу, бандиты принялись громить роддом и дальше, а заодно пугать мам с детьми и беспомощный персонал. Но скоро приехала полиция, и бандиты сбежали.
Так что не надо бояться, теперь всё в порядке.
Севель слушала полицейскую даму и не вполне верила. Страх, оказывается, засел в ней очень глубоко, и она готова была скорее поверить в проблему, чем в то, что проблема взяла да и разрешилась так легко. Когда дама в форме, закончив общение по делу, засмущалась и попросила автограф, роженица слегка расслабилась, но чуть погодя ей снова стало не по себе. Сидя на краю постели, она пыталась осмыслить случившееся. Её пытались похитить, как дочку какого-нибудь знатного или известного человека или просто богатую даму, с которой есть смысл требовать выкуп. Или кинозвезду, например, которая ценна сама по себе, благодаря своей известности. Но считать себя польщённой в подобной ситуации глупо. Ситуация по-настоящему пугала.
Через время в палату вернулась и сиделка. Она пребывала в совершенном шоке, пожалуй, даже ужасе, и первым делом кинулась к Севель, шёпотом умоляя её о прощении.
– Да, понимаю, я поддалась на соблазн, ведь у меня – ни одного ребёнка, а у вас – целых три, и все они мальчики. Признаюсь, тут была и зависть, и мне очень стыдно. О, пожалуйста, умоляю, простите! Уверена, я не сумела бы довести дело до конца! Точно-точно не смогла бы, просто бес попутал, но я бы не смогла! Прошу, не пишите на меня заявление, полиция сказала, что тогда меня посадят в тюрьму на целых двадцать лет, и это самое меньшее! Прошу вас, пожалейте, ведь дальше задумки дело не пошло!
Слушая её, Севель одной стороной своего существа понимала, что, расследуя дело, дама-полицейская по привычке взялась за тех, кто поближе, надавила в том числе и на сиделку и таким образом вытрясла из неё всё, что та, конечно, говорить не хотела. Должно быть, припугнула основательно, раз та созналась в намерении украсть младенца, а может быть, подменить его. Это ведь серьёзное преступление, тем более когда речь идёт о мальчике. Злости Севель не чувствовала, может, от усталости, а может, потому, что не прочувствовала возможность лишиться своего младшего сына. И на сиделку смотрела одновременно с отторжением и с сочувствием.
Но другой стороной своего существа молодая женщина ощущала прежнюю угрозу. Её томило какое-то странное чувство. Безучастно глядя на рыдающую сиделку, она сказала, что писать заявление не станет, но лишь при одном условии – если женщина немедленно уберётся из палаты и больше не будет к ней подходить. Нет, не утром, а прямо сейчас, на этом Севель готова была настаивать. Заплаканная сиделка торопливо сгребла свои вещи в сумку и плотно закрыла за собой дверь палаты.
А встревоженная Севель присела на подоконник в раздумьях. Она чувствовала слабость, ноги подгибались, в глазах темнело, но беспокойство не давало ей расслабиться. В конце концов, она не выдержала и принялась укутывать спящего сына – настолько осторожно, насколько это было возможно. Она боялась, что ребёнок расплачется, и это будет слишком хорошо слышно в больнице, где снова воцарилась обычная ночная тишина. Молодой женщине даже в голову не пришло, что в роддоме ночные крики детей – нечто совершенно естественное.