Нелюбовный роман
Шрифт:
– Осторожней, – сказала она. – Брови правь слегка… И можешь рассказать, что тебе так не нравится. Пока не против послушать.
– Я вас не понимаю, ваша светлость, – бестревожно ответила мастерица. Кисточка в её руках двигалась всё так же спокойно, как и раньше, и приятно касалась кожи Рудены.
– Понимаешь. Злишься на меня? Хотелось бы узнать, почему.
– Ну что вы, ваша светлость, на что я могу злиться.
– Твоё дело, девочка. Держи свои обиды при себе, раз тебе хочется. До них, кроме тебя, дела по большому счёту ни у кого нет.
К её удивлению женщина ответила.
– Дело совсем не в обидах, ваша светлость, и не в злости. Просто, честно сказать, я в недоумении.
– В чём? В недоумении? Теперь ты меня действительно заинтересовала. Говори.
На этот раз молчание длилось дольше. Закрыв глаза, Рудена наслаждалась спокойными, размеренными движениями кисти. Ей нравилось, что при всём том напряжении, которое чувствовалось в мастерице, она способна была работать аккуратно и приятно.
– Я не хочу потерять работу, ваша светлость.
– Зачем тогда было начинать разговор?.. Ладно, девочка, если будешь учтива, ничем плохим этого разговор для тебя не закончится – обещаю.
– Боюсь, быть учтивой в этом деле будет трудно.
– А ты попытайся! Ну… – Рудена даже рассмеялась – но едва слышно. – Я постараюсь бы снисходительной, договоримся так. Ты воспламенила моё любопытство. Говори.
– Извольте, ваша светлость. Всё как есть. О вас говорили, что вы готовы действовать и защищать интересы женщин. На самом высоком уровне. Об этом действительно много говорили.
– Вот как? Много?
– Да, упоминали, я об этом слышала.
– И?
– Я, когда услышала об этом, подумала, что могла бы умереть за такого человека. Пожертвовать всем ради нашей общей надежды… Это странно звучит, я знаю. Может быть, даже глупо. В том, чтобы умирать за будущее таких же людей, как я, нет ничего особенного. Но в наших усилиях нет никакого смысла, пока нет хоть какой-то поддержки сверху. И ваше имя показалось нам настоящим воплощением благого будущего. Но на деле оказалось, что вы не делаете ничего.
Рудена приоткрыла глаза и взглянула на собеседницу. В глазах той была искренность, и это с одной стороны подкупало, а с другой – успокаивало. Герцогиня в этом смысле мало чем отличалась от других людей – она плохо относилась к обвинениям и не терпела оправдываться, особенно перед теми, кто не имел над ней власти. Но и по откровенным беседам стосковалась настолько, что пошла на слепую встречу с незнакомым мужчиной. В этом смысле общение с мастером макияжа было в разы безопаснее.
Само собой, первая мысль была: «Может быть, провокация»? На этот случай она мысленно набросала простенький план – обычное дело. Но на провокацию походило мало. Она наперечёт знала всех, кто мог бы попытаться её спровоцировать, и никому подобная конструкция не пришла бы в голову. Слишком абсурдно, может и быть правдой.
– Вот оно что. Ваши усилия? И много вас таких?
– Да. Нас очень много. Есть за что бороться, все хотят жить хорошо, или хотя бы чтоб лучше жили их дочери. На нас человечество не заканчивается, как и сам женский род. Но пока мы не видим никакого просвета.
– И всё это только потому, что бездействует герцогиня Азиттийская?
– Нет. Я же всё понимаю… Просто, знаете, стоит появиться значимой женщине, и возникает надежда. После того как ваше имя прозвучало, это дало надежду, и потом трудно было смириться с разочарованием. Нет, всё понятно, жизнь супруги императора – совсем иная, чем жизнь простой женщины. Высокородной даме действительно есть что терять.
– Ты ничего не знаешь о моей жизни.
– Да. Но если бы вам было трудно, разве бы вы не боролись?
– А из чего ты делаешь выводы, что не борюсь?
– Я полагаю, было бы видно. Если результатов нет, и если госпожа герцогиня не предпринимает зримых шагов…
– Ну-ка, проследи за языком. Кто ты, чтоб так меня называть?.. Помни о том, кто ты, и об учтивости.
– Да, простите, ваша светлость. Простите, я не хотела нагрубить, поверьте…
– Осторожнее, ты можешь меня оцарапать… Не хотела нагрубить, но нагрубила. Ну-ка, скажи, как по-твоему должны выглядеть зримые шаги?
– Я не знаю, но… Возможно, должны быть какие-то законодательные инициативы? О каждой из них обязательно объявляют, даже если обсуждение ещё не прошло.
– Допустим. А теперь расскажи, как по твоему мнению господа аристократы мужского пола отнеслись бы к чему-то подобному?
Мастерица помолчала с полминуты, мягко работая кисточкой над правым веком.
– Полагаю, им бы это не понравилось.
– Хорошо. И как, ты думаешь, они поступили бы?
– Э-э… Я полагаю, они попытались бы от вас избавиться.
– Правильно. И что в таком случае я вообще смогла бы сделать? Если бы от меня избавились?
На этот раз собеседница молчала намного дольше.
– Но если следовать этой логике, тогда делать нельзя ничего.
– Нет, девочка. Делать можно. Но делать нужно с умом. Действовать всегда нужно с умом. Что именно делать, я тебе, разумеется, не скажу. Сперва ты должна заслужить моё доверие. Но если тебе хочется отдать жизнь с пользой для твоего пола, то у тебя, разумеется, будет такая возможность. Это единственное, в чём действительно можно быть уверенной.
Она снова приоткрыла глаза и взглянула на мастерицу. Та замерла. В её зрачках плясало пламя фанатизма, и для Рудены это было лучшим доказательством искренности. Нельзя изобразить этот огонь и нельзя скрыть его, если он пылает в душе. Он выдаёт человека, как акцент, как привычка молиться богу, усвоенная с детства.
Но это не значит, конечно, что искреннего человека не может использовать кто-то другой, совершенно неискренний. И на этот случай у герцогини была пара заготовленных шаблонов.