Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
– Это бред, Гарри. В любом случае можно было проверить информацию на Розали и ее местонахождении…
– Разве? Ты даже Доновану не говорил, что уедешь из города. Все думали, что она находится в Нью-Йорке. Тем более, есть еще один факт – они бы не являлись в дом Розали приготовленными к захвату девушки, причем зная, что там нахожусь я. Охраны было достаточно, чтобы одолеть еще минимум, как троих.
– Нет, – отрицательно тяну я, качая головой, нервно улыбаясь этой бредовой мысли.
– В доме Хоффманов… Нас слепо подставили, ведь он не знал, что бы придем. Ты решил это за двенадцать часов
– Черти, как тебе такое вообще в голову приходит? – удивился я. Как бы печально не было, он говорил реальные факты и составлял картину того, что у нас была крыса, которая чертовски подставила меня.
– В больнице на досуге думается лучше, – усмехнулся парень, а я невольно выругался.
– И кто же это?
– Еще не знаю, без понятия на то, кто мог быть этой крысой. Мы же почти пять лет вместе, мы как братья, если делаем, то вместе. А теперь кто-то отделился, тот, кто против тебя.
– Алекса? – выпаливаю я.
– Это ты на то, что меж вами было?
– Она не адекватна после того, как я отказал ей. Она находилась всегда со мной, в курсе всего, общалась с Розали… – я задумываюсь, вспомнив все ее слова о том, как она относится к Роуз. Да и она почти мне угрожала, если я с ней что-то сотворю наподобие того, что произошло. – Не она. Точно не она, – качаю я головой, смотря на Гарри. – Может, это Найл или Одри? – предлагаю я и кашляю, прикрыв рот кулаком. Гарри сдвигает брови, недовольно смотря на меня.
– Эй, притормози, Веркоохен. Нужно возвращаться, а то ляжешь еще с воспалением легких. С предателем я сам разберусь, просто ставлю тебя в известность. В любом случае, это тот, кто был рядом, кто знал все о наших планах. Тебе стоит сейчас побеспокоиться совсем об ином.
– Ты как всегда прав. Розали сейчас занимает весь мой разум, и эта крыса… Ладно, пойдем. Тут жутко холодно, – обращаюсь я к Гарри и мы более быстрее возвращаемся назад.
– Нильс, и еще кое-что… – тянет Стайлс.
– Давай, хуже точно уже не будет, – горько тяну я, посмотрев на друга.
– Мерфин долго не будет сидеть на месте. Через пару дней она явится в больницу, и лучше, чтобы тебя в ней не было. Она себе места не находила все это время, а когда разнервничалась от телефонного разговора с тобой, что чуть не легла в больницу с сердечным приступом.
– Я не буду прятаться от ее бабушки. Знаю, что она меня готова убить, но я не оставлю Розали больше, ни на минуту в своей жизни, – клянусь я, заходя в больницу.
– Любовь, – выговаривает Гарри слово, а затем любопытно смотрит на меня. – Она меняет всех и вся, только будь осторожен с Розали. Она хрупка, и без понятия, что сотворил с ней рассудок в эту ночь. Надеюсь, ее пробуждение станет новым листом бумаги в ваших отношениях.
Я задумываюсь, и смотрю на то, как Стайлс оставляет меня, вернув на прежнее мягкое кресло. Он облегчил мои страдания, но я никогда не позволю себе расслабиться, забыть весь этот ужас и страх, что я перетерпел.
Гарри прав, нужно все начать заново. Отгородить ее от новых нападений окружающей ее среды, заботиться о ней еще лучше и внимательней, чем раньше. Она моя радость,
– Мистер Веркоохен? – слышу я голос и подвожу глаза на оклик. Расширив глаза, я быстро вскакивая подлетая в доктору, который все это время был за дверями операционной с Розали. Мои руки нервно дрожат, когда я внимательно смотрю на него, и то, как он отводит глаза.
– Что с ней? – голос сорвался на шепот, когда к горлу подступил ком, а живот скрутило в тягучем узле от нового страха. – Док, – принуждаю я его к ответу, с надеждой смотря на нее.
– Девушка в реанимации, состояние стабильное, но среднее тяжелое, – выговаривает он словно на автомате. – Она потеряла много крови от открытой раны в животе в левой части, выше бедра. Ничего не задето, кроме артерии. Несколько дней мы продержим ее во сне, ее раны на спине очень глубокие и разбуди мы ее сейчас – она будет мучиться от боли.
Я выдыхаю, закрывая лицо руками, понимая. что она жива. Жива! Понимая, что она лежит на больничной кровати, а не в гробу. Мое сердце ускоряет ритм, а я смотрю на доктора, нервно улыбаясь, даже не контролируя своих эмоций. Но сам доктор серьезен и даже недоверчиво смотрит на меня.
– А я могу… Могу ее увидеть?
– Нет, – категорично говорит он, желая живо уйти, но я удерживаю его за руку в цепкой хватке.
– Док, пожалуйста. Она ведь спит. Я тихо. На минутку, умоляю. Пожалуйста, – прошу я, с надеждой глядя в его серые глаза, которые не перестают меня осуждать. Он знает, что я принес ее. Он подбил медсестру вызвать полицию и теперь не доверяет мне. Он думает, что я с ней сотворил это. Но отчасти, он прав.
– Молодой человек, в ее состоянии…
– Но я прошу, я совсем тихо, меня даже никто не увидит, – умоляю я вновь и вижу, как он уже выдыхает, обреченно кивнув головой.
– У вас есть только одна минута. После, посещение будет разрешено только от ее пробуждения и разрешения зайти, – я киваю, соглашаясь со всеми словами, лишь бы увидеть ее, живую.
– Идем, – зовет он меня в закрытое для посторонних отдел крыла больницы, куда я быстро проскальзываю за доктором. – Третья палата за углом, у вас одна минута, мистер Веркоохен. И без глупостей, – предупреждает он меня, и я вновь киваю, ускорив свой шаг, чуть ли не до бега. Завернув за угол белоснежного коридора, я встречаю третью белую дверь и захожу внутрь совсем тихо.
В нос ударяют неприятные запахи лечебных препаратов и пиликающие машинки у спящей девушки доходят до моих ушей. Свет приглушен из-за жалюзи, от чего создается некий мрак, но горит приглушенный свет у кровати, отдавая золотистым оттенком. Я настороженно начинаю двигаться к ее постели, и вскоре смотрю на нее.
Бледная, до жути бледная. Ее всегда пухлые, персиковые губы стали усохшими и потрескались от ее нестабильного состояния. Волосы, безмятежно раскиданы на подушке, глаза закрыты. Ее длинные темные ресницы даже не мельтешат, как это бывает при сне. На щеках нет любимого мною румянца. С ее носа выходит трубочка для воздуха, и это выглядит угнетающим. Я не выдерживаю и касаюсь ее руки, которая была неподвижна, холодна и безжизненна, а меня тут же заколотило, словно от тока.