Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Пирс вновь не обращается к Мерфин. – Думаю, пока что вам не стоит находиться с ней в тесных объятиях. Она все еще в ужасе.
– Я..поняла вас, я буду осторожной. Надеюсь, она сама не отказалась от посетителя?
– Она не отказалась. Мисс Прайс не ответила ни на один мой вопрос.
Я судорожно выдыхаю. Гарри находится так же в небольшом замешательстве, как и мы все. Мерфин явно понимает, в чем дело – видно по ее глазам, что понимает. Она знает ее диагноз, повреждения, и синхронно этому, проводит анализ с психическим уровнем.
Вдалеке, в самом темном углу сплывает тот факт, что
А сейчас отказываясь от касаний медсестер… Сердечный ритм ускоряется, она напугана. Она в шоке и растеряна, Розали боится, вновь. Господь, да что же ты с нами делаешь?
Пирс кивает, понимая, что сейчас ему лучше уйти, чтобы дать нам время очнуться от нового больного диагноза, который он дал, увидев своими глазами. Мерфин резко поднимается, а я перевожу на нее на понимающий взгляд. Ее рот то открывается, то закрывается, как у немой рыбы, что выбросили на берег. Ее лицо показывает десятки эмоций, и единственное, что я замечаю – шок, поражение, ошеломление и скрытый страх в глазах за ее внучку.
Она вновь садиться назад, потупляя взгляд на полу, а я переглядываюсь с Гарри. У меня нет смелости, чтобы спросить что-то, поэтому немо прошу Гарри заменить меня, что он и делает.
– Миссис Мерфин, вы что-то знаете об этом… То, что сказал Пирс? – тихо спрашивает Стайлс, а ее взгляд врезается в меня так проницательно, что мои легкие останавливают свою работу, так же, остановив поток воздуха. Сердце ушло куда-то в пятки, но яро отдает резкими стуками в висках. Руки вновь затряслись, от чего пришлось сдерживать свою реакцию, но смотреть в ее карамельные глаза.
– Знаю, Гарри, – оповещает она моего друга, но, ни разу не свела своего взгляда с меня. Она бесстрастна, словно под воздействием шока, да так, что ни единый мускул не дрогнул на ее лице, только приобретая бледные оттенки кожи. – Если ее реакция не измениться с нужными препаратами, прописанные доктором, если психотерапевт будет для нее пустым звуком, как и я сама… Если она не подпустит сейчас к себе кого-то, то боюсь, что ее ранее проявляемая начинающая стадия страха прикосновений, перерастет во что-то иное, большее…
– Иное? – нахмурился Гарри, а прикрываю глаза. Все шло к черту, все шло туда, откуда и появилось, что ситуация усложнилась, когда раньше можно было что-то исправить, то сейчас можно все погубить одним лишь диагнозом.
– Фобия, – вылавливаю я суть, выговаривая это слово вслух. Гарри окидывает меня удивленным взглядом, словно не веря, что такое возможно. Но это так. – Раньше она потерпела боль от рук одних недоумков, которые… Она боялась касаний, я помог ей это преодолеть, а сейчас… Она пережила тоже самое, только хуже. Явно у этого есть название, я не знаю…– быстро проговариваю я, замечая, как двое слушают меня и это заставляет меня нервничать.
– Гаптофобия, на почве чего может развиться антропофобия, андрофобия
Миссис Прайс поднимается с места, отдаляясь от нас и заходя в отделение под наблюдением Пирса, который идет за ней.
– Ты мне не говорил о ее страхе.
– Он пропал через несколько недель после нашего знакомства. Она просто доверилась мне и… перестала бояться, убрала эти грани меж мною и собой. Все было хорошо, слишком хорошо для реальности.
– Но если он боялась, значит, вы не были еще вместе?
– О чем ты говоришь, Гарри?
– Она доверилась тебе? Она разрешила тебе быть с ней в близости? Если это страх, как говорит Мерфин… То ты действуешь на нее иначе. Ты можешь сам ее вернуть в это состояние стабильности.
– Фобия не как не пересекается с постелью, Гарри. Я лишь комфортно расположил ее к себе, чтобы нам было вместе хорошо, а она по влюбленности убрала все страхи, доверив свое тело. После это переросло в наше воссоединение и я рад этому. Если она была вод воздействием нашей мании друг к другу, то она быстрее обретет все перечисленные Мерфин термины страхов, нежели подпустит меня…
– Ты любишь ее. Почему ты хочешь ее так легко отпустить? – удивился Гарри.
– Нет… ты меня не так понял… Я ее никуда не смогу отпустить, пока не обеспечу ее безопасностью, уходом и заботой. Я буду пытаться держать ее как можно крепче…– я задумываюсь. Я ведь действительно готов ее никуда не отпустить, словно зверушку, как бездушную куклу. – Господи, какой я эгоист. Мне ее не хватает так же, как и воздуха… Мне ведь, уже плевать на ее чувства, противостояние, желая вернуть в Нью-Йорк, уже обдумывая то, как будет комфортно ей, а не мне. Я просто чудовище. Почему она этого не видела?
– Видела, Веркоохен. Прекрасно видела, но ты же, знаешь ее. Знаешь, что она видела больше, что знала о тебе больше, чувствовала больше. Раньше и мне казалось, что ваш тандем выдуман, что она крутит тобой, вертит. Но в Англии она угнетала себя, питалась страхом за твою жизнь, каждую минуту думала о том, чтобы вновь увидеть тебя, часто доводя меня до внутреннего воя. Мания… Нет, она в тебя влюблена так же, как и ты в нее.
– Тандем, – повторяю я его слово, от которого затрагивает сердце.
Для меня любовь – пустое словно, ведь оно исчезло с матерью… Но с Розали все чувства вернулись, обострились, затрещали по швам, когда я видел ее, находился с ней, трогал ее. Не отрицаю того, что сперва, мне хотелось довести ее до сильнейшей депрессии, управляя ею, манипулируя, сделав из нее безвольную куколку.
Хотелось ее задеть, уколоть, сделать больно эмоционально, чтобы она падала каждый раз, как делал это я. Меня съедала месть и отмщение, ведь она была не такой, как раньше. Хотелось вывести ее на чистую воду, увидеть сущность, узнать то, зачем она надела эту маску хорошей девочки.