Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Пирс ожидает ответа, и я пожимаю плечами.
— Ты кричала. Думал, ты проснешься к вечеру, но ты кричала же, из-за боли?
Я немо вновь киваю головой, а он, с жалостью смотрит на меня, протянув руку к моей, но я убираю ее. Хватит, не хочу никаких касаний. Эти женщины испытали меня на прочность, и я не хочу, чтобы у меня сейчас что-то заболело еще.
— Думаю, что еще несколько дней тебе будут вкалывать обезболивающее со снотворным, чтобы ты быстрее восстанавливалась, и тебе не было так нещадно больно. Сейчас уже утро, и всем носят завтрак. Я предупрежу, чтобы тебе занесли его
Мне все равно, что есть. Я просто хочу побыстрее выбраться отсюда. Мне не приятны больницы. Пирс устало выдыхает, не зная, как меня привлечь к разговору.
— Я позову твою бабушку, хочешь?
Мой резкий взгляд вновь находит его. Бабушка Мерфин тут? Я хочу ее видеть. Я хочу, сейчас. Оживленно закивав, я вижу, как он приподнимает уголок губ. Мне нужна поддержка.
— Нам нужно будет еще немного обсудить… твое состояние и у меня есть одна новость, которую я сообщу вам. Подожди, я позову медсестер, чтобы навели порядок и подали завтрак, а сам позову твою бабушку. Мы скоро.
Пирс быстро выходит их комнаты и на замен ему, влетают трое женщин. У кровати собирают кровавые бинты, убирают шприцы и вату, мне на вене клеят лейкопластырь, отодвигая шторы, запуская утреннее солнце в палату и открыв одну часть окна, когда холодный воздух прошелся по спине, а я прикрываю глаза. Легче, немного стало легче дышать, но не существовать.
Через десять минут передо мной находится картофель с парной котлетой, апельсиновый сок и плитка шоколада. Не успеваю я, и притронуться к завтраку, как в палату заходит бабушка с доктором Пирса, озабоченно и нервно оглядывая меня.
По моим губам расползается улыбка, когда я вижу, что она жива и здорова.
— О, дорогая, моя маленькая и любимая Роуз, — мягко говорит она, в миг, оказываясь около меня, но не решается обнять меня. Я не упускаю улыбку, и протягиваю свои руки, давая разрешения, и ее тревога рассыпается. Ее губы касаются моих щек и лба, когда он что-то бубнит, а с глаз ее спускаются пару слез, но она радостно и облегченно выдыхает.
— Я пока оставлю вас, — Пирс выходит из палаты с женщинами и мое внимание полностью принадлежит бабушке.
— Господи, как же я рада тебя видеть, Розали, девочка моя. О, спасибо, Господи! — она подводит глаза к потолку, не переставая улыбаться и в тот же момент плакать.
— Бабушка, — мой слабый, сиплый голос пробивается из недр боли и льда, когда я вижу ее рядом. Она моя любимая бабушка, моя радость, мое лучшее воспоминание. Я люблю ее, сильно и по-настоящему.
Она вновь облегченно выдыхает, пуще прежнего и открывает глаза, в упор, глядя на меня.
— Так, давай я тебе помогу. Тебе нужно поесть! — с заботой говорит она, оббежав меня, и сев на стул, где ранее был Пирс и присаживается ко мне ближе. Я разрешаю ей кормить меня с ложки, и мне так проще, ведь мои руки онемели, и я их почти не чувствую. — Как же я испугалась, как же мое сердце сжималось от всего того, что произошло. Как же я рада, что с тобой все хорошо.
Я принимаю от нее ложку картошки, уже натягивая улыбку. В сердце екает, и я вспоминаю, когда видела ее в последний раз с Гарри. Становится тяжело на
В сознании проявляется он. С глазами, цветом океана, в которых я тону, с любовью, с которой он на меня смотрит, с руками, которые тянуться ко мне… Он. Только его имя заставляет ускорить ритм сердца в трижды, а кровь горячо расплавлять вены. Живот затянуло туго, но я, переборов себя, ем с бабушкиной помощью, медленно пережевывая еду. Он тут? Меня кидает в жар, но это остается незамеченным бабушкой, которая увлеченно и заботливо кормит меня.
— Гарри, — произношу я имя того, о котором я знаю меньше всего. В тот вечер, его могли убить. — Он…
— Жив, тут, в больнице. Они… Он тут, все время, — слышу, что не выговаривает имя одного человека, вижу, как она его ненавидит. И слышу то, как все сжимается, начиная пульсировать. Раны отзываются болью. Мне вновь становиться больно и страшно. Бабушка не помогает мне расслабиться как раньше, мне становится одиноко и пусто.
Не могу видеть его, не сейчас. Мне нужно подумать, понять, что я чувствую к нему, ведь тогда мой разум и сердце ненавидели его, а сейчас… любят? Такое невозможно, я ненавижу его. Он допустил это все со мной, он виноват, и ни кто другой. Он обещал, и соврал мне. Он лжец, самый настоящий лжец! Он же обещал! Обещал, что мне не будет больно! Обещал… Но я жива, я цела. Только мое сердце разбито, моя душа покалечена, а изуродовано тело. Я стала жалкой, я упала с небесной высоты в ад, и я не знаю, как выбраться с этой дыры.
— Давай, ешь.
Бабушка уже запихивает мне в рот кусок мясной котлеты, когда я нахмуриваюсь. Я совсем запуталась в своих мыслях и чувствах. Я ждала спасения, я ждала свободы, я ждала новой жизни, а взамен ничего не получила, только потеряла. Не могу так, больно и страшно…даже глядя на бабушку, вспоминаю то, что было, то, как я страдала и то, как все повернулось. Слезы, они стоят у меня перед глазами.
В палату незаметно проскальзывает Пирс, пока бабушка продолжает меня кормить.
— Я хочу увидеть его, — тихо, совсем беззвучно произношу я. Бабушка хмурит брови и отводит взгляд, а Пирс застрял в дверях.
— Хорошо, позовите его.
— Кого? — недоуменно поддал голос доктор. — Мистера Веркоохена?
Но я нервно качаю головой. Только не его, не сейчас, не сегодня. Жмурю глаза, и прикрываю рот рукой. Пирс оказывается около меня, а я чувствую, как крутит внутри мой живот, а в следующие мгновенье все, что я ела, оказывается на подносе, который подставил Пирс.
— Так… Так, успокойся и не волнуйся. Это нормальная реакция на еду, в твоем состоянии…
Но реакция была не на еду. Я не чувствовала тошноты до этого имя, которое было произнесено в слух. Я не нервничала до этого, я была расслаблена. Руки сжимают постель в калак, зубы стучат друг об друга, тело трясет и меня резко знобит.
Доктор убирает поднос в сторону, вынимая следом из тумбы плед, накидывая мне на плечи. Бегло бегает взглядом по палате, а за тем, увидев открытое окно, спешит его закрыть. Но мне плохо из-за другого… мне плохо из-за него. Мне плохо от всего, что было, мне только плохо… Так сильно, так страшно, так больно и холодно.