Нерозначники
Шрифт:
– - Неужто беда стряслась?
– - встревожился Елим.
– - Ворон зазря высиживать не будет. И впрямь чевой-то высматривают.
К месту бедовому скоренько подошли, а крятуны чуть отлетели и на соседних деревьях расселись. Вороньё надсаживалось бы до хрипоты, галдеж бы на весь лес подняли, а крятуны -- ничего, степенство блюдут, тихо на ветках сидят, головами ворочают и вниз смотрят. Ждут чего-то...
Елим на крятунов и не посмотрел даже, а сразу следы увидел... Большие медвежьи переступы, а рядышком маленькие -- медвежат.
– -
– - Елим перестал дышать.
– - Как же так?.. Разорили берлогу...
– - да как закричит на весь лес, Настю клича! Тут же и сон вспомнил, что по лету приснился...
Сон тот, знаешь, удивительный был. Без тайности напускной, по ясному укладу. Видел Елим опять ту женщину, что тогда во сне ребятёнка приютить просила, ну, когда ещё Настя медвежонком у старика появилась. Сказала та женщина, что с Настей беда случится, и просила, чтобы Елим другую берложку изладил. Про запас, стало быть.
К слову скажу, то, что Елим напредки сон этот вещий увидел, вовсе не удивительно. Известно, мама Насти его на старика напустила. Обычное дело. А вот откуда она сама про будущее узнала -- загадка сокрытая. На Земле ведь никто о будущем знать не знает, ведать не ведает.
Верно, из Светёлки ей весточка пришла.
...Настя недалече вовсе ушла. До этого, как заслышала, что кто-то наближается, вбежки с медвежатами бросилась. А всё же поняла, что это Елим и Сердыш с Оляпкой, потому немножко вовсе пробежала да и встала в нерешительности. Тут и услышала, как её Елим звать стал. Растерялась, и что делать, не знает.
– - Мама, пойдём к людям, -- заплакала Миклушка.
– - Мне холодно, мама...
Тут и Макарка запришлёпывал плачущими губами, захныкал, утираясь дрожащей на холоде лапой.
"Ни за что сама к нему не пойду, -- подумала Настя и тут же посомневалась: -- А может, и правда не он был? Может, со сна почудилось как-то?.." Отогнала сразу такую-то мыслишку -- ясно всё-таки видела, однако заронилось в сердце сомнение. На детей глянула и решила: здесь подожду, будь что будет. И на краю полянки встала. Если, думает, они здесь пойдут, то далеко увижу.
Елим с прохвостами своими по следам пустился и с маху на прогалинку вымахнул. Глядит: Настя с медвежатами возле пихтушки стоит, она, конечно...
Медведица вдруг опомнилась, испугалась и уж было бежать решилась, но тут Макарка, взвизгнув радостно, к Елиму и собакам кинулся. Настя и моргнуть не успела, глядит, а Елим обнимает медвежонка, по шёрстке его гладит. Оляпка тут же подбежала к медведице, ластиться давай. Сердыш тоже вокруг Миклушки вьётся, и радостно они уже заиграли друг с дружкой.
– - Настён, доченька, -- подбежал к медведице Елим, -- как же так, дочка, старатели подняли?
– - а сам её оглядывает всю.
– - Не ранета?
А Настя на него недоверчиво смотрит, только Елим руку протянул, а она и отпрянула враз.
– - Что ты, доченька, -- понял всё старик.
– - Ничё, ничё, знамо дело, людей теперь ненавидишь...
Медведица во все глаза на Елима смотрит, и уж ей кажется, что и впрямь ей почудилось тогда... Другие вовсе глаза, да и голос не тот.
– - Будет тебе новая спаленка, дочка, -- успокаивал Елим.
– - Ещё лучше прежней. Там уж никакой старатель вас не найдёт.
Настя насупилась ещё лише, а всё же погладить себя дала.
Оляпка видит, какая она смурная, давай её лапой толкать и повизгивать с задором. Но Елим отогнал рыженку.
– - Не мешай, Ляпка, идтить надо, -- тихо сказал он.
– - Вон гляди, Настя на ходу спит, да и робяты сонные совсем. Мучаются токо. С Сердыша вон примерку бери: важно-ой!.. После болезни вовсе другой стал... Ладно, -- вздохнул старик, -- идтить надо... Собирай, Настён, медвежонков в дорогу.
Так-то потихоньку и тронулись к новой спаленке. Путь не близкий, а Елиму и в радость. Всё же долгонько Настю с медвежатами не видел, а тут и новостей столько... Рассказывает и не торопится, чтобы сонных-то не замаять.
Оляпка и Сердыш, на удивление, порознь держатся. Опять, знаешь, рыженка признала чужака в Сердыше, ну и отдалилась подальше. Сердыш малость вперёд убежал, а она позади Елима держится.
Когда к Таловскому логу подошли, Настя узнала местечко и вперёд пошла. Летом сама хотела сперва здесь берложку обустраивать, но потом по-другому надумала -- поближе от Забродок, и к Елиму стало быть. А сделала тогда немало -- и яму глубоконькую под берёзой подкопала, и лапника натаскала. Ну а потом Елим сам всё доделал. Хоть и не очень-то в сон уверовал, как это у людей и водится, и разумом рассудил, что опаска вовсе маловесная, а успокоиться не смог.
...Торит дорогу Настя, чтобы медвежатам и Елиму легче идти было, а сама то и дело назад оглядывается: правильно, мол, иду? Немножко осталось до берлоги, Елим и придержал Настю.
– - Погодь, дочка, -- говорит, -- погодь пока. Глянуть надо, -- можа, кто нашу спаленку занял. И вы, недотёпы, возле мамки будьте. Нече за мной ходить. Ишь, привязались!
– - ружьё на всякий случай с плеча снял и сам вперёд пошёл.
Макарка пробурчал что-то себе под нос, всё же бухнулся на зад. А Миклушка глазёнки распахнула и вслед кинулась. В последний момент Настя её лапой поддела и рядом с собой усадила.
Елим скоренько берложку осмотрел и вернулся. Весело на Настю с медвежатами глянул и говорит:
– - Не тронута, дочка, наша берложка. Я там по лету пороху чуть в мешочке положил для отвады-то. Вот он, забрал уже. Так ты это, ежели запах остался, не пужайся, -- и дал Насте мешочек понюхать, а она уж и так всё поняла.
К берлоге подошли, и Елим с торжественностью какой-то плёнку непромокаемую отвернул от лаза. Внутрь глянуть, и снежка туда нисколь не просыпалось, и сухо по стенкам, а наполье из сухой мяконькой травки выстлано.