Норткерр
Шрифт:
– Адам, привезя ее к нам, ты поступил эгоистично. Это может погубить ее жизнь. Ты о ней подумал?
– Мы можем скрыть правду на некоторое время.
– Это не декоративная собачка, ее не спрячешь в дамской сумочке! – прорычал Алестер. Его лицо приобрело пунцовый оттенок от кипевшего внутри негодования на сына. – Это линдвормы! С острыми зубами, шипами и желанием что-нибудь съесть. Мы не можем допустить ошибки. Ведь если она узнает, ей придется остаться здесь навечно, или став членом этой семьи, или…
– И что вы предлагаете? – нетерпеливо прервал мрачные речи отца Адам.
– Сегодня на вечернем совете все решится. Мы проголосуем. Если семья тебя подержит, то оставим ее здесь и на протяжении некоторого времени будем присматриваться к ней. Если абсолютно все выразят доверие – она останется.
– Абсолютно все?
– Именно.
– Ты забываешь об одном обстоятельстве, отец.
– О Бриссит? Я все помню! Но поскольку ты забыл, как морочил ей голову на протяжении семи лет, поделом тебе.
– Ну, спасибо. Знаешь ведь, что она никогда меня не поддержит.
Вняв тревоге сына, мать утешительно поставила свою руку ему на плечо:
– С вашей последней встречи прошло много времени. Будем надеяться, ее чувства к тебе остыли.
Адам сдержал негодование, неохотно признавая, что решение отца справедливо, однако он думал, все будет куда проще. О том, что придется объясняться с Бриссит, как-то забылось. Когда-то им пророчили свадьбу. Семь лет назад Адам был уверен, что любит ее, но это было до Алекс. Напрямую он не писал, что они с Бриссит давно не вместе. Но три письма за год в ответ на ее двенадцать должны были объяснить ей, что к чему.
– Ага, надейся! Скажи как на самом деле.
– Бриссит сегодня на рассвете отправилась вместе с Тео на сходку, они вернутся только к вечернему совету. Ты знаешь, она молчалива, и мне не всегда удается уловить, что у нее на сердце. Но думаю, она все же ждала тебя.
«Замечательно», – с досадой подумал Адам.
– А Тео ей не по душе?
– Адам, имей уважение: она не игрушка, чтобы передавать ее, когда тебе наскучило играться. Да и твой брат никогда бы не позволил себе таких вольностей, – мягко попрекнула мать.
Видеть неодобрение в ясных глазах матери было неприятно, ибо в них собственная несовершенность отражалась словно в зеркале правды.
– Вот уж это его благородство! Ему бы не мешало иногда расслабляться.
– Он несет свое и твое бремя. Вот освободишь его от этой тяжести, Тео и расслабится, – поддел отец.
– Раз уж мы все решили, пойдем на пикник, незачем портить праздник, мы так готовились. Жан-Пьер проявил сегодня все свои таланты. Не помню, когда в последний раз готовил столько французских блюд, я думала, он и забыл их все. А тут целый день окрикивал бедную Мериэт: «Oh mon Dieu, vous ^etes tout foir'e, laisser ma cuisine!»4 А через минуту: «O`u allez-vous? Votre sauce est en feu!»5 А его исковерканный французский – это что-то…
4
Тео
Адам ушел несколько минут назад, оставив меня одну в отведенной комнате. Он сказал, будто у них что-то вроде семейного совета, на который мне пока нельзя. И что это за совет такой среди ночи? Веселье прочь, пора за роботу. Эти люди не из праздного десятка. Да и про старый метод он не шутил. Похоже, решения о вступлении в брак, тут принимают на государственном уровне, с сарказмом пронеслось в голове.
Мне хотелось поговорить с Адамом начистоту. Ведь очевидно, что мои опасения оказались не напрасны. Я явно чувствовала себя не в своей тарелке, и мне это не нравилось.
Часы на стене показывали полночь, вот только спать не хотелось. Надо дождаться Адама. Хорошо бы он сказал, когда вернется. Хорошо бы он вообще начал общение, как нормальный человек. С того момента, когда он сделал предложение, между нами сплошные недомолвки. Я так устала от этого, что хотелось кричать от возмущения.
Да и семья у него однозначно странная – это видно невооруженным глазом. Может, все дело в деньгах? «Может они поклоняются какому-то денежному демону?» – шутливо подумала я. Семья очень богатая, в то время как мой банковский счет едва ли составляет десять тысяч фунтов. Адам – мужчина традиционных взглядов и всегда старался всем меня обеспечить финансово. Может, была бы я эмансипированнее, мою персону это бы смущало. Он, можно сказать, взял меня под контроль. Конечно, сейчас время равенства полов. И большинство женщин дадут себя привязать к кровати во время секса, но не дадут заплатить за себя в ресторане. Я же так долго заботилась о себе сама, что была рада его желанию опекать меня. К тому же бриллиантов и машин он мне не дарил, чтобы чувствовать себя обязанной.
Может они против такой Золушки в своих рядах?
Я уселась на кровать, сложив ноги в позу лотоса, и принялась переключать каналы на пульте. Отвлечься это не помогло. Наскучив играть кнопками, я нервно бросила пульт и откинулась назад, устремив взгляд в потолок. Как удивительно находиться здесь! Странное ощущение внутри не давало покоя, словно вот-вот что-то должно произойти, а я не знаю, что именно. Последний раз я чувствовала подобное в десять лет, стоя одна на пороге полной неизвестности у трапа самолета аэропорта Хитроу.
Платье скомкалось подо мной, давно следовало переодеться. Я встала и лениво поплелась в ванную. Стоит заметить, что пока я наслаждалась пикником, мою комнату убрали. Учиненный беспорядок исчез, вещи аккуратно развесили в шкафу, а грязные убрали. И не сомневаюсь, они чудным образом окажутся через некоторое время на месте – выстиранные и выглаженные. За время, проведенное на пикнике, а потом на ужине, который имел место между семью и восемью часами вечера, я убедилась, что в этом доме все работает как часы. Каждый знает свое место и задачу и выполняет их безукоризненно. Алестер – это дирижер. Его семья – оркестр. Вот только Адам, похоже, привел новую скрипку, которая не вписывалась в общий состав.
Именно это всем и не нравилось. Когда он вернулся вместе с Лисбет и Алестером (так они настаивали себя называть) с относительно удовлетворенными лицами, все, увидев их благосклонность (очевидно внешнюю), тоже не лишили себя удовольствия пообщаться с новой гостьей. Анабель насильно увела меня от жениха, оставив его в обществе семьи и французских закусок, и принялась представлять всем, кто проявлял ко мне интерес. Людей было много, и в моей памяти не запечатлелись все имена и лица. Думаю, понадобится некоторое время, чтоб их запомнить. Но некоторые отпечатались довольно четко.