Обнаженная
Шрифт:
Она худла, точно ее пожиралъ тайный внутренній огонь, отъ котораго таяли прелестныя округлости граціознаго тла. Подъ блдной, дряблой кожей сталъ обнаруживаться острый скелетъ съ темными впадинами. Бдная Обнаженная! Мужъ относился къ ней съ искреннимъ состраданіемъ, приписывая разстройство ея здоровья тяжелымъ заботамъ и труду, которымъ она подвергалась по возвращеніи въ Мадридъ.
Ради нея мечталъ онъ добиться славы и богатства и окружить ее желаемымъ комфортомъ. Основою ея болзни было нравственное огорченіе, приведшее къ неврастеніи и черной меланхоліи. Бдняжка несомннно страдала въ Мадрид, гд она вела до замужества сравнительно блестящій образъ жизни, а теперь была обречена на жалкое существованіе бдной женщины въ убогой квартир, стсненная
Эти домашнія сцены огорчали художника, но онъ выносилъ ихъ покорно и терпливо. Къ прежнему чувству любви присоединилось теперь нжное состраданіе къ ея слабому существу; отъ прежней красоты остадись только глубоко впавшіе глаза, сверкавшіе таинственнымъ огнемъ лихорадки. Бдняжка! Нужда привела ее въ такое состояніе. Мужъ испытывалъ даже угрызенія совсти при вид ея слабости. Ея судьба была подобна жизни солдата, пожертвовавшаго собою ради славы генерала. Реновалесъ одержалъ побду въ жизненной борьб, но разстроилъ жизнь любимой женщины, не вынесшей тяжелаго напряженія.
Кром того онъ не могъ достаточно нахвалиться ея материнскимъ самоотреченіемъ. Утраченное здоровье перешло черезъ ея молоко къ Милит, привлекавшей своимъ крпкимъ сложеніемъ и яркимъ румянцемъ всеобщее вниманіе. Жадность этого сильнаго и мощнаго созданія въ грудномъ возраст истощила организмъ молодой матери.
Когда художникъ разбогатлъ и устроилъ семью въ новомъ особняк, онъ былъ преисполненъ наилучшихъ надеждъ и увренъ, что Хосефина воскреснетъ теперь. Врачи утверждали, что перемна къ лучшему должна наступить очень быстро. Въ первый же день, когда мужъ съ женою обходили вдвоемъ комнаты и мастерскія новаго дома, съ удовольствіемъ разглядывая мебель и вс старинные и современные предметы роскоши, Реновалесъ обнялъ свою блдную куколку за талью и склонился къ ней, прикасаясь бородою къ ея лбу.
Все это богатство принадлежало ей – особнякъ съ роскошною обстановкою, деныи, оставшіяся у него, и т, что онъ собирался еще заработать. Она была полною хозяйкою въ дом и могла тратить, сколько ей заблагоразсудится. Реновалесъ собирался работать изо всхъ силъ. Она могла теперь блистать роскошью, держать собственныхъ лошадей, возбуждать зависть прежнихъ подругъ, гордиться виднымъ положеніемъ жены знаменитаго художника, имя на то несравненно больше права, чмъ другія, получившія путемъ брака графскую корону… Довольна она теперь? Хосефина отвчала утвердительно, слабо покачивая головою, и даже встала на цыпочки, чтобы поцловать въ знакъ благодарности бородатаго мужа, баюкавшаго ее нжными словами. Но лицо ея было печально, а вялыми движеніями она напоминала поблекшій цвтокъ, какъ будто никакія радости на свт не могли вывести ее изъ состоянія тяжелой грусти.
Черезъ нсколько дней, когда первое впечатлніе сгладилось, въ роскошномъ особняк возобновились т приаадки, что постоянно случались при прежнемъ образ жизни.
Реновалесъ заставалъ ее въ столовой, всю въ слезахъ, причемъ она никогда не могла объяснить причины ихъ. Когда онъ пытался обнять и приласкать ее, какъ ребенка, маленькая женщина сердилась, точно онъ наносилъ ей оскорленіе.
– Оставь меня! – кричала она, устремляя на него враждебный взглядъ. – He смй трогать меня. Уходи.
Иной разъ онъ искалъ ее по всему дому, тщетно спрашивая у Милиты, гд мать. Привыкши къ ея постояннымъ припадкамъ, двочка, со свойственнымъ всмъ здоровымъ дтямъ эгоизмомъ, не обращала на нихъ ни малйшаго вниманія и спокойно продолжала играть
– He знаю, папочка, – отвчала она самымъ естественнымъ тономъ. – Наврно, плачетъ наверху.
И мужъ находилъ Хосефину гд-нибудь въ углу въ верхнемъ этаж, либо въ спальн у кровати, либо въ уборной. Она сидла на полу, подперевъ голову руками и устремивъ въ стну неподвижный взглядъ, словно видла тамъ что-то таинственное, скрытое ото всхъ остальныхъ. Она не плакала теперь; глаза ея были сухи и расширены отъ ужаса. Мужъ тщетно пытался развлечь ее. Она относилась къ нему холодно и равнодушно. Ласки мужа не трогали ея, какъ будто онъ былъ чужой, и между ними не существовало ничего, кром полнйшаго равнодушія.
– Я хочу умереть, – говорила она серьезнымъ и глубокимъ тономъ. – Я никому не нужна. Мн хочется отдохнуть.
Но эта зловщая покорность скоро переходила въ бурю. Реновалесъ никогда не могъ отдать себ отчета, какъ это начинается. Самаго незначительнаго слова его, движенія, даже молчанія бывало часто достаточно, чтобы вызвать бурю. Хосефина брала вызывающій тонъ, и слова ея рзали, какъ ножъ. Она осуждала мужа за все, что онъ длалъ и чего не длалъ, за самыя незначительныя привычки, за работу, а затмъ, удлиняя радіусъ своей критики и желая подчинить ей весь міръ, она выливала потокъ брани на важныхъ особъ, составлявшихъ кліентуру мужа и доставлявшихъ ему огромный заработокъ. Все это были скверные люди, достойные величайшаго презрнія. Почти вс они были отъявленными ворами. Мать-покойница разсказала ей не мало исторій про этотъ міръ. А дамскій элементъ Хосефина прекрасно знала и сама; почти вс молодыя дамы высшаго свта были ея подругами по школ. Он выходили замужъ только, чтобы обманывать мужей. За каждой числилось не мало скандальныхъ исторій. Это были подлыя женщины, хуже тхъ, что промышляютъ по вечерамъ на улиц. Ихъ собственный особнякъ съ его великолпнымъ фасадомъ, лавровыми гирляндами и золотыми буквами былъ ничто иное, какъ публичный домъ. Настанетъ еще день, когда она явится въ мастерскую и выгонитъ всю эту грязную компанію на улицу. Пусть заказываютъ портреты другимъ художникамъ!
– Боже мой, Хосефина! – шепталъ Реновалесъ въ ужас. – He говориже такихъ вещей. Ты не можешь серьезно думать такъ. Я не врю своимъ ушамъ. Милита можетъ услышать тебя.
Нервы ея не выдерживали, и она заливалась слезами. Реновалесу приходилось вставать и вести ее въ спальню, гд она ложилась въ постель и кричала въ сотый разъ, что желаетъ умереть поскоре.
Жизнь эта была особенно тяжела Реновалесу изъ-за супружеской врности; любовь къ жен, смшанная съ привычкою и рутиною, никогда не позволяла ему измнять ей.
По вечерамъ собирались въ его мастерской пріятели, среди которыхъ ближе всего былъ знаменитый Котонеръ, перехавшій изъ Рима въ Мадридъ. Когда они сидли въ пріятномъ полумрак сумерекъ, располагавшемъ къ дружеской бесд и откровенности, Реновалесъ заявлялъ товарищамъ всегда одно и то же:
– До свадьбы я развлекался, какъ вс мужчины. Но съ тхъ поръ, какъ я женился, я не знаю иной женщины кром своей жены и очень горжусь этимъ.
И крупный дтина гордо выпрямлялся, самодовольно поглаживая бороду. Онъ хвастался своею супружескою врностью, какъ другіе любовными удачами.
Когда въ его присутствіи говорили о красивыхъ женщинахъ или разглядывали портреты иностранныхъ красавицъ, маэстро не скрывалъ своего «ъодобренія.
– Да, она красива! Она очень недурна… – мн хотлось бы написать съ нея портретъ.
Его преклоненіе передъ женскою красотою никогда не выходило изъ предловъ искусства. Для него существовала въ мір только одна женщина – его жена. Остальныя могли только служить моделями.
Онъ, упивавшійся мысленно физическою красотою и относившійся къ обнаженному тлу съ благоговйнымъ восторгомъ, не желалъ знать иныхъ женщинъ кром законной жены, которая становилась все болзненне и печальне, и терпливо ждалъ съ покорностью влюбленнаго, когда проглянетъ, наконецъ, лучъ солнца, и настанетъ минута покоя среди вчныхъ бурь.