Обнаженная
Шрифт:
Она указывала лорнеткою на дверь маленькой комнаты, служившей для моделей уборной и раздвальней; тамъ хранилось ея вечернее платье и огненный плащъ, которые она одвала для позированія.
Реновалесъ бросилъ украдкою взглядъ на входную дверь мастерской и принялъ дерзкій, галантно-хвастливый видъ, какъ во времена своей вольной и шумной молодости въ Рим.
– Объ этомъ не заботьтесь, Конча. Если разршите, то я послужу вамъ за горничную.
Графиня закатилась громкимъ хохотомъ, откинувшись назадъ и обнаживъ при этомъ блую шею, которая вздрагивала отъ смха.
– Вотъ такъ потха! Какъ, однако, расхрабрился нашъ маэстро! Вы не понимаете такихъ вещей,
И въ ея тонкой ироніи чувствовалось нкоторое состраданіе къ художнику, который былъ далекъ отъ всего мірского и славился своей супружескою врностью. Это задло его, повидимому, и отвтивъ графин довольно рзко, онъ взялся за палитру и сталъ готовить краски. He надо переодваться; скоро станетъ темно, и онъ употребитъ лучше остающееся время на отдлку головы.
Конча сняла шляпу и стала поправлять прическу передъ тмъ самымъ венеціанскимъ зеркаломъ, къ которому подбжалъ передъ ея приходомъ художникъ.
Ея поднятыя руки красиво обрамляли блокурые волосы; Реновалесъ любовался сзади красотою ея плечъ, видя въ тоже время спереди отраженіе ея лица и груди въ зеркал. Она весело напвала, поправляя волосы, и пристально и невозмутимо глядла на отраженіе своихъ глазъ.
Цвтъ ея волосъ былъ неестественно блестящъ и ярокъ. Художникъ былъ увренъ въ томъ, что волосы ея накрашены, но цвтъ ихъ ничуть не терялъ отъ этого въ его глазахъ. Венеціанскія красавицы у старинныхъ художниковъ тоже красили волосы.
Графиня услась въ кресл неподалеку отъ мольберта. Она чувствовала себя усталою и была рада, что не надо стоять на ногахъ, какъ маэстро требовалъ вовремя большихъ сеансовъ. Реновалесъ отвчалъ односложно, пожимая плечами. Все равно, пусть сидитъ, какъ ей нравится. День потерянъ. Онъ будетъ отдлывать только лобъ и волосы. Она можетъ спокойно отдыхать и глядть, куда угодно.
Маэстро тоже не очень охотно работалъ въ этотъ день. Въ немъ клокотала глухая злоба. Онъ былъ оскорбленъ ироническимъ тономъ графини, видвшей въ немъ особеннаго человка, какой-то рдкій экзепляръ, и считавшей его неспособнымъ на то, что длали разные дураки, вертвшіеся вокругъ нея; многіе изъ нихъ, судя по людскимъ сплетнямъ, были ея любовниками. Странная женщина, холодная и вызывающая! Реновалесъ чувствовалъ желаніе броситься на нее, какъ оскорбленный самецъ, поколотить ее, вылить на нее свое презрніе, словно на самую доступную женщину, и дать ей почувствовать свое мужское превосходство.
Изъ всхъ женщинъ, съ которыхъ онъ писалъ портреты, ни одна не волновала его художественный инстинктъ такъ, какъ эта. Онъ былъ увлеченъ ея живостью, граціею и почти дтскимъ легкомысліемъ, но слегка сострадательный тонъ ея вызывалъ въ немъ чувство ненависти. Онъ былъ въ ея глазахъ лишь добрымъ, но совершенно простымъ малымъ, одареннымъ, по странной прихоти Природы, художественнымъ талантомъ.
Реновалесъ отвчалъ на ея презрніе, ругая ее мысленно. Хороша у нея репутація! Въ обществ недаромъ отзывались о ней дурно. Прізжая на сеансъ не иначе, какъ запыхавшись и на спхъ, она являлась, можетъ-быть, прямо со свиданія съ кмъ-нибудь изъ молодежи, постоянно вертвшейся вокругъ нея въ надежд вкусить прелести ея вызывающей и пышно расцтшей красоты.
Но стоило только Конч заговорить нжно-доврчивымъ тономъ, жалуясь на клевету, которую распускали про нее, и выказать ему хоть нкоторое довріе, точно старому другу, какъ мысли маэстро немедленно принимали иное направленіе. Графиня становилась въ его глазахъ идеальной, возвышенной женщиной, обреченной на жизнь въ пустомъ и бездушномъ высшемъ обществ. Вс распускаемые про нее толки были злою клеветою и ложью разныхъ завистииковъ. Ей слдовало быть подругою возвышеннаго человка, художника.
Реновалесъ зналъ ея исторію изъ дружескихъ бесдъ, которыя они нердко вели вдвоемъ. Конча была единственною дочерью гранда, важнаго юриста и бшеннаго политикана, занимавшаго не разъ постъ министра въ самыхъ реакціоныхъ кабинетахъ временъ Изабеллы II. Она воспитытывалась въ Sacre Coeur, какъ Хосефина, которая прекрасно помнила свою буйную подругу, несмотря на то, что та была на четыре года моложе ея. «У насъ не было большей шалуньи и сорванца, чмъ Кончита Саласаръ; это былъ форменный бсенокъ». Въ этихъ словахъ услышалъ про нее Реновалесъ впервые. Затмъ, когда онъ переселился съ супругой изъ Венеціи въ Мадридъ, они узнали, что Конча перемнила свою фамилію на титулъ графини де Альберка, выйдя за мужъ за человка, который по возрасту свободно могъ бы быть ей отцомъ.
Мужъ ея служилъ при двор и исполнялъ съ величайшею добросовстностью вс обязанности испанскаго гранда, гордясь положеніемъ королевскаго слуги. Онъ страдалъ оригинальной маніей, а именно добивался полученія всхъ европейскихъ орденовъ; какъ только его награждали новымъ орденомъ, онъ заказывалъ свой портретъ масляными красками и позировалъ въ парадной форм, весь въ лентахъ и крестахъ. Жена смялась, глядя на его маленькую, лысую и важную фигурку въ высокихъ сапогахъ, съ длинною саблей, съ осыпанною орденами грудью и прижатой къ бедру шляпой съ блыми перьями.
Въ періодъ тяжелой и замкнутой жизни Реновалеса съ женою отголоски объ успхахъ въ свт красавицы графини де Альберка не разъ долетали черезъ газеты до бднаго дома художника. Ни одинъ аристократическій вечеръ или обдъ не проходилъ безъ того, чтобы въ числ гостей не фигурировало въ первой очереди ея имя. Кром того ее называли «просвщенной» женщиною, пространно расписывая ея литературное и классическое образованіе, которымъ оиа была обязана своему «знаменитому», покойному отцу. А на ряду съ этими встями долетали до художника на легкихъ крыльяхъ мадридскихъ сплетенъ другіе слухи, ясно дававшіе понять, что графиня де Альберка старалась утшиться, убдившись въ томъ, что сдлала крупную ошибку, выйдя замужъ за старика.
При двор ее не любили за эту репутацію.
Графъ не пропускалъ ни одного придворнаго торжества, пользуясь удобнымъ случаемъ, чтобы выставить на показъ свои ордена, а жена оставалась дома, ненавидя эти церемоніи. Реновалесъ не разъ слышалъ, какъ графиня, разодтая въ роскошное платье и усыпанная брильянтами, увряла, что смется надъ своимъ міромъ, что держится втайн иныхъ убжденій… что она въ сущности – анархистка! Слушая ее, Реновалесъ хохоталъ, какъ вс мужчины, надъ тмъ, что называлось въ обществ оригинальностями графини де Альберка.
Когда Реновалесъ вторично добился успха и вернулся въ качеств знаменитаго художника въ модные салоны, гд бывалъ въ молодости, онъ сразу обратилъ вниманіе на графиню, которая пользовалась репутаціей «просвщенной» дамы и считала своимъ долгомъ окружать себя знаменитыми людьми. Хосефина не вызжала теперь съ мужемъ въ свтъ. Она была больна, и вызды утомляли ее. Слабость ея была настолько велика, что она не могла даже здить лчиться на воды, какъ совтовали врачи.
Графиня зачислила художника въ свою свиту, обижаясь, кагда онъ не являлся натея jonr fixe\'ы. Какъ онъ неблагодаренъ къ такой искренней почитательниц, какъ она! Графин было очень пріятно представлять его подругам#ъ, словно новую брошку. «Художникъ Реновалесъ – знаменитый маэстро».