Обнаженная
Шрифт:
На одномъ изъ этихъ jonr fixe\'овъ графъ обратился къ художнику съ важнымъ видомъ человка, обремененнаго мірскими гючестями:
– Конча желаетъ, чтобы вы написали ея портретъ, и я, какъ всегда, хочу, чтобы желаніе ея было исполнено. Назначьте сами, когда можете начать сеансы. Она боится обращаться къ вамъ лично и просила меня сдлать это. Я знаю цну, которую вы берете за портреты. Только постарайтесь пожалуйста… чтобы она осталась довольна.
И замтивъ сдержанное отношеніе Реновалеса, оскорбленнаго такою грансеньорскою щедростью, графъ добавилъ въ вид дальнйшей милости:
– Если
Реновалесъ принялся за портретъ графини. Работа затянулась по вин этой легкомысленной дамы, являвшейся постоянно слишкомъ поздно подъ предлогомъ множества занятій. Очень часто художникъ не бралъ кисти въ руки, потому что они болтали весь сеансъ. Иной разъ маэстро молча слушалъ, а она молола языкомъ безъ умолку, насмхаясь надъ знакомыми дамами и разсказывая о ихъ недостаткахъ, интимныхъ привычкахъ, или секретной любви; она говорила съ наслажденіемъ, какъ будто вс женщины были ея врагами. Но иногда она останавливалась вдругъ посреди подобнаго повствованія и говорила съ цломудреннымъ жестомъ и ироніей въ голос:
– Но я, наврно, шокирую васъ своими разсказами, Маріано! Вы, вдь, такой хорошій мужъ и отецъ семейства, такой добродтельный господинъ!..
У Реновалеса являлось тогда бшеное желаніе задушить ее. Она смла насмхаться, видя въ немъ какого-то особеннаго человка, что-то въ род монаха. Желая сдлать ей больно и отплатить хорошенько за насмшки, онъ рзко выпалилъ однажды въ отвтъ на ея безжалостныя слова:
– Но про васъ тоже говорятъ разныя вещи, Конча, Говорятъ… кое-что очень нелестное для графа.
Онъ ожидалъ вспышки возмущенія или бурнаго протеста, но отвтомъ ему послужилъ веселый, искренній смхъ, огласившій всю мастерскую и долго не унимавшійся. Затмъ графиня впала въ меланхолію, изобразивъ «непонятую женщину». Она была очень несчастна. Ему она могла открыть свою душу, потому что онъ былъ искреннимъ другомъ. Она вышла замужъ совсмъ двочкой, это было роковою ошибкою. Въ мір было кое-что получше, чмъ блескъ богатства и роскоши и графская корона, взволновавшая ея молодую голову.
– Мы имемъ право хоть на маленькую. долю любви, а если не любви, такъ по крайней мр радостей. Какъ вы полагаете, Маріано?
Конечно онъ согласенъ съ нею! И маэстро произнесъ это такимъ тономъ, глядя на Кончу такими пылкими глазами, что она расхохоталась надъ его наивностью и погрозила пальцемъ.
– Смотрите, маэстро. Хосефина – моя подруга, и, если вы позволите себ что-нибудь, я все разскажу ей.
Реновалеса оскорбляла эта перемнчивость въ ней. Конча напоминала ему птицу, безпокойную, вчно порхающую и капризную, которая то подсаживалась къ нему, сообщая ему теплоту пріятной близости, то улетала далеко, задвая его крыльями насмшки.
Иной разъ графиня обращалась съ нимъ дерзко и оскорбляла художника съ первыхъ же словъ, какъ случилось и въ этотъ день.
Они долго сидли молча; онъ работалъ съ разсяннымъ видомъ, а она слдила за его кистью, удобно усвшись въ кресл и наслаждаясь пріятною
Но графиня де Альберка была неспособна долго молчать. Она постепенно разболталась, по обыкновенію, не обращая вниманія на угрюмость художника и болтая изъ потребности оживить своимъ смхомъ и говоромъ монастырскую тишину мастерской.
Маэстро выслушалъ отчетъ о ея трудахъ въ качеств предсдательницы «Женской Лиги» и о ея великихъ планахъ для святого дла эманципаціи женскаго пола. Попутно, побуждаемая страстью поднимать на смхъ всхъ женщинъ, она изображала въ каррикатурномъ вид своихъ сотрудницъ въ великомъ дл: никому неизвстныхъ писательницъ, учительницъ, озлобленныхъ своимъ уродствомъ художницъ, писавшихъ только цвты и голубковъ; все это были бдныя женщины въ старомодныхъ платьяхъ, висвшихъ на нихъ, словно на жерди, и въ самыхъ экстравагантныхъ шляпахъ. Эта женская богема, возмущавшаяся своею судьбою, гордилась тмъ, что Конча предсдательствуетъ въ Обществ, и выпаливала черезъ каждыя два слова звонкій титулъ «графиня», льстя себ самой дружбою съ такою высокопоставленною особою. Графиня де Альберка искренно хохотала надъ своею свитою почитательницъ съ ихъ оригинальностями и причудами.
– Да, я знаю, что это такое, – сказалъ Реновалесъ, впервые нарушая свое молчаніе. – Вы, женщины, хотите уничтожить насъ, править мужчинами, которыхъ вы ненавидите.
Графиня весело смялась и вспоминала о бшеномъ феминизм нкоторыхъ изъ своихъ почитательницъ. Большинство изъ нихъ были безобразны и презирали женскую красоту, какъ проявленіе слабости. Имъ хотлось, чтобы у женщинъ впредь не было тонкой тальи, пышной груди, чтобы он были костлявы, мускулисты, способны на всякую физическую работу и свободны отъ рабскихъ узъ любви и продолженія рода человческаго. Это была открытая война женскому красивому, пухлому тлу!
– Какой ужасъ! Неправда ли, Маріано? – продолжала она. – Женщины, худыя, какъ палки, съ плоскою грудью и боками, стриженыя, съ мозолистыми руками будутъ конкуррировать съ мужчинами во всемъ ршительно! И это называется эманципаціей! Если бы это осуществилось, мужчины живо привели бы насъ въ порядокъ энергичными мрами.
Нтъ, она не изъ такихъ. Она желала женщинамъ успха и торжества, но путемъ культивированія женскихъ прелестей и чаръ. Если отнять у нихъ красоту, что же останется? Конча желала, чтобы женщины были равны мужчинамъ по уму, но превышали ихъ по красот.
– Я вовс не ненавижу мужчинъ, Маріано. Я – настоящая женщина, и мужчины нравятся мн… къ чему скрывать это!
– Я знаю, Конча, знаю, – сказалъ художникъ съ хитрою улыбкою.
– Что вы можете знать? Ложь и сплетни, которыя распускаются про меня, потому, что я не умю лицемрить и не корчу поминутно серьезной физіономіи.
Испытывая потребность въ дружескомъ состраданіи, какъ большинство женщинъ съ сомнительной репутаціей, она снова заговорила о своемъ тяжеломъ положеніи. Графа де Альберка Реновалесъ и самъ зналъ; это былъ добрый старый маніакъ, думавшій только о своихъ орденахъ. Онъ окружалъ ее заботами и вниманіемъ, но былъ для нея форменнымъ нулемъ. Главнаго не хватало въ ея жизни: сердца… любви.