Обнаженная
Шрифт:
Таинственная обстановка сильно дйствовала на обоихъ; умирающій день какъ бы притупилъ ихъ мыслительную дятельность. Ихъ охватило пріятное, мечтательное настроеніе.
Конча вздрогнула отъ наслажденія.
– Маріано, отойдите, – произнесла она медленно, какъ будто слова стоили ей тяжелыхъ усилій. – Это очень мило… мн кажется, что я вошла въ воду… и вода пріятно проникаетъ въ глубь моей души. Но это вдь нехорошо. Зажгите свтъ, маэстро. Свтъ, свтъ! Это не корректно.
Маріано не слушалъ ея. Онъ склонился и взялъ ея руку; рука была холодна и безжизненна, словно не чувствовала его пожатія. Онъ поцловалъ эту руку во вназапномъ порыв страсти и еле удержался отъ желанія укусить ее.
Графиня очнулась
– Это ребячество, Маріано. Вы злоупотребляете моимъ довріемъ.
Но она сейчасъ же расхохоталась жесіокимъ смхомъ, словно почувствовала состраданіе къ бдному смущенному Маріано.
– Отпускаю вамъ это прегршеніе, маэстро. Поцлуй руки ничего не означаетъ. Это обычное дло. Многіе цлуютъ мн руку.
Равнодушіе ея было жестокимъ наказаніемъ для художника, который видлъ въ этомъ поцлу первый шагъ къ завоеванію графини.
Конча продолжала искать въ темнот выключатель, повторяя раздраженнымъ голосомъ:
– Зажгите свтъ! Но гд же тутъ зажигается?
Въ комнат вдругъ стало свтло, несмотря на то, что Маріано не пошевелился, и графиня не нашла выключателя. На потолк мастерской засіяли три электрическихъ лампы, и освтились золоченыя рамы, блестящіе ковры, сверкающее оружіе, роскошная мебель и яркія краски картинъ.
Неожиданный, яркій свтъ ослпилъ обоихъ.
– Здравствуй! – произнесъ у двери чейто слащавый голосъ.
– Хосефина!
Графиня подбжала къ подруг, обняла ее порывисто и поцловала въ худыя щеки съ нездоровымъ румянцемъ.
– Чго это вы сидли въ темнот? – продолжала Хосефина съ улыбкою, которую Реновалесь хорошо зналъ.
Конча застрекотала, какъ сорока. Знаменитый маэстро не пожелалъ зажигать свтъ; ему нравился полумракъ. Причуда художника! Они много разговаривали о милой Хосефин, пока приходилось ждать кареты. Графиня говорила это, цлуя маленькую женщину, откидываясь назадъ, чтобы получше разглядть ее, и напыщенно повторяя:
– Но какъ ты авантажна сегодня! Ты выглядишь лучше, чмъ три дня тому назадъ.
Хосефина не переставала улыбаться. Большое спасибо… Карета ждетъ у подъзда. Лакей доложилъ ей объ этомъ, когда она спускалась внизъ, услышавъ звуки піанино.
Графиня заторопилась. Она вспомнила вдругъ о цломъ ряд неотложныхъ длъ, перечислила кучу лицъ, ждавшихъ ее дома. Хосефина помогла ей одть шляпу и вуаль. Графиня ухитрилась поцловать при этомъ подругу еще нсколько разъ на прощанье.
– Прощай, ma ch`ere. Прощай, mignomie. Помнишь школьное время? Ахъ, какъ мы были счастливы тогда!.. Прощайте, mattre.
Она остановилась еще у двери, чтобы поцловать Хосефину въ послдній разъ.
И въ вид заключенія, передъ тмъ, какъ удалиться, она воскликнула жалобнымъ тономъ жертвы, которая ищетъ состраданія:
– Я завидую теб, ch^erie. Ты по крайней мр счастлива. Мужъ обожаетъ тебя… Маэстро, берегите ее; вы должны холить ее, чтобы она поправилась и окрпла. Берегите ее, или мы съ вами поссоримся.
VI
Реновалесъ кончилъ читать вечернія газеты въ постели, какъ онъ длалъ обыкновенно, и взглянулъ на жену передъ тмъ, какъ погасить свтъ.
Хосефина не спала. Глаза ея были непомрно широко открыты и глядли на него упорно и враждебно, а прядки жидкихъ волосъ печально лежали на лбу, выбившись изъ подъ ночного чепчика.
– Ты не спишь? – спросилъ художникъ ласковымъ тономъ, въ которомъ звучало нкоторое безпокойство.
– Нтъ.
И посл этого односложнаго, рзкаго отвта Хосефина повернулась въ постели спиною къ мужу.
Реновалесъ не смыкалъ глазъ въ темнот. Его мучилъ страхъ передъ этимъ тломъ, скрытымъ подъ одною простынею съ нимъ; оно лежало очень близко, но избгало всякаго соприкосновеніясъ нимъ, съежившись отъ явнаго отвращенія.
Бдняжка!
Это было дйствительно недурно для отца семейства и человка зрлаго возраста! Какъ могъ онъ компрометировать себя любовными похожденіями, мечтать въ пріятномъ полумрак, цловать блую руку, съ видомъ страстнаго трубадура! Боже мой, какъ посмялись бы друзья, увидя его въ такомъ положеніи!.. Надо было непремнно отдлаться отъ этого романтизма, который нападалъ на него по временамъ. Каждый человкъ долженъ идти по своему пути, подчиняясь судьб, которая выпадаетъ ему на долю. Онъ былъ рожденъ для добродтельной жизни и долженъ былъ довольствоваться сравнительнымъ спокойствіемъ своего домашняго очага, находя въ рдкихъ радостныхъ минутахъ утшеніе отъ нравственныхъ страданій, причиняемыхъ ему болзнью жены. Онъ собирался довольствоваться впредь духовными радостями, упиваясь лишь мысленнымъ созерцаніемъ красоты на роскошныхъ банкетахъ, даваемыхъ ему игрою воображенія.
Онъ твердо ршилъ хранить супружескую врность въ физическомъ отношеніи, несмотря на то, что это было равносильно вчнымъ лишеніямъ. Угрызенія совсти заставляли его видть въ минутной слабости цлое преступленіе и побуждали подвигаться въ постели поближе къ подруг жизни, какъ бы ища нмое прощеніе въ тепломъ соприкосновеніи съ ея тломъ.
Тло Хосефины, горвшее въ лихорадк, отодвинулось, почувствовавъ его близость, точно моллюски, которые съеживаются и прячутся при малйшемъ прикосновеніи. Хосефина не спала; дыханія ея не было слышно. Она была, казалось, мертва, но Реновалесъ догадывался, что глаза ея открыты и брови нахмурены, и имъ овладлъ страхъ, словно онъ чувствовалъ опасность въ глубин окутывавшаго ихъ мрака.
Реновалесъ тоже лежалъ теперь неподвижно, избгая соприкосновенія съ тломъ, которое безмолвно отталкивало его. Искреннее раскаяніе давало ему нкоторое утшеніе. Онъ твердо ршилъ никогда больше не забывать своего долга передъ женою и дочерью и не рисковать репутаціею серьезнаго, почтеннаго человка.
Онъ отказывался навсегда отъ дерзкихъ стремленій молодости и отъ жажды наслажденій. Судьба его была ршена, и онъ долженъ былъ остаться такимъ, какъ былъ до сихъ поръ, т. е. писать портреты и все, что ему будутъ заказывать, зарабатывать деныи, поддлывать свое искусство подъ требованія капризной женщины, ради ея спокойстія, и смяться надъ тмъ призракомъ, который тщеславіе людское называетъ славою. Слава! Это была лоттерея, гд вс шансы на выигрышъ были связаны вкусами будущихъ поколній; но кто могъ опредлить заране художественные вкусы и склонности будущихъ людей? Они будутъ можетъ-быть высоко цнить то, что онъ длалъ теперь съ отвращеніемъ, и презрительно смяться надъ тмъ, къ чему онъ такъ стремился. Самое важное было жить спокойно и какъ можно дольше въ мир и довольств. Дочь выйдетъ замужъ. Можетъ-быть зятемъ его будетъ любимый ученикъ, этотъ Сольдевилья, такой скромный и вжливый, безумно влюбленный въ строптивую Милиту. А если не Сольдевилья, то Лопесъ де-Соса, ярый спортсменъ, влюбленный въ свои автомобили. Хосефина предпочитала послдняго за то, что онъ не обнаруживалъ ни какихъ художественныхъ талантовъ и не собирался посвятить себь живописи. Самъ Реновалесъ тихо состарится, борода его посдетъ, какъ у Вчнаго Отца, пойдутъ внуки, Хосефина воскреснетъ въ атмосфер ласковой заботливости, которою онъ окружитъ ее, и освободится отъ своихь нервовъ, достигнувъ того возраста, когда разстройства женскаго организма перестаютъ дйствовать на нервы и настроеніе.