Одиночество Мередит
Шрифт:
Зайдя в дом, она наклонилась, чтобы почесать Фреду подбородок, и рассказала, что выросла с котами, а теперь у нее далматин по кличке Дорис. Это немного помогло. Я всегда чувствовала родство с людьми, которые говорят о своих питомцах как о близких родственниках.
— Вы сделали огромный шаг, Мередит, когда обратились в наш центр поддержки жертв изнасилования, — мягко сказала Барбара. — Понимаю, вы, вероятно, чувствуете себя подавленной, может быть, немного напуганной. Помните, пожалуйста, что это совершенно нормально. Если хотите поговорить о чем-нибудь
Напряжение у меня в груди немного ослабло.
— Расскажите про Дорис. Какая она?
Барбара улыбнулась.
— Дорис — особа с характером. Я взяла ее из приюта еще щенком. Ее оставили в квартире, когда выселяли жильцов. Привязали веревкой к кровати. Не знаю, какими были ее первые месяцы, но не думаю, что она жила в сытости и ласке. В общем, она была тощим заморышем, а сейчас ей скоро пять лет, и она большая, сильная и глупая как пробка. Она мой лучший друг.
— Звучит здорово.
— Так и есть. За исключением тех случаев, когда она спит в моей постели и всю ночь портит воздух, как рота солдат.
Мы дружно засмеялись.
— Фред появился у меня через полгода после… изнасилования. — Последнее слово прозвучало странно, будто я впервые пыталась говорить на иностранном языке и не была уверена в произношении.
— И как вы нашли друг друга?
— Его принесла моя подруга Сэди. Она решила, что мне это поможет, не стала даже меня спрашивать. Он лежал в обувной коробке. Такой крошечный.
— И как, помог?
— Не знаю. В смысле он отличная компания. Но выйти из дома он мне точно не помог. Его ведь не надо выгуливать или что-то в этом роде.
Я вдруг поняла, что благодарна Сэди за то, что она выбрала для меня питомца. С ее стороны это было проявлением доброты, а вовсе не признаком разочарования или нетерпения. Она не пыталась заставить меня сделать что-то, что было мне не под силу, а просто хотела, чтобы мне стало немного легче. Чтобы в моем доме появилась любовь.
— Вообще-то он помог. Очень-очень, — призналась я Барбаре, и у меня на глазах выступили слезы.
— Рада это слышать. Животные обладают удивительными способностями исцелять.
Некоторое время мы сидели в уютной тишине и пили чай. На кухне тикали часы. Гудела стиральная машина.
— Как вы со всем этим справляетесь? — спросила я Барбару, пока наливала нам обеим еще чаю.
Я все время забывала выпить свой. Он остывал, и сверху, как ряска на зацветшем пруду, появлялась пленка. Я встала, чтобы сделать еще чаю, радуясь, что есть повод отвлечься. Барбара предпочитала пить его без затей: ни молока, ни сахара. Просто крепкий чай.
— Что вы имеете в виду? — Ее голос звучал по-прежнему мягко, но во взгляде что-то изменилось. Она сосредоточилась.
— Вам не тяжело? Все время говорить о таких вещах?
— Конечно. Но как бы тяжело мне порой ни было,
— Вам, наверное, приходится слышать ужасные вещи. Действительно ужасные.
— Мередит, то, что случилось с вами, не менее ужасно.
— Ну, у других бывало и хуже. Меня ведь не избивали, не тащили среди ночи по темному переулку. Не бросали одну умирать. Вы, наверное, общались с теми, кто через все это прошел.
— Вам не нужно ни с кем себя сравнивать. То, что с вами случилось, ужасно. И все. Не существует никакой иерархии насилия. Травма — это сложное явление, очень индивидуальное. Я пришла, чтобы поддержать вас в вашем личном опыте, каким бы он ни был.
Я села рядом с ней с двумя кружками свежезаваренного чая.
— Я должна была его остановить. Закричать или оттолкнуть. А я даже не попыталась. Просто стояла там, и все.
— Мередит, не вы одна испытываете подобные чувства. Многие жертвы сексуального насилия винят себя, особенно если были знакомы с насильником. Лукас вас изнасиловал. В этом нет никаких сомнений.
Мне внезапно стало неловко, щеки вспыхнули. В тот момент я предпочла бы оказаться где угодно, только не здесь, не рядом с этой женщиной, о которой ничего не знала, кроме того, что у нее есть далматин по кличке Дорис, а чай она пьет без молока и сахара.
Я попыталась послать телепатическое сообщение Фреду, который, наверное, растянулся на кровати и сладко спал. Мне хотелось, чтобы он потерся о мои ноги или запрыгнул на колени — этот телесный контакт я принимаю как должное по несколько раз в день. Но сейчас он был мне просто необходим, чтобы отвлечь и от настоящего, и от прошлого.
— Сомневаться в себе — это нормально. Как и винить себя. С момента нападения прошло много времени. Слишком много времени, чтобы тратить его еще и на чувство вины и самобичевание.
Я устала. Мне хотелось подняться наверх, скользнуть под одеяло.
— Он вошел в меня силой. Зажал рот кухонным полотенцем. Но длилось это недолго.
Мне казалось, что я наблюдаю за собой со стороны. Это было немного похоже на джетлаг. Со мной такое однажды было, когда я вернулась из поездки в Канаду, мне было немного за двадцать. Помню легкую тошноту, волны усталости и ощущение, будто в голове вата. Я абсолютно выдохлась.
— Вы не думали заявить на него в полицию?
Я была благодарна Барбаре за то, что она сменила тему.
Покачала головой:
— Он был… он и сейчас муж моей сестры. Я понимаю, что это надо было сделать. Мне сложно объяснить причину. Простите.
— Не извиняйтесь, Мередит, — сказала Барбара, уже не в первый раз с тех пор, как появилась у меня на кухне почти три часа назад. — Повторюсь, ваша реакция была совершенно нормальной. Многие жертвы изнасилования не сообщают о преступлении. Еще меньше шансов, что они расскажут полиции, если знают преступника. В вашем случае я полностью понимаю, почему вы этого не сделали.