Песни. Стихотворения

Беранже Пьер-Жан

Пьяница и его жена

Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь ты бит! Жанна в комнатке чердачной Предается думе мрачной И напрасно свечку жжет. Жан в кругу привычных пьяниц Знай откалывает танец И за кружкою поет: «Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь ты бит!» Жан жену отменно ценит: «Жанна любит, не изменит…» А жена в томленье злом, Подскочив в сердцах к окошку, Полотенцем лупит кошку За мяуканье с котом. Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь ты бит! Пусть поплачет, потоскует… Жан и в ус себе не дует, И, ложась в постель, жена, Вся в слезах о муже шалом, До зари под одеялом Согревается одна. Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь ты бит! В дверь сосед: «Позвольте свечку Мне зажечь; откройте печку, Поищите уголек». Пьет и пляшет муж кутила… Жанна свечку погасила, С другом села в уголок. Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь ты бит! «Спать одной довольно странно, Говорит соседу Жанна, Кутит мой супруг сейчас. Ох, ему и отомщу я! Чарка стоит поцелуя. Выпьем тоже — десять раз». Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит, Будешь

ты бит! Утро. Шепот: «До свиданья». «Муж вернулся? Вот терзанье! Ох, намну ему бока!» От жены, уже не споря, Жан спасается, чтоб с горя Пить и петь у кабака. Что ж ты ни свет ни заря в кабачок? Выпьем, дружок! Дома жена ожидает, не спит. Будешь ты бит! Перевод Вс. Рождественского

Паяц [35]

Паяцем быть родился я. Отец, чтоб дать мне ходу, Пинком спровадил в мир меня… «Ломайся всем в угоду! Хоть отрастил брюшко, Но скачешь ты легко И мастер кувыркаться. Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться!» Мать, снаряжая в путь сынка, Собственноручно сшила Одежду мне из тюфяка. «Он долго, — говорила, Служил мне. Делай в нем, Что делала на нем И я, чтоб пропитаться. Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться!» Мне скоро встретиться бог дал С особой августейшей, И во дворце я место взял Собачки околевшей. Как начал я скакать С собакой ли сравнять!.. Завистники косятся. Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться! Я сладко ел… Вдруг слух идет, Что из дурного теста Мой господин и что займет Законный это место. Что ж! Тот меня кормил… И этот будет мил, Лишь надо постараться. Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться! Лишь стал пред новым я скакать, Вдруг прежний воротился. Поесть люблю я, — и опять Пред ним скакать пустился. Но снова выгнан он, И новый сел на трон. С судьбою где ж тягаться! Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться! Кто ни приди, мне все равно: Скакать для всех сумею. Зато пью славное вино, Ем сытно — и толстею. Повсюду скакуны (Не все лишь так умны) У нас в краю плодятся. Для всех, паяц, скачи! Разузнавать не хлопочи, Пред кем пришлось ломаться! Перевод М. Л. Михайлова

35

Паяц. — Объект сатиры — приспешники Наполеона, которые после его падения стали пресмыкаться перед Бурбонами.

Моя душа [36]

Порой бокал свой осушая В веселом дружеском пиру, Грядущим дням не доверяя, Люблю я думать, как умру. Мне грезятся предсмертные мгновенья, Хотя вокруг живые голоса… Душа моя! лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Ты примешь образ серафима, В сиянье станешь утопать, И радостью невозмутимой Там будет песнь твоя звучать. Там встретишь мир: его благословенья С земли спугнула наших войн гроза. Душа моя! лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Пал под ударами невзгоды Наш Илион, дививший свет. Зачем свой жертвенник свободы Он превратил в алтарь побед? К нам нес Терсит обиды, оскорбленья И наглость отвязавшегося пса. Душа моя, лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Найдешь ты в сферах над громами Своих, умерших в добрый час: Там сохранилося их знамя От грязи, падавшей на нас. С полубогами вступишь ты в общенье; Тебе подвластна будет там гроза. Душа моя! лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Свобода прочно основала Свое господство в небесах. Одна любовь лишь помогала Мне в этом мире жить в цепях; Но я боюсь ее исчезновенья: У узника белеют волоса… Душа моя! лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Покинь мир горя и проклятий; Луч света, в мир лучей лети! Из женских сладостных объятий На лоно бога перейди. Отходной будет круговое пенье; Рука друзей закроет мне глаза. Душа моя! лети без сожаленья; С улыбкой вознесись на небеса. Перевод М. Л. Михайлова

36

Моя душа. — Илион — одно из названий древней Трои; в данном случае подразумевается Париж.

Терсит — персонаж «Илиады», трусливый и наглый воин, которого Агамемнон, под общий смех, бьет палкой (песнь III, стихи 211–277). Обобщенным именем Терсита Беранже клеймит монархические войска интервентов.

Поля

Роза, Роза! В час рассвета Хорошо развеять сон. Слушай, милая, как где-то Льется колокола звон. За Парижем в роще темной Мы найдем приют укромный. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Ах, гуляя на свободе, Дай мне руку поскорей, Мы приблизимся к природе, Чтобы чувствовать нежней. Щебет птиц, вдали звенящий, Манит нас в лесные чащи. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Хорошо любить в деревне: Рано поутру вставать, Поздно вечером в харчевне С другом рядом засыпать. Ты ведь знаешь, дорогая, Как чудесна страсть земная! Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Жарче лето, звонче голос На полях веселых жниц. Не один уронят колос Беднякам они с кошниц. Нас с тобой в снопах тяжелых Много ждет ночей веселых. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Пышной осенью корзины Наполняет виноград. В погребах родной долины Бродит розовый мускат. Старики в стаканах алых Видят отсвет дней бывалых. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Посетим же берег кроткий, Столь любезный забытью! Здесь, в густой тени, походки Я твоей не узнаю. Ты слабеешь, друг лукавый. Ты сама ложишься в травы. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Так прощай, Париж продажный, Не хочу твоих румян! Здесь искусство — дым миражный, Нежность женская — обман. Уберечь от всех хочу я Тайну рифм и поцелуя. Руку дай! Бежим в поля! С нами любит вся земля! Перевод Вс. Рождественского

Белая кокарда [37]

Хор

День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. О, воспоем тот день счастливый, Когда успех врагов у нас Для злых был карой справедливой И роялистов добрых спас. День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. В чужих искали мы оплота, Моленья были горячи, И враг легко открыл ворота, Когда вручили мы ключи. День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. Иначе кто бы мог ручаться, Что — не приди на помощь враг Не стал бы вновь здесь развеваться, На горе нам, трехцветный флаг! День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. Внесут в историю по праву Как здесь, в ногах у казаков, Молили мы простить нам славу Своих же собственных штыков. День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. Со знатью, полной героизма, По минованье стольких бед, Мы на пиру патриотизма Пьем за триумф чужих побед. День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. Из наших Генрихов славнейший Да будет тостом здесь почтен: Придумал способ он умнейший Завоевать Париж и трон!.. День мира, день освобожденья, О, счастье! мы побеждены!.. С кокардой белой, нет сомненья, К нам возвратилась честь страны. Перевод И. и А. Тхоржееских

37

Белая кокарда — эмблема французских роялистов. Как указывает Беранже в примечании, песня выражает его негодование по поводу того, что «высшее придворное общество возымело печальную мысль прославлять ежегодными банкетами занятие Парижа союзными войсками в 1814 году».

Из наших Генрихов славнейший… — Имеется в виду первый французский король династии Бурбонов Генрих IV (1553–1610), чей культ усиленно насаждался в начале Реставрации. Чтобы взойти на престол, он сменил протестантскую веру на католическую.

Фрак

Будь верен мне, приятель мой короткий, Мой старый фрак, — другого не сошью; Уж десять лет, то веничком, то щеткой, Я каждый день счищаю пыль твою. Кажись, судьба смеется надо мною, Твое сукно съедая день от дня, Будь тверд, как я, не падай пред судьбою, Мой старый друг, не покидай меня! Тебя, мой друг, духами я не прыскал, В тебе глупца и шута не казал, По лестницам сиятельных не рыскал, Перед звездой спины не изгибал. Пускай другой хлопочет об отличке, Взять орденок — за ним не лезу я; Дворянская медаль в твоей петличке. Мой старый друг, не покидай меня! Я помню день утех и восхищенья, Как в первый раз тебя я обновил: День этот был — день моего рожденья, И хор друзей здоровье наше пил. Хоть ты истерт, но, несмотря на это, Друзья у нас — все старые друзья, Их не страшит истертый фрак поэта. Мой старый друг, не покидай меня! Края твои оборвались немного… Смотря на них, люблю я вспоминать, Как вечерком однажды у порога Она меня хотела удержать; Неверная тем гнев мой укротила, И я гостил у ней еще два дня, Она тебя заштопала, зашила… Мой старый друг, не покидай меня! Хоть мы с тобой и много пострадали Но кто ж не знал судьбы переворот! У всех свои есть радости, печали: То вдруг гроза, то солнышко взойдет. Но может быть, что скоро в ящик гроба С моей души одежду сброшу я, Так подожди, мы вместе ляжем оба. Мой старый друг, не покидай меня! Перевод Д. Т. Ленского

Варварийский священный союз [38]

Провозглашен союз священный: По воле неба непременной Взаимный заключили мир Тунис, Марокко и Алжир. Царям их, доблестным корсарам, Сулит он выгоды недаром. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! Цари, вступив в союз священный, Решили с тонкостью отменной Не делать порознь ничего: «Будь двадцать против одного!» К ним, несмотря на разность кожи, Примкнет Кристоф, как слышно, тоже. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! Нам всем велит союз священный Его законы чтить отменно: Читать Бональда, Алкоран И то, что пишет граф Ферран. Вольтер же — нет сомненья в этом У варварийцев под запретом. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! Французы! в их союз священный Пошлемте, как залог бесценный, Всех старых, новых цензоров, Судей, чиновников, попов. С такими верными слугами Пойдет там лучше торг рабами. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! Коль усмотрел союз священный, Что где-нибудь король почтенный Свалился с трона, — вмиг на трон Посажен будет снова он; Но пусть заплатит все расходы На сено, провиант, походы. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! При этом наш союз священный Иметь желает непременно Гребцов галерных — да немых: Царям-пиратам как без них? Но для полнейшего их лада, Народы, евнухов им надо. Цвети, тройной союз и мир! Ура, Тунис, Марокко и Алжир! Перевод М. Л. Михайлова

38

Варварийский священный союз. — В этой песне иносказательно высмеивается реакционный Священный союз европейских монархий, образованный в 1815 г. для подавления революционного и национально-освободительного движения народов.

Независимый

Рабы тщеславия и моды, Не вам кичиться предо мной: Я независим; дар свободы Мне бедность принесла с собой. Одной лишь ею вдохновляться Давно привыкла песнь моя. Лизетта только вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. Всем вашим рабским чужд наукам, Брожу я в свете дикарем. С веселостью и метким луком Ничьим не буду я рабом: Довольно стрел, чтоб защищаться, Кует сатира для меня. Одна Лизетта вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. Для всех смешно, что в Лувре можем Мы услыхать холопский хор Пред каждым царственным прохожим Чрез постоялый этот двор; А есть глупцы, что лирой тщатся Добыть подачку для себя. Одна Лизетта вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. Не каждая ли власть есть бремя? Несносна доля королей: Держи чужую цепь все время. Их пленным, право, веселей. Могу ль я властью увлекаться, Любовь ответит за меня. Одна Лизетта вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. В ладу с судьбою, данной небом, Иду, куда мне путь лежит; Пою, богат насущным хлебом, В надежде быть и завтра сыт. День кончен; нечем сокрушаться, Когда постель манит меня. Одна Лизетта вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. Но Лиза, вижу я, готова, Во всеоружье красоты, Надеть мне брачные оковы, Рассеять гордые мечты. Нет, нет! Я не могу поддаться, Мне воля дорога моя; Будь, Лиза, вечно вправе улыбаться, Когда скажу, что независим я, Да, независим я. Перевод М. Л. Михайлова

Капуцины

Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Мне, недостойному, награда! Могу я вновь, моя Фаншон, Хранитель божья вертограда, Напялить черный капюшон. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Пускай философы — их много Книжонок не плодят своих: Мы, церкви рыцари, в честь бога Готовы ринуться на них. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Несем от голода спасенье Мы истощенным нищетой, Давая им по воскресеньям Кусочек просфоры святой. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Король — надежная опора, А церковь — всех ханжей приют; Глядишь — места министров скоро Церковным старостам дадут. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Отведать лакомого блюда Христовы воины спешат, И даже господа — вот чудо! Их аппетиты устрашат. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Пусть, как отцам иезуитам, Вернут нам все! О, нас не тронь! Хоть пеплом головы покрыты, Но затаен под ним огонь. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Стань набожной и ты, Фаншетта! Доходно это ремесло, И даже черт признает это, Плюя в кропильницу назло. Хвалу спешите вознести: Ведь капуцины вновь в чести. Перевод Вал. Дмитриева

Старушка

Ты отцветешь, подруга дорогая, Ты отцветешь… твой верный друг умрет… Несется быстро стрелка роковая, И скоро мне последний час пробьет. Переживи меня, моя подруга, Но памяти моей не изменяй И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. А юноши по шелковым сединам Найдут следы минувшей красоты И робко спросят: «Бабушка, скажи нам, Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?» Как я любил тебя, моя подруга, Как ревновал, ты все им передай И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. И на вопрос: «В нем чувства было много?» «Он был мне друг», — ты скажешь без стыда. «Он в жизни зла не сделал никакого?» Ты с гордостью ответишь: «Никогда!» Как про любовь к тебе, моя подруга, Он песни пел, ты все им передай И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. Над Францией со мной лила ты слезы. Поведай тем, кто нам идет вослед, Что друг твой слал и в ясный день и в грозы Своей стране улыбку и привет. Напомни им, как яростная вьюга Обрушилась на наш несчастный край, И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай! Когда к тебе, покрытой сединами, Знакомой славы донесется след, Твоя рука дрожащая цветами Весенними украсит мой портрет. Туда, в тот мир невидимый, подруга, Где мы сойдемся, взоры обращай И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. Перевод В. Курочкина