Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
«О Ты, — воззвала моя объятая ужасом душа, — единственный, чьей грозной
волею могла быть ниспослана эта мука, которой нет имени в человеческом
языке, дай мне силы вынести ее! Неужели я буду достойна зваться дочерью,
лишь отрекшись от всех прав на это имя? Матушка, моя прекрасная
царственная мать, даже под гнетом страданий сколько нежной заботы проявила ты
о своих несчастных детях! Ах, для того ли оберегалась их жизнь, чтобы
сократить твою?»
От этих
бесчеловечному повелению Елизаветы, чем еще хоть единый час мысленно
видеть чудовищную картину, подсказанную прощальным намеком моего
тюремщика.
Именно тогда, на этом роковом повороте судьбы, моя болезненно
разгоряченная кровь породила и взлелеяла ту непомерную возбудимость чувств,
которая с тех самых пор губительно сказывалась на уравновешенности и на до-
стоинствах моего характера. Кровь то кипела в моих жилах и, в соединении с
расстроенным воображением, населяла мир вокруг меня сонмами бессвязных
фантастических образов, на чьи голоса откликалось мое пылающее сердце,
то медленно отступала к жизненным органам, и тогда, казалось, сам процесс
жизни во мне замирал, я часами сохраняла ледяную неподвижность, и лишь
дыхание говорило о том, что я еще жива. Всякий раз, как приступ
возбуждения овладевал мною, ко мне возвращалось страстное желание спасти свою
мать. В этой смене мучительных состояний тела и души я прожила ужасные
сутки.
На другой день, в тот же час, что и накануне, лорд Бэрли явился вновь,
чтобы узнать мое окончательное решение. Я едва могла отвечать на его
вопросы, не в силах была оторвать взгляд от земли, где мне виделась лишь
могила; весь мой вид говорил о том, как я провела минувшие часы. Моя
безнадежная молчаливая покорность придала ему решимости. Он развернул и
начал читать какую-то бумагу. Это новое и неожиданное обстоятельство
пробудило мое внимание, и я безмолвно, ничего не видя вокруг, выслушала
невероятные, позорные измышления. Бумага, помнится, была озаглавлена
«Добровольное признание, сделанное Эллинор от своего имени и от имени ее сестры
Матильды». В ней говорилось, что «вскоре после того, как королева Мария
Шотландская испросила для себя убежища в Англии (под покровительством
своей сестры Елизаветы), она по различным политическим и честолюбивым
соображениям (как-то: на случай смерти своего единственного сына, что
лишило бы ее потомства, сделав необоснованными притязания на британский
трон наряду с троном покинутого ею королевства; а также дабы привлечь к
себе сочувствие тех вероломных подданных, под чьим надзором она
пребывала) решилась ложно объявить, что заключила брак с Томасом Говардом,
герцогом Норфолком, и при помощи и пособничестве его сестры, леди Скруп
(чей муж был назначен ее охранять), нескольких слуг-шотландцев, а также
некой Гертруды Марлоу (незаконнорожденной сестры лорда Скрупа)
вышеозначенная королева Шотландии притворно изобразила беременность, а со
временем — рождение двух дочерей, которые, при содействии
вышеупомянутых сообщников, тайно воспитывались означенной Гертрудой Марлоу до той
поры, когда Мария сочтет за благо публично объявить о них.
Многочисленные свидетельства были сочинены, составлены и заверены указанной группой
людей с целью узаконить по желанию королевы Шотландской упомянутых
выше тайно появившихся отпрысков под именами Матильда и Эллинор.
Оная Эллинор, поняв, с течением времени, этот искусный сговор и горько
раскаиваясь в оскорблении, чинимом Елизавете, королеве Англии, своей
законной повелительнице, от своего имени и от имени своей сестры Матильды
добровольно признает и торжественно подтверждает, что они не считают
себя рожденными вышеназванной Марией, королевой Шотландской, но имеют
основания верить, что родители их, люди низкого положения, побуждаемые
корыстью, навсегда от них отказались, предоставив вышеназванной королеве
Шотландии и ее сообщникам поступать с детьми как будет сочтено нужным.
Настоящее заявление сделано и подписано в месте, где, по признанию Элли-
нор, она и ее сестра были тайно выращены и воспитаны, а именно — в Сент-
Винсентском Аббатстве, поместье покойного лорда Скрупа, в присутствии и
проч.».
Закончив чтение этого ни с чем не сравнимого образца гнусности, он
призвал нескольких слуг и вложил в мою руку перо. Моя непокорившаяся,
возмущенная душа негодующе восстала против такого очернения и меня, и моей
матери — даже ради спасения ее жизни. Я хотела заговорить, но, прежде чем
мое горе и мой гнев обрели слова, он взглядом пригвоздил меня к месту и
поднес к моим глазам приказ — подлинный, составленный по всей форме, с
подписью и датой — о казни королевы Шотландии. Моя содрогнувшаяся душа
не вынесла этого ужаса. Я поспешно нацарапала и, выхватив из его рук
чудовищный приказ, который он держал передо мной, разорвала его в мелкие
клочки и рухнула на пол, содрогаясь от рыданий. Они были так бурны и
ужасны, что оставить меня одну было бы равносильно убийству. Слуги лорда
Бэрли, ухаживая за мной, проявили человечность, неведомую их господину.