Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

The moon was shining very pleasantly out on the sea, and Jim, attracted to the window by the romantic appearance of the ocean and the heavens, thought he would further enjoy them while smoking.	Луна так ярко сияла над морем и Джеймс, привлеченный к окну романтическим видом небес и океана, подумал, что недурно было бы любоваться всей этой красотой, покуривая трубку.
Nobody would smell the tobacco, he thought, if he cunningly opened the window and kept his head and pipe in the fresh air.	Никто не услышит запаха табака, решил он, если отворить окно и высунуть голову с трубкой на свежий воздух.
This he did: but being in an excited state, poor Jim had forgotten that his door was open all this time, so that the breeze blowing inwards and a fine thorough draught being established, the clouds of tobacco were carried downstairs, and arrived with quite undiminished fragrance to Miss Crawley and Miss Briggs.	Так он и сделал. Но, возбужденный вином, бедный Джеймс совсем забыл, что дверь его комнаты открыта, а между тем легкий бриз, дувший в окно и образовавший приятный сквозняк, понес вниз по лестнице облака табачного дыма, которые, сохранив весь свой аромат, достигли мисс Кроули и мисс Бригс.
The pipe of tobacco finished the business: and the Bute-Crawleys never knew how many thousand pounds it cost them.	Трубка довершила дело, - семейство Бьюта Кроули так и не узнало, сколько тысяч фунтов она им стоила!
Firkin rushed downstairs to Bowls who was reading out the "Fire and the Frying Pan" to his aide-de-camp in a loud and ghostly voice.	Феркин ринулась вниз по лестнице к Боулсу, который в это время громким замогильным голосом читал своему адъютанту "Огонь и полымя".
The dreadful secret was told to him by Firkin with so frightened a look, that for the first moment Mr. Bowls and his young man thought that robbers were in the house, the legs of whom had probably been discovered by the woman under Miss Crawley's bed.	Феркин сообщила ему ужасную тайну с таким перепуганным видом, что в первую минуту мистер Боулс и его помощник подумали, что в доме грабители и Феркин, вероятно, увидела чьи-нибудь ноги, торчащие из-под кровати мисс Кроули.
When made aware of the fact, however--to rush upstairs at three steps at a time to enter the unconscious James's apartment, calling out, "Mr. James," in a voice stifled with alarm, and to cry,	Однако, едва узнав, что случилось, дворецкий опрометью бросился вверх по лестнице, вбежал в комнату ничего не подозревавшего Джима и крикнул ему сдавленным от волнения голосом: -Мистер Джеймс!
"For Gawd's sake, sir, stop that 'ere pipe," was the work of a minute with Mr. Bowls.	Ради бога, сэр, бросьте трубку!
"O, Mr. James, what 'AVE you done!" he said in a voice of the deepest pathos, as he threw the implement out of the window.	О мистер Джеймс, что вы наделали! – добавил он с чувством, вышвыривая трубку в окно.
"What 'ave you done, sir! Missis can't abide 'em."	– Что вы наделали, сэр: мисс Кроули не выносит табака!
"Missis needn't smoke," said James with a frantic misplaced laugh, and thought the whole matter an excellent joke.	– Так пускай она и не курит, - ответил Джеймс с безумным и неуместным смехом, считая весь эпизод превосходной шуткой.

But his feelings were very different in the morning, when Mr. Bowls's young man, who operated upon Mr. James's boots, and brought him his hot water to shave that beard which he was so anxiously expecting, handed a note in to Mr. James in bed, in the handwriting of Miss Briggs.	Однако на следующее утро настроение его сильно изменилось, когда помощник мистера Боулса, производивший манипуляции над сапогами гостя и приносивший ему горячую воду для бритья той бороды, появление которой мистер Джеймс так страстно призывал, подал ему в постель записку, написанную рукой мисс Бригс.
"Dear sir," it said, "Miss Crawley has passed an exceedingly disturbed night, owing to the shocking manner in which the house has been polluted by tobacco; Miss Crawley bids me say she regrets that she is too unwell to see you before you go--and above all that she ever induced you to remove from the ale-house, where she is sure you will be much more comfortable during the rest of your stay at Brighton."	"Дорогой сэр, - писала она, - мисс Кроули провела чрезвычайно беспокойную ночь из-за того, что дом ее осквернен табачным дымом. Мисс Кроули приказала мне передать вам ее сожаление, что она по причине нездоровья не может повидаться с вами до вашего ухода, а главное - что убедила вас покинуть трактир, где вы, как она уверена, с гораздо большим удобством проведете те дни, которые вам еще осталось пробыть в Брайтоне".
And herewith honest James's career as a candidate for his aunt's favour ended.	На том и кончилась карьера достойного Джеймса как кандидата на милость тетушки.
He had in fact, and without knowing it, done what he menaced to do. He had fought his cousin Pitt with the gloves.	Он, сам того не зная, действительно сделал то, что угрожал сделать: он сразился с кузеном Питтом -и потерпел поражение.
Where meanwhile was he who had been once first favourite for this race for money?	Где же между тем находился тот, кто когда-то был первым фаворитом в этих скачках за деньгами?
Becky and Rawdon, as we have seen, were come together after Waterloo, and were passing the winter of 1815 at Paris in great splendour and gaiety.	Бекки и Родон, как мы видели, соединились после Ватерлоо и проводили зиму 1815 года в Париже, среди блеска и шумного веселья.
Rebecca was a good economist, and the price poor Jos Sedley had paid for her two horses was in itself sufficient to keep their little establishment afloat for a year, at the least; there was no occasion to turn into money "my pistols, the same which I shot Captain Marker," or the gold dressing-case, or the cloak lined with sable.	Ребекка была очень экономна, и денег, которые бедный Джоз Седли заплатил за ее лошадей, вполне хватило на то, чтобы их маленькое хозяйство продержалось, по крайней мере, в течение года; и не пришлось обращать в деньги ни "мои пистолеты, те, из которых я застрелил капитана Маркера", ни золотой несессер, ни плащ, подбитый собольим мехом.
Becky had it made into a pelisse for herself, in which she rode in the Bois de Boulogne to the admiration of all: and you should have seen the scene between her and her delighted husband, whom she rejoined after the army had entered Cambray, and when she unsewed herself, and let out of her dress all those watches, knick-knacks, bank-notes, cheques, and valuables, which she had secreted in the wadding, previous to her meditated flight from Brussels!	Бекки сделала себе из него шубку, в которой каталась по Булонскому лесу, вызывая всеобщее восхищение. Если бы вы видели сцену, происшедшую между нею и ее восхищенным супругом, к которому она приехала после того, как армия вступила в Камбре! Она распорола свое платье и вынула оттуда часы, безделушки, банковые билеты, чеки и драгоценности, которые запрятала в стеганую подкладку в то время, как замышляла бегство из Брюсселя.
Tufto was charmed, and Rawdon roared with delighted laughter, and swore that she was better than any play he ever saw, by Jove.	Тафто был в восторге, а Родон хохотал от восхищения и клялся, что все это, ей-богу, интереснее всякого театрального представления.

And the way in which she jockeyed Jos, and which she described with infinite fun, carried up his delight to a pitch of quite insane enthusiasm.	А ее неподражаемо веселый рассказ о том, как она надула Джоза, привел Родона прямо-таки в сумасшедший восторг.
He believed in his wife as much as the French soldiers in Napoleon.	Он верил в свою жену так же, как французские солдаты верили в Наполеона.
Her success in Paris was remarkable.	В Париже она пользовалась бешеным успехом.
All the French ladies voted her charming.	Все французские дамы признали ее очаровательной.
She spoke their language admirably.	Она в совершенстве говорила на их языке.
She adopted at once their grace, their liveliness, their manner.	Она сразу же усвоила их грацию, их живость, их манеры.
Her husband was stupid certainly--all English are stupid--and, besides, a dull husband at Paris is always a point in a lady's favour.	Супруг ее был, конечно, глуп, но все англичане глупы, а к тому же в Париже глупый муж - всегда довод в пользу жены.
He was the heir of the rich and spirituelle Miss Crawley, whose house had been open to so many of the French noblesse during the emigration.	Он был наследником богатой и spirituelle {Остроумной (франц.).} мисс Кроули, чей дом был открыт для стольких французских дворян во время эмиграции.
They received the colonel's wife in their own hotels--"Why," wrote a great lady to Miss Crawley, who had bought her lace and trinkets at the Duchess's own price, and given her many a dinner during the pinching times after the Revolution--"Why does not our dear Miss come to her nephew and niece, and her attached friends in Paris?	Теперь они принимали жену полковника в своих особняках. "Почему бы, - писала одна знатная леди мисс Кроули, которая в трудные дни после революции, не торгуясь, купила у нее кружева и безделушки, - почему бы нашей дорогой мисс не приехать к своему племяннику и племяннице и к преданным друзьям?
All the world raffoles of the charming Mistress and her espiegle beauty.	Весь свет без ума от очаровательной жены полковника и ее espiegle {Шаловливой (франц.).} красоты.
Yes, we see in her the grace, the charm, the wit of our dear friend Miss Crawley!	Да, мы видим в ней грацию, очарование и ум нашего дорогого друга мисс Кроули!
The King took notice of her yesterday at the Tuileries, and we are all jealous of the attention which Monsieur pays her.	Вчера в Тюильри ее заметил король, и мы все завидовали вниманию, которое оказал ей Monsieur {Сударь (в данном случае - титул, дававшийся во Франции младшему брату короля (франц.).}.
If you could have seen the spite of a certain stupid Miladi Bareacres (whose eagle-beak and toque and feathers may be seen peering over the heads of all assemblies) when Madame, the Duchess of Angouleme, the august daughter and companion of kings, desired especially to be presented to Mrs. Crawley, as your dear daughter and protegee, and thanked her in the name of France, for all your benevolence towards our unfortunates during their exile!	Если бы вы могли видеть, как досадовала некая глупая миледи Бейракрс (орлиный нос, ток и перья которой всегда торчат над головами всего общества), когда герцогиня Ангулемская, августейшая дочь и друг королей, выразила особое желание быть представленной миссис Кроули, как вашей дорогой дочери и protegee, и благодарила ее от имени Франции за все благодеяния, оказанные вами нашим несчастным изгнанникам!

She is of all the societies, of all the balls--of the balls--yes--of the dances, no; and yet how interesting and pretty this fair creature looks surrounded by the homage of the men, and so soon to be a mother!	Она бывает на всех собраниях, на всех балах - да, она бывает на балах, но не танцует. И все же как интересна и мила эта прелестная женщина, которая скоро станет матерью! Поклонников у нее без числа.
To hear her speak of you, her protectress, her mother, would bring tears to the eyes of ogres.	А послушать, как она говорит о вас, своей благодетельнице, своей матери, - даже злодей прослезился бы.
How she loves you! how we all love our admirable, our respectable Miss Crawley!"	Как она вас любит! Как мы все любим нашу добрейшую, нашу уважаемую мисс Кроули!"
It is to be feared that this letter of the Parisian great lady did not by any means advance Mrs. Becky's interest with her admirable, her respectable, relative.	Есть основания опасаться, что это письмо знатной парижанки не помогло миссис Бекки завоевать расположение ее добрейшей, ее уважаемой родственницы.
On the contrary, the fury of the old spinster was beyond bounds, when she found what was Rebecca's situation, and how audaciously she had made use of Miss Crawley's name, to get an entree into Parisian society.	Напротив, бешенство старой девы не знало границ, когда ей стало известно об успехах Ребекки и о том, как она дерзко воспользовалась именем мисс Кроули, чтобы получить доступ в парижское общество.
Too much shaken in mind and body to compose a letter in the French language in reply to that of her correspondent, she dictated to Briggs a furious answer in her own native tongue, repudiating Mrs. Rawdon Crawley altogether, and warning the public to beware of her as a most artful and dangerous person.	Слишком потрясенная и душой и телом, чтобы написать письмо по-французски, она продиктовала Бригс яростный ответ на своем родном языке, где начисто отрекалась от миссис Родон Кроули и предостерегала общество от козней этой хитрой и опасной особы.
But as Madame the Duchess of X--had only been twenty years in England, she did not understand a single word of the language, and contented herself by informing Mrs. Rawdon Crawley at their next meeting, that she had received a charming letter from that chere Mees, and that it was full of benevolent things for Mrs. Crawley, who began seriously to have hopes that the spinster would relent.	Но так как герцогиня X. провела в Англии всего лишь двадцать лет, она не понимала по-английски ни слова и удовольствовалась тем, что при следующей встрече известила миссис Родон Кроули о получении от chere Mees {Дорогой мисс (франц.).} очаровательного письма, полного благосклонных отзывов о миссис Кроули, после чего та стала серьезно надеяться, что старая дева смягчится.
Meanwhile, she was the gayest and most admired of Englishwomen: and had a little European congress on her reception-night. Prussians and Cossacks, Spanish and English--all the world was at Paris during this famous winter: to have seen the stars and cordons in Rebecca's humble saloon would have made all Baker Street pale with envy.	Тем временем не было англичанки веселее и обаятельнее ее; вечерние приемы, которые она устраивала, были маленькими европейскими конгрессами: пруссаки и казаки, испанцы и англичане - весь свет был в Париже в эту памятную зиму. При виде того, сколько орденов и лент собиралось в скромном салоне Ребекки, воя Бейкер-стрит побледнела бы от зависти.
Famous warriors rode by her carriage in the Bois, or crowded her modest little box at the Opera.	Прославленные воины верхом сопровождали экипаж Бекки в Булонском лесу или толпились в ее скромной маленькой ложе в опере.
Rawdon was in the highest spirits.	Родон пребывал в отличнейшем состоянии духа.

There were no duns in Paris as yet: there were parties every day at Very's or Beauvilliers'; play was plentiful and his luck good.	В Париже пока еще не было надоедливых кредиторов; каждый день избранное общество собиралось у Бери или Бовилье, игра шла вовсю, и Родону везло.
Tufto perhaps was sulky. Mrs. Tufto had come over to Paris at her own invitation, and besides this contretemps, there were a score of generals now round Becky's chair, and she might take her choice of a dozen bouquets when she went to the play.	Тафто, правда, был не в духе: миссис Тафто по собственному побуждению прибыла в Париж; кроме этого contretemps {Помехи (франц.).}, множество генералов толпилось теперь вокруг кресла Бекки, и когда она ехала в театр, она могла выбирать из десятка присланных ей букетов.
Lady Bareacres and the chiefs of the English society, stupid and irreproachable females, writhed with anguish at the success of the little upstart Becky, whose poisoned jokes quivered and rankled in their chaste breasts.	Леди Бейракрс и подобные ей столпы английского общества, глупые и безупречные, переживали муки ада при виде успеха этой маленькой выскочки Бекки, ядовитые шутки которой больно ранили их целомудренные сердца.
But she had all the men on her side.	Но все мужчины были на ее стороне.
She fought the women with indomitable courage, and they could not talk scandal in any tongue but their own.	Она воевала с женщинами с неукротимой храбростью, а они могли сплетничать о ней только на своем родном языке.
So in fetes, pleasures, and prosperity, the winter of 1815-16 passed away with Mrs. Rawdon Crawley, who accommodated herself to polite life as if her ancestors had been people of fashion for centuries past--and who from her wit, talent, and energy, indeed merited a place of honour in Vanity Fair.	И так, в празднествах, развлечениях и довольстве, проводила зиму 1815-1816 года миссис Родон Кроули, которая столь легко освоилась с жизнью высшего общества, точно ее предки целые столетия вращались в свете. Благодаря своему уму, талантам и энергии она действительно заслужила почетное место на Ярмарке Тщеславия.
In the early spring of 1816, Galignani's Journal contained the following announcement in an interesting corner of the paper:	Ранней весной 1816 года в газете "Галиньяни", в одном из занимательнейших ее столбцов, было помещено следующее сообщение:
"On the 26th of March--the Lady of Lieutenant-Colonel Crawley, of the Life Guards Green--of a son and heir."	"26 марта супруга полковника лейб-гвардии Зеленого полка Кроули разрешилась от бремени сыном и наследником".
This event was copied into the London papers, out of which Miss Briggs read the statement to Miss Crawley, at breakfast, at Brighton.	Известие об этом событии было перепечатано в лондонских газетах, откуда мисс Бригс и вычитала его для сведения мисс Кроули за завтраком в Брайтоне.
The intelligence, expected as it might have been, caused a crisis in the affairs of the Crawley family.	Эта новость, хотя и не была неожиданной, вызвала перелом в делах семейства Кроули.
The spinster's rage rose to its height, and sending instantly for Pitt, her nephew, and for the Lady Southdown, from Brunswick Square, she requested an immediate celebration of the marriage which had been so long pending between the two families.	Ярость старой девы дошла до высшей точки; она тотчас послала за своим племянником Питтом и за леди Саутдаун с Брансуик-сквер и потребовала немедленного бракосочетания, которое оба семейства так долго откладывали.

And she announced that it was her intention to allow the young couple a thousand a year during her lifetime, at the expiration of which the bulk of her property would be settled upon her nephew and her dear niece, Lady Jane Crawley.	При этом она объявила, что намерена выдавать молодой чете ежегодно тысячу фунтов в продолжение всей своей жизни, а по окончании оной завещает большую часть имущества племяннику и дорогой племяннице, леди Джейн Кроули.
Waxy came down to ratify the deeds--Lord Southdown gave away his sister--she was married by a Bishop, and not by the Rev. Bartholomew Irons--to the disappointment of the irregular prelate.	Уокси явился, чтобы официально закрепить эти распоряжения. Лорд Саутдаун был у сестры посаженым отцом; венчание совершал епископ, а не преподобный Бартоломью Айронс, чю очень обидело этого самозванного прелата.
When they were married, Pitt would have liked to take a hymeneal tour with his bride, as became people of their condition. But the affection of the old lady towards Lady Jane had grown so strong, that she fairly owned she could not part with her favourite.	После свадьбы Питту хотелось предпринять свадебное путешествие, как и подобало людям в их положении, но привязанность старой леди к леди Джейн так сильно возросла, что, как она прямо в том призналась, она не могла расстаться со своей любимицей.
Pitt and his wife came therefore and lived with Miss Crawley: and (greatly to the annoyance of poor Pitt, who conceived himself a most injured character-being subject to the humours of his aunt on one side, and of his mother-in-law on the other). Lady Southdown, from her neighbouring house, reigned over the whole family--Pitt, Lady Jane, Miss Crawley, Briggs, Bowls, Firkin, and all.	Поэтому Питт и его жена переехали к мисс Кроули и поселились у нее; и к великой досаде бедного мистера Питта, который считал очень несправедливым, что ему приходится выносить, с одной стороны, капризы тетки, а с другой - тещи, леди Саутдаун, жившая в соседнем доме, властвовала теперь над всем семейством: над Питтом, леди Джейн, мисс Кроули, Бригс, Боулсом, Феркин и всеми вообще.
She pitilessly dosed them with her tracts and her medicine, she dismissed Creamer, she installed Rodgers, and soon stripped Miss Crawley of even the semblance of authority.	Она безжалостно пичкала их своими брошюрами и лекарствами, дала отставку Кримеру и водворила Роджерса - и вскоре лишила мисс Кроули какой бы то ни было власти.
The poor soul grew so timid that she actually left off bullying Briggs any more, and clung to her niece, more fond and terrified every day.	Бедняжка так присмирела, что даже перестала изводить Бригс и с каждым днем все с большей нежностью и страхом привязывалась к племяннице.
Peace to thee, kind and selfish, vain and generous old heathen!--We shall see thee no more.	Мир тебе, добрая и эгоистичная, великодушная, суетная старая язычница! Мы больше тебя не увидим.
Let us hope that Lady Jane supported her kindly, and led her with gentle hand out of the busy struggle of Vanity Fair.	Будем надеяться, что леди Джейн нежно поддерживала ее и вывела своей любящей рукой из суеты и шума Ярмарки Тщеславия.
CHAPTER XXXV	ГЛАВА XXXV
Widow and Mother	Вдова и мать
The news of the great fights of Quatre Bras and Waterloo reached England at the same time.	Известия о битвах при Катр-Бра и Ватерлоо пришли в Англию одновременно.
The Gazette first published the result of the two battles; at which glorious intelligence all England thrilled with triumph and fear.	"Г азета" первая опубликовала эти славные донесения, и всю страну охватил трепет торжества и ужаса.

Particulars then followed; and after the announcement of the victories came the list of the wounded and the slain.	Затем последовали подробности: извещения о победах сменил нескончаемый список раненых и убитых.
Who can tell the dread with which that catalogue was opened and read!	Кто в силах описать, с каким страхом разворачивались и читались эти списки!
Fancy, at every village and homestead almost through the three kingdoms, the great news coming of the battles in Flanders, and the feelings of exultation and gratitude, bereavement and sickening dismay, when the lists of the regimental losses were gone through, and it became known whether the dear friend and relative had escaped or fallen.	Вообразите, как встречали в каждой деревушке, чуть ли не в каждом уголке всех трех королевств великую весть о битвах во Фландрии; вообразите чувства ликования и благодарности, чувства неутешного горя и безысходного отчаяния, когда люди прочли эти списки и стало известно, жив или погиб близкий друг или родственник.
Anybody who will take the trouble of looking back to a file of the newspapers of the time, must, even now, feel at second-hand this breathless pause of expectation.	Всякий, кто возьмет на себя труд просмотреть эти газеты того времени, даже теперь вчуже почувствует этот трепет ожидания.
The lists of casualties are carried on from day to day: you stop in the midst as in a story which is to be continued in our next.	Списки потерь печатались изо дня в день; вы останавливались посредине, как в рассказе, продолжение которого обещано в следующем номере.
Think what the feelings must have been as those papers followed each other fresh from the press; and if such an interest could be felt in our country, and about a battle where but twenty thousand of our people were engaged, think of the condition of Europe for twenty years before, where people were fighting, not by thousands, but by millions; each one of whom as he struck his enemy wounded horribly some other innocent heart far away.	Подумайте только, с каким волнением ждали ежедневно этих листков по мере их выхода из печати! И если такой интерес возбуждали они в нашей стране - к битве, в которой участвовало лишь двадцать тысяч наших соотечественников, то подумайте о состоянии всей Европы в течение двадцати лет, предшествовавших этой битве, - там люди сражались не тысячами, а миллионами, и каждый из них, поразив врага, жестоко ранил чье-нибудь невинное сердце далеко от поля боя.
The news which that famous Gazette brought to the Osbornes gave a dreadful shock to the family and its chief.	Известие, которое принесла знаменитая "Г азета" семейству Осборнов, страшным ударом поразило обеих сестер и их отца.
The girls indulged unrestrained in their grief. The gloom-stricken old father was still more borne down by his fate and sorrow.	Но если девицы открыто предавались безудержной скорби, то тем горше было мрачному старику нести тяжесть своего несчастья.
He strove to think that a judgment was on the boy for his disobedience. He dared not own that the severity of the sentence frightened him, and that its fulfilment had come too soon upon his curses.	Он старался убедить себя, что это возмездие строптивцу за ослушание, и не смел сознаться, что он и сам потрясен суровостью приговора и тем, что его проклятие так скоро сбылось.
Sometimes a shuddering terror struck him, as if he had been the author of the doom which he had called down on his son.	Иногда он содрогался от ужаса, как будто и вправду был виновником постигшей сына кары.
There was a chance before of reconciliation. The boy's wife might have died; or he might have come back and said, Father I have sinned.	Раньше еще оставались какие-то возможности для примирения: жена Джорджа могла умереть или сам он мог прийти и сказать: "Отец, прости, я виноват".
But there was no hope now.	Но теперь уже не было надежды.

He stood on the other side of the gulf impassable, haunting his parent with sad eyes.	Его сын стоял на другом краю бездны, не спуская с отца грустного взора.
He remembered them once before so in a fever, when every one thought the lad was dying, and he lay on his bed speechless, and gazing with a dreadful gloom.	Старик вспомнил, что видел однажды эти глаза -во время горячки, когда все думали, что юноша умирает, а он лежал на своей постели безмолвный, с устремленным куда-то скорбным взглядом.
Good God! how the father clung to the doctor then, and with what a sickening anxiety he followed him: what a weight of grief was off his mind when, after the crisis of the fever, the lad recovered, and looked at his father once more with eyes that recognised him.	Милосердный боже! Как отец цеплялся тогда за доктора и с какой тоскливой тревогой внимал ему! Какая тяжесть свалилась с его сердца, когда после кризиса мальчик стал поправляться и в глазах его, обращенных на отца, снова затеплилось сознание!
But now there was no help or cure, or chance of reconcilement: above all, there were no humble words to soothe vanity outraged and furious, or bring to its natural flow the poisoned, angry blood.	А теперь не могло быть никаких надежд ни на поправку, ни на примирение, а главное -никогда уже не услышит он тех смиренных слов, которые одни могли бы смягчить оскорбленное тщеславие отца и успокоить его отравленную яростью кровь.
And it is hard to say which pang it was that tore the proud father's heart most keenly--that his son should have gone out of the reach of his forgiveness, or that the apology which his own pride expected should have escaped him.	И трудно сказать, что больше терзало гордое сердце старика: то, что его сын находился за пределами прощения, или то, что сам он никогда не услышит той мольбы о прощении, которой так жаждала его гордость.
Whatever his sensations might have been, however, the stern old man would have no confidant.	Однако, каковы бы ни были его чувства, суровый старик ни с кем не делился ими.
He never mentioned his son's name to his daughters; but ordered the elder to place all the females of the establishment in mourning; and desired that the male servants should be similarly attired in deep black.	Он никогда не произносил имени сына при дочерях, но приказал старшей одеть всю женскую прислугу в траур и пожелал, чтобы все слуги мужского пола тоже облеклись в черное.
All parties and entertainments, of course, were to be put off.	Приемы и развлечения были, конечно, отменены.
No communications were made to his future son-in-law, whose marriage-day had been fixed: but there was enough in Mr. Osborne's appearance to prevent Mr. Bullock from making any inquiries, or in any way pressing forward that ceremony.	Будущему зятю ничего не говорилось о свадьбе, и хотя день ее был уже давно назначен, один вид мистера Осборна удерживал мистера Буллока от расспросов или каких-либо попыток ускорить приготовления.
He and the ladies whispered about it under their voices in the drawing-room sometimes, whither the father never came.	Он порой шептался об этом с дамами в гостиной, куда отец никогда не заходил, проводя все время у себя в кабинете.
He remained constantly in his own study; the whole front part of the house being closed until some time after the completion of the general mourning.	Вся парадная половина дома была закрыта на время траура.
About three weeks after the 18th of June, Mr. Osborne's acquaintance, Sir William Dobbin, called at Mr. Osborne's house in Russell Square, with a very pale and agitated face, and insisted upon seeing that gentleman.	Недели через три после 18 июня старый знакомый мистера Осборна, сэр Уильям Доббин, явился на Рассел-сквер, очень бледный и взволнованный, и настоял на том, чтобы быть допущенным к главе семьи.

Ushered into his room, and after a few words, which neither the speaker nor the host understood, the former produced from an inclosure a letter sealed with a large red seal.	Войдя в комнату и сказав несколько слов, которых не поняли ни сам говоривший, ни хозяин дома, посетитель достал письмо, запечатанное большой красной печатью.
"My son, Major Dobbin," the Alderman said, with some hesitation, "despatched me a letter by an officer of the --th, who arrived in town to-day.	– Мой сын, майор Доббин, - заявил олдермен с волнением, - прислал мне письмо с одним офицером *** полка, сегодня приехавшим в город.
My son's letter contains one for you, Osborne."	В письме моего сына было письмо к вам, Осборн.
The Alderman placed the letter on the table, and Osborne stared at him for a moment or two in silence.	– Олдермен положил запечатанный пакет на стол, и Осборн минуту или две молча смотрел на посетителя.
His looks frightened the ambassador, who after looking guiltily for a little time at the grief-stricken man, hurried away without another word.	Взгляд этот испугал посланца, он виновато посмотрел на убитого горем человека и поспешил уйти, не добавив ни слова.
The letter was in George's well-known bold handwriting.	Письмо было написано знакомым смелым почерком Джорджа.
It was that one which he had written before daybreak on the 16th of June, and just before he took leave of Amelia.	Это было то самое письмо, которое он написал на рассвете 16 июня, перед тем как проститься с Эмилией.
The great red seal was emblazoned with the sham coat of arms which Osborne had assumed from the Peerage, with	На большой красной печати был оттиснут фальшивый герб с девизом
"Pax in bello" for a motto; that of the ducal house with which the vain old man tried to fancy himself connected.	"Pax in bello" {"Мир во время войны" (лат.).} заимствованный Осборном из "Книги пэров" и принадлежавший герцогскому дому, на родство с которым притязал тщеславный старик.
The hand that signed it would never hold pen or sword more.	Рука, подписавшая письмо, никогда уже не будет держать ни пера, ни меча.
The very seal that sealed it had been robbed from George's dead body as it lay on the field of battle.	Самая печать, которой оно было запечатано, была похищена у Джорджа, когда он мертвый лежал на поле сражения.
The father knew nothing of this, but sat and looked at the letter in terrified vacancy. He almost fell when he went to open it.	Отец не знал этого; он сидел и смотрел на конверт в немом ужасе, а когда поднялся, чтобы взять его в руки, едва не упал.
Have you ever had a difference with a dear friend?	Были ли вы когда-нибудь в ссоре с близким другом?
How his letters, written in the period of love and confidence, sicken and rebuke you!	Какое мучение и какой укор для вас его письма, написанные в пору любви и доверия!
What a dreary mourning it is to dwell upon those vehement protests of dead affection!	Какое тяжкое страдание - задуматься над этими горячими излияниями умершего чувства!
What lying epitaphs they make over the corpse of love!	Какой лживой эпитафией звучат они над трупом любви!
What dark, cruel comments upon Life and Vanities!	Какие это мрачные, жестокие комментарии к Жизни и Тщеславию!

Most of us have got or written drawers full of them.	Большинство из нас получало или писало такие письма пачками.
They are closet-skeletons which we keep and shun.	Это позорные тайны, которые мы храним и которых боимся.
Osborne trembled long before the letter from his dead son.	Осборн долго сидел, весь дрожа, над посланием умершего сына.
The poor boy's letter did not say much.	В письме бедного молодого офицера было сказано немного.
He had been too proud to acknowledge the tenderness which his heart felt.	Он был слишком горд, чтобы обнаружить нежность, которую чувствовал в сердце.
He only said, that on the eve of a great battle, he wished to bid his father farewell, and solemnly to implore his good offices for the wife--it might be for the child--whom he left behind him.	Он только писал, что накануне большого сражения хочет проститься с отцом, и заклинал его оказать покровительство жене и, может быть, ребенку, которых он оставляет после себя.
He owned with contrition that his irregularities and his extravagance had already wasted a large part of his mother's little fortune.	Он с раскаянием признавался, что вследствие своей расточительности и беспорядочности уже растратил большую часть маленького материнского капитала.
He thanked his father for his former generous conduct; and he promised him that if he fell on the field or survived it, he would act in a manner worthy of the name of George Osborne.	Он благодарил отца за его прежнее великодушие и обещал - что бы ни сулил ему завтрашний день, жизнь или смерть на поле битвы, - не опозорить имени Джорджа Осборна.
His English habit, pride, awkwardness perhaps, had prevented him from saying more.	Свойственная англичанину гордость, быть может, некоторое чувство неловкости не позволяли ему сказать больше.
His father could not see the kiss George had placed on the superscription of his letter.	Отец не мог видеть, как он поцеловал адрес на конверте.
Mr. Osborne dropped it with the bitterest, deadliest pang of balked affection and revenge.	Мистер Осборн уронил листок с горькой, смертельной мукой неудовлетворенной любви и мщения.
His son was still beloved and unforgiven.	Его сын был все еще любим и не прощен.
About two months afterwards, however, as the young ladies of the family went to church with their father, they remarked how he took a different seat from that which he usually occupied when he chose to attend divine worship; and that from his cushion opposite, he looked up at the wall over their heads.	Однако месяца два спустя, когда обе леди были с отцом в церкви, они обратили внимание на то, что он сел не на свое обычное место, с которого любил слушать службы, а на противоположную сторону и что со своей скамьи он смотрит на стену над их головой.
This caused the young women likewise to gaze in the direction towards which their father's gloomy eyes pointed: and they saw an elaborate monument upon the wall, where Britannia was represented weeping over an urn, and a broken sword and a couchant lion indicated that the piece of sculpture had been erected in honour of a deceased warrior.	Это заставило молодых женщин также посмотреть в направлении, куда были устремлены мрачные взоры отца. И они увидели на стене затейливо разукрашенную мемориальную доску, на которой была изображена Британия, плачущая над урной; сломанный меч и спящий лев указывали, что доска эта водружена в честь павшего воина.