Чужие грехи
Шрифт:
— Вамъ-то и для дтей нужно въ Петербургъ, обратилась гостья, къ хозяйк — я думаю, ихъ учить начнете?
— Вроятно, неохотно отвтила Олимпіада Платоновна, почти не принимая участія въ разговор.
— Они у васъ будутъ жить и въ Петербург? спросила гостья.
— Не знаю! Это будетъ зависть не отъ меня. У нихъ свой домъ.
— Да, конечно! согласилась съ нею гостья. — Вамъ и неудобно возиться съ дтьми. Это вдь утомительно для васъ. Наконецъ, я думаю, и ихъ родители соскучились о нихъ…
Гостья мелькомъ взглянула на дтей и вдругъ испуганно проговорила:
— Ахъ, что съ нимъ?
Олимпіада Платоновна быстро взглянула на мальчика и проворно поднялась съ мста, чтобы поддержать ребенка, который, казалось,
На слдующій день мальчикъ явился въ столовую къ чаю блдный, грустный, но не сказалъ ни слова объ отъзд, о томъ, что онъ боится опять попасть въ домъ отца. Цлый день онъ смотрлъ какъ то странно, былъ какъ то сосредоточенъ, въ его дтской голов роились какія то болзненныя и недтскія мысли. «Я не скажу ma tante, чтобы она меня не отдавала… Надолъ я ей, если отдастъ… Отвезутъ къ пап и мам, я сейчасъ умру… Ma tante придетъ и увидитъ меня мертвымъ и скажетъ: зачмъ я его отдала!.. И потомъ будетъ плакать, все будетъ плакать, что отдала»… думалъ онъ и на его глаза навертывались крупныя слезы, — слезы о тетк, плачущей о томъ, что она его отдала и что онъ умеръ.
— Но я не скажу ей… ничего не скажу… Не надо! шепталъ онъ съ какой то покорностью человка, который сознаетъ, что онъ никому не нуженъ, что его не любятъ и что просить о любви нельзя.
IV
Петербургскій зимній сезонъ того года, когда происходили описанныя событія, начался для извстныхъ кружковъ столичнаго общества довольно весело: онъ начался толками о крупномъ скандал въ семь Владиміра Аркадьевича Хрюмина. Вс люди, хотя по-наслышк знавшіе эту семью, уже знали, что Евгенія Александровна бросила мужа, вс говорили о томъ, что онъ бросилъ своихъ дтей на попеченіе княжны Олимпіады Платоновны Дикаго, вс сплетничали о томъ, что, кажется, у Евгеніи Александровны родился еще ребенокъ и что этого ребенка не признаетъ ея мужъ своимъ, вс сожалли юнаго Михаила Егоровича Олейникова, попавшагося въ руки этой втреной женщины, вс разсуждали, будетъ ли утвержденъ формальный разводъ Хрюминыхъ и на какихъ основаніяхъ могутъ они хлопотать объ этомъ развод. Эта исторія съ каждымъ днемъ длалась все боле и боле пикантною и общала обществу въ близкомъ будущемъ не мало интересныхъ подробностей и перепетій. Скандалъ въ чужой семь — это такъ занимательно! Сами Хрюмины, сдлавшись сказкой города, длали всевозможные ошибки и промахи, способные раздуть этотъ скандалъ, — Евгенія Александровна по свойственной ей безтактности, Владиміръ Аркадьевичъ по свойственнымъ ему горячности и жолчности.
Евгенія Александровна, пріютившаяся у своей старой грховодницы-гувернантки Бетси, довольно долго по невол не появлялась нигд въ обществ. Ей нужно было скрыть свое положеніе, нужно было скрыть своего ребенка, нужно было сдлать такъ, чтобы у мужа не было никакихъ уликъ относительно этого обстоятельства. Сдлать все это было не особенно трудно: ребенокъ родился, его отдали въ подгородную деревню на грудь, Евгенія Александровна стала поправляться посл болзни и тотчасъ же ее потянуло къ людямъ, къ обществу, въ
— Мишель, мн нужны платья, у меня шубы нтъ, голубчикъ, говорила пвучимъ голоскомъ Евгенія Александровна, ласкаясь къ Олейникову. — Не могу же я зимою вызжать въ лтнихъ платьяхъ и въ легкомъ бархатномъ пальто.
— Погоди, Женя, все, все будетъ, отвчалъ Михаилъ Егоровичъ. — Наша жизнь еще впереди. Вотъ навернется какое нибудь крупное дло…
— А если не навернется? спрашивала она, перебивая его.
— Ну, на нтъ и суда нтъ! говорилъ онъ, — Обойдемся и такъ. Да теб некуда и вызжать!
Это начинало раздражать Евгенію Александровну. Она вовсе не думала обрекать себя на затворничество.
— Некуда вызжать! Что же это ты думаешь, что я все буду сидть въ четырехъ стнахъ? говорила она, надувая губки.
— Ну да, какъ птичка въ клтк! шутилъ онъ, еще не замчая ея раздраженія. — Пока крыльевъ нтъ — посидишь, а оперишься — тогда и полетишь на вс четыре стороны.
— Ахъ, ты все съ шутками! Какъ это глупо! Это вы тамъ въ суд привыкли все хихикать надо всмъ. На каторгу упекаете человка, а сами острите да посмиваетесь. Я теб совсмъ серьезно говорю, что безъ платьевъ не могу я ходить!
Тонъ Евгеніи Александровны длался совсмъ капризнымъ.
— Да и я совсмъ серьезно теб говорю, что покуда нтъ денегъ — нтъ и платьевъ, отвчалъ онъ немного строго и наставительно.
— Это мило! Это любезно! сердилась она не на шутку, кусая губки.
Она отворачивалась отъ него и замолкала. Не хорошія мысли начинали бродить въ ея голов. Она сомнвалась въ его любви, потому что онъ «все отказываетъ, все отказываетъ, во всемъ, во всемъ!»
— Я вотъ что теб скажу, Женя, серьезно продолжалъ между тмъ онъ. — Мы немножко избалованы, немножко привыкли ничего не длать, а отъ этого отвыкать нужно. Нужно нсколько серьезне смотрть на жизнь. Разъ мы сошлись — мы должны длить и горе, и радость, помогать другъ другу, входить въ нужды другъ друга…
— Ахъ, Боже мой, точно въ суд ораторствуетъ! перебивала его Евгенія Александровна. — «Господа присяжные! На жизнь надо смотрть серьезне!» Это скучно, скучно, Мишель!
Она въ волненіи начинала ходить по комнат.
— Скучно, но справедливо, настойчиво продолжалъ онъ. — Да, мы должны входить въ нужды другъ друга…
— Входить въ нужды другъ друга! воскликнула остановившаяся передъ нимъ Евгенія Александровна. — Я ему говорю, что мн нужно платье, что мн нужна шуба, а онъ смется… это, по его, значитъ входить въ нужды другъ друга!
— Да, но ты забыла, что, входя въ мои нужды, ты прежде всего не стала бы даже и требовать нарядовъ, когда у меня нтъ денегъ, замтилъ Михаилъ Егоровичъ.
— Нарядовъ, нарядовъ! загорячилась Евгенія Александровна. — Что у тебя за понятія! Я не нарядовъ прошу, а необходимой одежды! Что же мн безъ платья ходить, въ рубище завернуться?..
— Женя, ты кажется, начинаешь серьезно сердиться? почти строго произнесъ Михаилъ Егоровичъ.
Въ тон его вопроса было нчто говорившее, что у этого человка, слабохарактернаго, мягкаго и ласковаго на видъ, есть въ душ извстный запасъ суровости, можетъ быть, даже жестокости, что иногда съ нимъ не особенно удобно шутить. Евгенію Александровну этотъ тонъ раздражилъ еще боле. Она вся вспыхнула и въ ея глазахъ сверкнулъ не добрый огонекъ гнва.