Фирдоуси Абулькасим. Шахнаме. Том 2

Фирдоуси Хаким Абулькасим

[Пиран вверяет Кей-Хосрова пастухам]

Призвал скотоводов со склонов Колу, [317] Царевича им поручил и, хвалу Воздав ненаглядному, свету очей, ⁸²³⁰ Наказывал вождь: «Больше жизни своей Любите, лелейте его, чтоб пути Ни ветру, ни праху к нему не найти. Во всем угождайте ему: ничего — Ни ока, ни сердца — не жаль для него». «О вождь, — пастухи отвечали тотчас, — Усердно исполним твой каждый приказ». С младенцем кормилицу он снарядил И щедрой рукой пастухов наградил. Склонились, и руки к очам поднесли, ⁸²⁴⁰ И в горы младенца с собой увезли. Года проходили, в безвестности он Рос, щедро дарами небес наделён. Когда исполину седьмой миновал, Он доблестью славный свой род затмевал. [318] Лук сделал из жерди отважный стрелок, Скрутил тетиву из овечьих кишок, Скрепил на концах два надёжных узла И лук оснастил. Хоть без перьев стрела И без наконечника — отрок готов ⁸²⁵⁰ В просторы степные помчаться на лов. Уже на десятом году исполин На вепря, на волка кидался один; Уж тигров и львов обрекал он на смерть, А луком была та же гнутая жердь. Шло время, и лето сменяло весну, Не стал подчиняться юнец пестуну. [319] Спустился пастух озадаченный с гор, Явился, степной пересекши простор, К Пирану: «На нашего юного льва ⁸²⁶⁰ Пожалуюсь я, о дружины глава! Сначала на ланей охотился он, Затем был охотой на тигров прельщён, А ныне и льва на охоте настичь Ему не труднее, чем робкую дичь. Ведь если себе причинит он изъян — Меня обвинишь ты, о славный Пиран!» С улыбкою выслушав эти слова, Вождь молвил: «Природа его такова!». И вот предводитель бойцов с пастухом ⁸²⁷⁰ Ко льву солнцеликому мчатся верхом. Выходит к ним отрок. На плечи и стан Взирает, дивясь, именитый Пиран, А тот легче ветра к нему подбежал И руку почтительно облобызал. Увидел Пиран ослепительный лик, И нежности жар ему в сердце проник. В объятиях долго держал он юнца, В душе за него умоляя Творца. «О доблестный,— вымолвил отрок,— свой край ⁸²⁸⁰ Немеркнущей славой весь век озаряй! Недаром здесь каждый, кто знает тебя, Добрейшей душой называет тебя. Пастушьего сына, людей не стыдясь, В объятья ты принял, прославленный князь!» Жаль юноши стало вождю-мудрецу, И кровь прилила от волненья к лицу. [320] Вскричал он: «Мой отрок, душе дорогой, Благих властелинов наследник благой! В роду твоём не был никто пастухом, ⁸²⁹⁰ Немало тебе расскажу я о том». Велел для него привести скакуна, И мантия царская принесена. Направился в замок с ним доблестный муж И горько оплакан был вновь Сиавуш. Стал юноша витязю светом очей; [321] Любя ненаглядного все горячей, Страшась за него, Афрасьяба кляня, Ни ночи не знал он спокойной, ни дня; Питомцу все силы души посвятил. [322] ⁸³⁰⁰ Шли дни, продолжалось вращенье светил...

317

8227 Колу () — гора. Определить точное географическое местоположение затруднительно.

318

8244

В оригинале:

хон"aр ба н"aжад"aш х"aми гофт раз.

Дословно:

«Его талант (доблесть) соответствовал его происхождению».

319

8256 Здесь переводчик с полным основанием предпочел перенесенный Вуллерсом в примечание вариант Парижского издания, так как он даёт необходимое согласование с последующим текстом.

320

8286 В оригинале: «подобно пламени загорелось его лицо».

321

8295—8296 В оригинале:

«Он [Пиран] воспитывал его в объятиях [своих]

Радовался ему и [своей] судьбе».

322

8299—8300 В переводе переставлены полустишья этого заключающего главу бейта. Сам бейт дословно переводится так:

«В этом так же немного обернулся (букв. прошел) небосвод.

В сердце он (Пиран) имел спокойствие и любовь»,

а вариант Парижского издания уточняет: «любовь к шаху» (т. е. к юному царевичу — аз шах мехр).

[Пиран приводит Кей-Хосрова к Афрасьябу]

Однажды, лишь сумрак на землю сошёл, Примчался царя Афрасьяба посол: Пирана, мол, царь пожелал повидать. Увидел — и старое вспомнил опять: «Напрасно гоню я смятение прочь, Мне тайного ужаса не превозмочь. Ты скажешь, он день помрачил предо мной, Тот юноша, сын Сиавуша родной. Растить Феридунова внука — кому? ⁸³¹⁰ Простым скотоводам? Противно уму! Что проку беречься, коль в ярости рок? Кто кары небесной избегнуть бы мог? Коль чужд он событьям минувших времён — Рад буду, пусть радостен будет и он. Но, если проявит злонравье — с юнцом Я также расправлюсь, как прежде с отцом». Ответил Пиран: «О владыка страны, Ты мудр, и советы тебе не нужны. Подумай, что может он знать о былом ⁸³²⁰ Ребенок с незрелым, убогим умом? В горах пастухами взращённый, как зверь, И знанью и мудрости чужд он, поверь. К тому же вчера от его пестуна Слыхал я: царевич пригож, как весна, И ликом дивит, и осанкою он, Да только рассудка бедняга лишён. Забудь же тревогу, о царства глава, Припомни премудрого мужа слова: Превыше отца — воспитатель. Притом ⁸³³⁰ Царевич ведь с матерью схож, не с отцом. Лишь только услышу твой царский приказ, К тебе с Кей-Хосровом приду я тотчас. Меня успокой только словом одним: Клянись, что останется он невредим! Бывало, венцом и державою встарь Клялся Феридун, добродетельный царь, И твёрд, неизменен был в слове своем; Тур гордый клялся вездесущим Творцом; Задшем именитый булатом клялся [323] ⁸³⁴⁰ И Тем, кто воздвиг над землей небеса». Тревога от тех увещаний благих Рассеялась, гнев Афрасьяба утих. И дал он обет властелина святой: «Днем светлым клянусь и ночной темнотой, Клянусь Судиёю, что сонмы светил, Зверьё, человека и жизнь сотворил — Безвинного юношу не погублю, Дыханием гнева его не спалю». Вождь вымолвил: «Счастлив и радостен будь, ⁸³⁵⁰ О ты, что избрал справедливости путь! Пусть вечно ведет тебя разума свет, У ног твоих прахом да будет весь свет!». Умчался Пиран, к Кей-Хосрову спеша, Лик рдеет, что мак, и ликует душа. Велит он: «Прикинься блаженным, смотри! О битве он спросит — про пир говори. Прикинься, как будто не знаешь его. Разумного не говори ничего. В речах уничтожив рассудка следы, ⁸³⁶⁰ Быть может, сегодня избегнешь беды». Короною царской украсил Пиран Питомца, по-царски стянул ему стан, Велел огневого коня привести. И вот уж Пиран с Кей-Хосровом в пути. Как вихрь, ко дворцу Афрасьяба летят, И все на юнца со слезами глядят. «Дорогу! — кричат перед дверью дворца — Вождь юный явился, искатель венца!» Вступает в чертог молодой великан, ⁸³⁷⁰ Его к Афрасьябу подводит Пиран. Дед глянул — и пот проступил на челе, [324] Он вспомнил, стыдясь, о содеянном зле. Пиран, между тем, словно ива дрожит От страха, что юноша будет убит. То милость в душе Афрасьяба, то гнев... Взирает владыка, лицом побледнев, На стать и величие богатыря, На эту осанку и поступь царя. Но вот улыбнулся, себя превозмог: ⁸³⁸⁰ Смягчил ему сердце всевидящий рок. «О юный пастух! — молвит с лаской в очах, — Поведай, что знаешь о днях и ночах? Как жил, расскажи мне, в горах, среди стад, Как пас и считал ты козлят и ягнят?» А тот отвечает: «Нет дичи, увы! Нет стрел у меня, лука нет, тетивы». Царь спрашивать стал, как текут времена, Про благо и зло, про его пестуна. Ответ был: «Завидев пантеры приют, ⁸³⁹⁰ Сильнейшие даже в смятенье придут». Расспрашивать стал повелитель юнца Про землю иранскую, мать и отца. А тот отвечает: «С неистовым львом Не сладит охотничий пес нипочём». Царь молвил: «Должно быть, в Иран ты готов Помчаться, увидеть главу храбрецов?». В ответ Кей-Хосров: «Там, где степь и гора, Наездника встретил я позавчера». Тут царь засмеялся, от счастья расцвёл, ⁸⁴⁰⁰ С ним ласково снова беседу повёл: «Ты жаждешь, быть может, науки постичь, Иль биться с врагом, бросив мщения клич?». «Нет жира совсем в молоке, — был ответ, — Прочь всех козопасов — терпения нет!» Над речью бессвязной смеясь, властелин Пирану сказал: «Предводитель дружин, Ты прав был, бедняга рассудка лишён: Ему я — о полдне, о полночи — он. Ни добрых он дел не свершит, ни грехов. Нет, жаждущий мщения муж не таков! Верни его матери, пусть без забот ⁸⁴¹⁰ Он в Сиавушгорде отныне живет. Пусть мудрый за ним воспитатель следит, От злых наущений его оградит. Дарами его надели пощедрей: Дирхемов, рабов и коней не жалей».

323

8339 Задшем, иначе Заэшм — легендарный предок — отец Пешенга, т. е. дед Афрасиаба (см. прим. 7902—03 в томе I).

324

8371 В оригинале:

нейара рох "aз ш"aрм-е у шод пор аб,

дословно:

«у деда от стыда перед ним лицо стало полным блеска» (или воды).

[Кей-Хосров оптравляется в Сиавушгорд]

«Скорей!» — Кей-Хосрова торопит мудрец, [325] И оба покинули царский дворец. С весельем, надеясь на лучшие дни, ⁸⁴²⁰ В жилище Пирана вступают они. Вождь славит Йездана, на сердце светло: Державное древо плоды принесло! Он двери хранилищ велит отомкнуть, Богата юнца снаряжает он в путь. Немало одежд, искромётных камней, Оружья, венцов, кушаков и коней, Со златом тугих кошелей и ковров, И много других драгоценных даров Вручил Кей-Хосрову. Сердечно к тому ж ⁸⁴³⁰ Напутствовал юношу доблестный муж. И сына, и мать проводил он потом В прославленный град, возведенный отцом: Тот град пребывал в запустенье, увы... Для встречи Хосрова и царской вдовы, Ликуя, спешит отовсюду народ, Весь город любимым хвалу воздаёт. Все рады: дал отпрыск поверженный ствол, И пышно тот отпрыск могучий расцвёл. И каждый душой за усопшим царём ⁸⁴⁴⁰ Летит и его поминает добром. Где были колючки — цветы разрослись., Где сорные травы — встаёт кипарис. [326] А где сиавушева кровь пролилась — Смоковница стройная ввысь вознеслась, [327] И мускусом листья запахли, и лик Царя Сиавуша на каждом возник. Смоковница та зеленела весь год, [328] Под ней о царевиче плакал народ. Да, вот что творит он, безжалостный рок! [329] ⁸⁴⁵⁰ Дитя от сосцов он отторгнуть бы мог. Едва насладишься ты, мир возлюбя — Рок тут же в пучину низвергнет тебя. Не верь в этот бренный и призрачный кров, К концу роковому будь сердцем готов. Ты рубище носишь иль носишь венец — Расстанешься с миром земным под конец. В саду бытия только радость вкушай, — Печали дохнуть на себя не давай. Заботы отбрось, этот замок не твой, ⁸⁴⁶⁰ Твой — только приют под доской гробовой. Ты благ не копи, всё вкушай до конца, Надейся на щедрость благого Творца. Будь весел — довольно с тебя и того! Увы, небеса не щадят никого. Счастливец главой до луны вознесён, Мгновенье — и в бездну низринется он. Так рок начертал всемогущей рукой: Ты ныне во прахе, а завтра — другой. Как мстили за смерть Сиавуша, внемли, ⁸⁴⁷⁰ Как царского сына в Иран увезли.

325

8417 В оригинале сказано не мудрец, а военачальник — сеп"aхб"aд — т. е. Пиран.

326

8442 Следующий в тексте Вуллерса бейт, отсутствующий и в Калькуттском издании, в переводе опущен.

327

8444 В оригинале просто дерево, ствол (н"aрд).

328

8447—8448 Дословно:

«Она (Смоковница) в месяц Дей (т. е. зимой—см. прим. 110736 в томе I) была весной

Она была местом поклонения печальных (сугваран)».

329

8449 Далее, до конца главы следует лирическое отступление.

[МЕСТЬ ЗА СИАВУША] [330]

[Жалоба Фирдоуси на свою старость] [331]

Состарился я, уж мои шестьдесят [332] Мечом роковым надо мною висят. Вина не давайте, на что мне дурман! И так я шатаюсь, от дряхлости пьян. Уж посох в руках, не тугая узда. Добро растеклось, одолела нужда. Стал взор — мой дозорный — меня предавать, С вершины не видит несметную рать, Не скажет: «Спасайся, коня поверни!» — ⁸⁴⁸⁰ Хоть вражье копьё за две пяди сверкни. Мои скороходы служить не хотят, Сковали их злобные те шестьдесят. Мой певчий, без устали певший досель, [333] Охрип: не поймешь, где рычанье, где трель. Я кубок налью пятьдесят уж восьмой, [334] Тот кубок — в честь близкой могилы немой. Куда вы ушли, мои тридцать? До слёз Жаль мускуса вашего, перлов и роз! Персидского острого жаль мне клинка, — ⁸⁴⁹⁰ Увы, не владеет им больше рука! [335] Ох, скрюченный куст куропатке не мил! Её молодой кипарис бы пленил... Молю небеса об одном — до тех пор Пусть грозный меня пощадит приговор, Пока для людей не оправлю я в стих Собрание этих преданий седых. Пусть мудрые, те, что владеют пером, Меня на земле поминают добром, А в мире ином да заступится тот, ⁸⁵⁰⁰ Чьё слово и меч — правоверных оплот. [336] Я дому Неби неизменно служу, В пыли, у Веси под стопами, лежу... Но к вещим словам летописца вернусь, В старинные были душой окунусь.

330

8471—11366 «Месть за Сиавуша» — по существу особый сказ о событиях после гибели Сиавуша и до воцарения Кей-Хосрова. Здесь повествуется о кровавых войнах. Иранцы, и прежде всего Ростем, ведут их, мстя за Сиавуша. Туранцев также воодушевляет месть за павших близких. Тесная связь этой группы сказаний с трагической эпопеей о жизни и смерти Сиавуша настолько очевидна, что иногда она относится к основному сказанию о Сиавуше как его продолжение. В тексте Вуллерса — Нафиси, собственно говоря, нет выделения «дастана» (сказания) о «Мести за Сиавуша»: в рамках того же сказания о Сиавуше продолжается рассказ о событиях после гибели последнего. Но в ряде рукописей (в Пар. изд., например) заключительный бейт элегии Фирдоуси (стихи 8469—8470 перевода) начинает новое повествование.

331

8471—8504 [Жалоба Фирдоуси на свою старость] — лирическое отступление, открывающее очередной сказ; один из лучших образцов лирики наряду со знаменитой «Элегией на смерть сына», которая будет позднее.

332

8471—8476 Этим шести стихам перевода в оригинале соответствуют два бейта (т. е. четыре стиха).

333

8483—8484 В оригинале:

с"aрайанде з аваз б"aр г"aшт сир

х"aм"aш л"aхн-е больболь х"aм авайе шир.

«Поющий [м. б. голос его] пресытился пением,

Все у него (на один лад), что трели соловья, что рычание льва».

334

8485—8486 В оригинале:

«Когда я поднял чашу пятидесяти и восьми

буду думать только о смерти (дословно: о похоронных носилках) и (погребении) в поле».

Здесь Фирдоуси уточняет свой возраст — 58, указав сначала (см. выше) округленно — 60.

335

8490 Здесь один бейт подлинника передается тремя строками перевода, причем последняя строка: «Увы, не владеет им больше рука» — вольная вставка.

336

8500 В оригинале Вуллерса: ке ба зу'льфекар "aст о ба менб"aр"aст («кто владеет зульфекаром и кафедрой»). «Зульфекар»—меч Али (букв, обладатель позвонков, т. е. в руках Али, поражающий [всегда бегущих врагов] в спину). «С кафедрой», т. е. является имамом на кафедре мечети (так называемой мимбар) — вождем правоверных — шиитов. Таким образом, в переводе не мог быть передан специфически шиитский смысл бейта, особенно в сочетании с последующим (в тексте) подчеркиванием своей верности «Дому Пророка» и его «доверенного» — Али (см. примечание 225 в томе I). Но в вариантах Вуллерса (в Пар. изд.) вместо Зульфекар стоит просто тиг-е-тиз — «острый меч» (как и в Лондонской рукописи), что наводит на мысль об интерполяциях или заменах руками чрезмерно «благочестивых» читателей, будь то шииты, или сунниты.

[Кавус узнает о смерти Сиавуша]

Известье в Иран до Кавуса дошло О том, что постигло царевича зло: «По воле владыки туранской земли Главу, словно птице, ему отсекли. Безгрешный и доблестный, пал он во прах — ⁸⁵¹⁰ Заплакали серны в туранских горах, И горем лесной соловей обуян, И стонут в степи с куропаткой фазан, И вянет на ветке гранатовый цвет, И скорби людской исцеления нет... Бесчестный Горуй не во сне — наяву Царю, что овце, запрокинул главу И острым кинжалом от плеч отделил. О славном никто не рыдал, не молил...». Той чёрною вестью владыка сражён, ⁸⁵²⁰ С высокого трона низринулся он, В тоске на себе одеяния рвёт, Лик ранит и слёзы горючие льёт. И все, кем гордится Ирана земля, Рыдают, печаль с венценосцем деля. Их слёзы кровавы, ланиты бледны, Уста и сердца сожалений полны. Гив храбрый и Тус, и Гудерз, и Ферхад, Шапур и Бехрам неутешно скорбят, Все в чёрных и синих одеждах, и прах — ⁸⁵³⁰ Не княжьи короны — на княжьих главах.

[Прибытие Ростема к Кей-Кавусу]

Известье дошло до Ростема в Ннмруз О горе, котором сражен Кей-Кавус, О гневе, объявшем иранцев, о том, Что плачет весь край о царе молодом. Лишь только о смерти питомца узнал, [337] Пал навзничь великий, весь край застонал. Заль прахом главу посыпает себе, Ланиты терзает, пеняя судьбе. Средь горького плача семь дней протекло. ⁸⁵⁴⁰ На утро восьмое, едва рассвело, Рычанием трубным наполнился мир, Прислали дружины Кабул и Кашмир. Могучий, отмщения жаждой горя, Повёл их в столицу Кавуса-царя. Как только достигли иранских равнин, Одежды свои разорвал исполин. «Клянусь,— возгласил он,— и клятву сдержу: Доспехов не сброшу, копья не сложу, Не будет мне ратная жизнь тяжела, ⁸⁵⁵⁰ Пыль битв и походов не смою с чела, Доколе я смертью за смерть не воздам Пролившим безвинную кровь палачам. Шлем будет венцом, чашей — ножны меча. Помчусь я, аркан сыромятный меча, И, верю, достойно злодею-врагу Отмстить за царя Сиавуша смогу!» К дворцу повелителя пеший, в слезах, Приблизился витязь, на темени — прах. Промолвил Ростем возглавлявшему край: ⁸⁵⁶⁰ «Посеял ты зло — урожай собирай! Любовь к Судабе и неистовый нрав Тебя погубили, венец твой поправ. Теперь, о владыка, увидел ты сам, Что вверился моря коварным волнам. Недобрые мысли твои принесли Несчастье народу иранской земли. Уж лучше сошёл бы державы глава В могилу, чем женщины слушать слова. По мне так достойнее женщины нет, ⁸⁵⁷⁰ Чем та, что вовек не рождалась на свет. Ведь женским наветом сражен Сиавуш — Столь мудрый и славный, и доблестный муж. Жаль гордую силу, пленительный лик И царственный стан, что навеки поник! Жаль славой гремевшего богатыря! Ирану второго такого царя Не видеть: весеннего неба щедрей, Он был на пирах украшеньем царей. А в битве столь гибелен был его гнев, ⁸⁵⁸⁰ Что с ним не сравнился бы яростный лев. Нет, слёзы о нем не устану я лить, Врагов без пощады я стану разить! Я мщению впредь посвящу бытиё, Чтоб мир запылал, словно сердце моё!».

337

8535 Здесь в переводе выпущены два мало обоснованные бейта текста Вуллерса, как очевидная интерполяция.

[Росшем убивает Судабе и выступает в поход]

Взглянул на Ростема пристыженный шах. Увидя Могучего в гневе, в слезах, В ответ он и слова промолвить не смог: Из глаз венценосного хлынул поток. Воитель, с владыкой страны разлучась, ⁸⁵⁹⁰ В покой Судабе устремился тотчас, Коварную с трона низверг, из дворца Прочь за косы выволок, подле крыльца Рассёк пополам закалённым мечом... А царь и не дрогнул на троне своём. Суровый, от ярости бледный, Ростем В палаты свои воротился затем. Печалью исполнены, толпами шли К Могучему люди иранской земли. О павшем питомце скорбя все сильней, ⁸⁶⁰⁰ Тоскуя, горюя, провел он семь дней. На утро восьмое к походу бойцов Призвали кимвалы. Примчались на зов Гив с Тусом, Гудерз, Фериборз и Ферхад, Шейдуш и Роххам, и Шапур, и Хоррад, [338] Бехрам и Горгин и подобный грозе, Свирепый, как чудище вод, Горазе. Ростем обратился к дружине родной: «Душою и телом я мести одной Предамся: ведь пал молодой исполин, ⁸⁶¹⁰ Каких не найдешь средь сильнейших дружин Готовьтесь, о витязи, грянет война, Суровой, не лёгкою будет она. Но прочь опасенья, без страха вперёд! Кровь недругов пусть, как Джейхун, потечёт! Свидетель Йездан, что, себя не щадя, За павшего стану сражаться вождя. Скалу отыщу я, где чёрный свой грех Свершил омерзительный Горуй-Зерех; Челом и очами я к ней припаду, ⁸⁶²⁰ Душе облегченье, быть может, найду. Клянусь: если только не схватят меня, Петлю не накинут, с позором гоня, И, словно овцу, не повергнут во прах И путы не стянут на крепких руках — Отмщу я! Мои булава и булат Бесчестье и гибель злодеям сулят. Лишь ратною пылью дышать я клянусь. Позор мне, коль чаши, пируя, коснусь!». Сказал и замолк исполинов глава, ⁸⁶³⁰ И ропотом гневным на эти слова Откликнулось войско. Бурлил весь Иран, Неистовой жаждою битв обуян. Казался он логовом яростных львов Клич грозный взлетел до седых облаков, На спинах слоновьих уж подняли звон Литавры. Меч брани на свет извлечён. Торопят начало кровавой борьбы Бой гонга и вой медногорлой трубы. На месть Афрасьябу поднялся Иран — ⁸⁶⁴⁰ Так в бурю, волнуясь, шумит океан. Ноге на равнине уж негде ступить, Просвета меж копьями не различить. Все в гневе, сердца преисполнены зла. Судьба непреклонная в битву звала. Иранское войско в поход собралось, Над ним кавеянское знамя взвилось. К Ростему, вождю боевому, в Забул Немало прислал меченосцев Кабул, Из леса Нарвен, из иранской земли ⁸⁶⁵⁰ Сто тысяч, не менее, воинов шли.

338

8604 Хоррад — имя иранского витязя, упоминавшееся и ранее (см. прим. 9759—9760 в томе I). Другие названные в смежных строках имена известны по комментарию I и II томов.

[Смерть Веразада от руки Ферамарза]

Дружину повел Ферамарз-исполин, Вождь юный, Ростема прославленный сын. Несутся, достигли туранской земли. Их с вышки дозорный увидел вдали. Царил Веразад в Сепиджабе, светлей [339] Жемчужины был он меж славных мужей. Лишь только бряцающий грозно кимвал И гонги индийские он услыхал — Ударил в литавры и войско страны ⁸⁶⁶⁰ Созвав, устремился на поле войны. За ним тридцать тысяч бойцов верховых, Разящих мечами мужей боевых. Несется навстречу врагу Веразад, [340] Нахмурены брови и очи грозят. Вскричал он: «Эй дерзостный, кто ты, скажи Как наши посмел перейти рубежи? Пришел ты сюда по веленью царя, Иль волей забульского богатыря? Ужель до ушей твоих слух не дошёл ⁸⁶⁷⁰ Про мощь Афрасьяба, про гордый престол? Открой мне презренное имя своё! Прервать суждено мне твоё бытиё, Но прежде чем с чёрной душой разлучать, Знать надобно, как мне тебя величать». Ответ был: «Злосчастный боец верховой! Я отпрыск того, кто прославлен молвой, Чья грозная сила и льва устрашит, Чей тяжкий удар и слона сокрушит. Исчадие дивов, исчезни с пути! ⁸⁶⁸⁰ Нам не о чем долгие речи вести. Примчится с дружиной Ростем-исполин — Расправиться с вами он мог бы один. Туранцу за смерть Сиавуша-царя Отмстит он, безудержным гневом горя. Сражаясь, он пыль до небес возмутит, [341] Он край ваш ничтожный во прах обратит!» Не дрогнул туранец при окрике том, Счел речи героя пустым хвастовством. «Вперёд! — раздаётся приказ боевой, — ⁸⁶⁹⁰ Пусть луки тугой загудят тетивой!» Две рати сошлись на просторе степном, На воине каждом железный шелом. Неистовый крик поднялся с двух сторон, Раздался литавр оглушительный звон, И вспыхнул мгновенно воинственный жар В груди Ферамарза; бесстрашен и яр, Он ринулся в бой, словно яростный слон, Затянут кушак, добрый лук оснащён. Помчался — и ливнем губительных стрел ⁸⁷⁰⁰ Бойцов больше тысячи сбить он успел. С копьем занесённым, не зная преград, Летит он, и в страхе застыл Веразад. Туранское знамя над ним разглядев, Напал Ферамарз будто яростный лев. Коню боевому он стиснул бока, Копье богатырское сжала рука. Врага в поясницу герой поразил, Пробил он кольчугу, и тело пронзил, И рухнул туранский воитель с седла. ⁸⁷¹⁰ Ты скажешь, то жалкая мошка была! Затем с вороного коня соскочив, Царя Сиавуша хвалою почтив, Врага обезглавил, и алой струей Ему обагрил одеянья герой. Вскричал он: «Посеяно семя вражды — Созрели его роковые плоды!». Весь край он обрёк разорению; дым Встал чёрными клубами к тучам седым. В письме победитель поведал отцу, ⁸⁷²⁰ Туранца какому обрёк он концу: «Я мести начало уже положил, Я голову с плеч супостату срубил, Низвергнув его с боевого седла, А сёла и грады спалил я дотла».

339

8655 Веразад — назван в тексте царем Сепиджаба (см. прим. 10019 в томе I). Примерное значение имени — «благородный» (авест. warа — грудь, сердце, zad — рожденный).

340

8663—8664 В оригинале:

«Веразад вышел из центра войска

подступил к Ферамарзу».

341

8685—8686 В оригинале:

«Он подымет дым из этой ничего не стоящей окраины [т. е. предаст край огню].

Воздух не осмелится коснуться праха его (т. е. праха, подымаемого Ростемом в битве).

[Поход Сорхе против Ростема]

Примчался гонец, и такие слова Услышал державы туранской глава: «Войною пришёл к нам Ростем-исполин, С ним витязи грозных иранских дружин. Они Веразаду главу отсекли, ⁸⁷³⁰ Туранское княжество стёрли с земли. От края до края пылает страна, Ее охранявшая рать сметена». Той вестью недоброю царь потрясён. Припомнил, исполнившись горести, он Все то, что вещали уста мудрецов, Седых звездочётов, священных жрецов. [342] Велел он пригнать табуны поскорей, На воле нигде не оставил коней. Собрав именитых героев страны, ⁸⁷⁴⁰ Извлёк он сокровища древней казны; Подать приказал от подвалов ключи, Где спрятаны палицы, луки, мечи, Где груды динаров, камней дорогих, Венцов, кушаков и сокровищ других. Он щедро дарами бойцов осыпал, Дирхемами замок и площадь устлал. Как только окончил казну раздавать, Построил, как должно, огромную рать, В литавры и гонги ударить велел, ⁸⁷⁵⁰ И войско покинуло Канга предел. Оставив столицу свою, властелин Раскинул шатры средь широких равнин. Велел, чтоб Сорхе именитый пришёл, [343] И долго с ним речь о Ростеме он вёл. Ему приказал: «Тридцать тысяч бойцов, Разящих мечами мужей-храбрецов Веди к Сепиджабу; как буря лети, О сне и покое не думай в пути! На стан Ферамарза грозою нагрянь. ⁸⁷⁶⁰ Пришли мне снесённую голову в дань. Соперник могучий в кровавой борьбе, Сын Заля один лишь опасен тебе. Но с тигром на лове в дремучем лесу Не сладить и самому лютому псу. Тобою отцовское сердце живёт, Ты — месяц мой ясный, ты — войска оплот. Коль зорок и бдителен будешь в бою, Кто, дерзкий, на жизнь покусится твою? Возглавь свое войско и двигайся в путь, ⁸⁷⁷⁰ Бойцам от Ростема защитою будь». С отцом распростившись, Сорхе-исполин Рать вывел со стягом в просторы равнин. К стенам Сепиджаба на вихре-коне Летит он, и помыслы все о войне. Дозорные рать увидали вдали И весть Ферамарзу о том принесли. Кимвалы иранцев призывно гудят, От пыли весь мир обратился в агат. Ржут яростно кони, шум ратный летит ⁸⁷⁸⁰ До самого солнца, до самой Нахид. Подобно алмазам, сверкают мечи, И копья от крови людской горячи. Ты скажешь, окутал вселенную пар, А в нем багровеет сраженья пожар. Стал будто горою земной весь предел — Так много вокруг обезглавленных тел. Сорхе, быстрым взором врагов обведя, Увидя копье Ферамарза-вождя, Дал волю гнедому и, лук свой копьём Мгновенно сменив, поскакал напролом. ⁸⁷⁹⁰ Оставив ряды, Ферамарз удалой [344] Навстречу противнику мчится стрелой, Его поражает быстрее огня, На землю едва не повергнув с коня. Таков был иранца удар, что своё Мгновенно сломал он стальное копьё. На помощь, с воинственным пылом в груди, К Сорхе устремились Турана вожди. Но понял Сорхе, что осилить невмочь ⁸⁸⁰⁰ Ему Ферамарза, и кинулся прочь. За ним, закалённый булат занеся, Как яростный слон, Ферамарз погнался. Иранские всадники следом летят, Что лютые дивы, кричат и свистят. Настигнув Сорхе, Ферамарз на скаку Стремительней тигра к его кушаку Рванулся, схватил исполина в сердцах, С седла боевого низринул во прах, И связанным, пешим погнал пред собой ⁸⁸¹⁰ К иранцам. Кровавый окончился бой. Вдали затрубили слоны, между тем: Со стягом, с дружиной явился Ростем. И вихрем к отцу Ферамарз полетел; Ему победителя славный удел Достался. Сорхе по рукам он связал, Главу Веразада отцу показал. Холмы и равнины убитых полны, И враг отступил, устрашившись войны. Прославила рать Ферамарза-бойца, ⁸⁸²⁰ Того молодого вождя-храбреца. Его и Ростем похвалою почтил; На радостях он бедняков наградил И сыну сказал в назиданье: «Лишь тот Мужей именитых во всем превзойдёт, Кто доблести полон и родом высок, С кем знание в дружбе, в разладе — порок. Четыре те свойства в себе сочетав, Прославишься ты, победителем став. Не может огонь не пылать, не палить, ⁸⁸³⁰ Он в силах вселенную испепелить. Коль доблестью дух Ферамарза горит — Не диво: так пламень в булате сокрыт. Но стоит булату удариться в бронь, [345] Наружу вдруг вырвется тайный огонь». Потом на Сорхе поглядел исполин: Он статен, как тополь цветущих долин, Грудь льва, а ланиты цветут, как пион, И мускусом алый их цвет оттенён. Ростем палачей и лохань, и кинжал ⁸⁸⁴⁰ С плененным Сорхе увезти приказал В степь дальнюю; руки опутав юнцу, Свалить, обезглавить, как будто овцу, Чтоб саваном стал ему коршунов рой — Так был Сиавуш разлучен с головой. И Тус, выполняя Ростема приказ, Сурово к Сорхе устремился тотчас. «Убьёшь, венценосный? — промолвил Сорхе, — За что же? В каком я повинен грехе? Мне был Сиавуш и ровесник, и друг, ⁸⁸⁵⁰ Он гибелью много доставил мне мук. Не ведая сна, горевал я о нём, Проклятия слал я и ночью и днём Злодею тому, что лохань и кинжал В миг страшный убийства, не дрогнув, держал». Тус, выслушав это, задумался. Он, Царевича горькой судьбой удручён, К Ростему вернулся и все повторил, Что сын Афрасьяба ему говорил. Ответил Ростем: «Обездоленный шах ⁸⁸⁶⁰ Скорбеть обречён, утопая в слезах,— Так пусть же и царь Афрасьяб всякий час Льёт слёзы, в тоске неизбывной мечась! Царя недостойного отпрыск теперь Спешит оправдаться; хитрит он, поверь. Убит Сиавуш мой, повергнут во прах, Кровь, кровь на груди, на лице, на кудрях!. Главою владыки иранской земли Клянусь я — обету, о витязь, внемли! — Из края, в котором царит Афрасьяб, ⁸⁸⁷⁰ Мне кто б ни попался, владыка иль раб, — Доколе я жив, закалённый мой меч Всем будет без устали головы сечь!» И взгляд повелительный бросил затем Бойцу Зеваре непреклонный Ростем. Тот взял золотую лохань и кинжал, К юнцу палачей беспощадных призвал. Те горло ему перерезали вмиг: Недолго звучал раздирающий крик... О рок, не щадишь ты питомцев своих! За что непрестанно терзаешь ты их?.. ⁸⁸⁸⁰ Главу отрубили булатным мечом, Был за ноги пленник повешен потом, И стали землею его осыпать, Кинжалами мёртвое тело кромсать.

342

8736—8740 Здесь допущена перестановка двух смежных бейтов оригинала.

343

8753 Сорхе — туранский витязь, сын Афрасиаба (впоследствии падет от руки Ростема).

344

8790—8791 В оригинале:

«Ферамарз оставил центр войска

Устремился к Сорхе с жаждой мести».

345

8833—8834 В оригинале речь идет об ударе булата (пулад) о гранит (с"aнг-е хара) и об «обнаружении тайны сердца» — т. е. высечении искры.

[Афрасьяб мстит за сына]

Вернулось к владыке туранской земли Разбитое войско в крови и в пыли. Царь слышит известие: сын молодой Погублен безвременно злою бедой. «Повешен, — звучат роковые слова, — ⁸⁸⁹⁰ Отрублена, брошена в прах голова. На мщенье за смерть Сиавуша-царя Встает весь Иран, жаждой брани горя». И рухнул во прах властелина венец, Сражённый печалью рыдает отец. Прах сыплет на голову, сына зовёт, В тоске на себе одеяния рвёт, Взывает: «О витязь, о вождь, о мудрец, О славный владыка, о юный храбрец! Где лик твой прекрасный, где розы ланит, ⁸⁹⁰⁰ Где стан богатырский и царственный вид! Нет трона покойней теперь для отца, Чем в битве кровавой седло жеребца!». Он к войску призыв обращает такой: «Забудем веселье, забудем покой! Пусть ложем нам станут кольчуга и щит, Пусть каждый в сраженьях глаза изощрит!» Гремят, призывая к кровавому дню, Литавры. Бойцы облачились в броню. Рев трубный просторы степей огласил. [346] ⁸⁹¹⁰ Шагают слоны. Потемнев, словно Нил, Земля с небесами как будто слилась — Такая от воинства пыль поднялась. К бойцам именитым воззвал властелин: «О славные, цвет и надежда дружин! Час мщения пробил. Когда с двух сторон Раздастся литавр оглушительный звон, Пусть каждый разит, ярым гневом палим! Сердца супостатов клинками пронзим!». И подал он знак, и трубы боевой ⁸⁹²⁰ Разнесся призывный, пронзительный вой, Гул бронзовых чаш, барабанов раскат, Бьют бубны, индийские гонги гудят. Сказал бы, клокочет, бушует, кипит Равнина от множества конских копыт. Лишь темная пыль заклубилась вдали, Ростему дозорные весть принесли: «Быстрее, чем судно летит по волнам, Летят афрасьябовы полчища к нам. Воители ярости лютой полны, ⁸⁹³⁰ Все рвутся к отмщению, жаждут войны». Едва о приходе туранских дружин Услышал прославленный вождь-исполин, Он стяг кавеянский вознёс, и лилов Стал воздух от тысяч булатных клинков. Двух ратей воинственный клич загремел, Бойцы весь земной наводнили предел. Уж солнце, сказал бы ты, ночи во власть Попало, а звёзды — чудовищу в пасть. Турана бойцы, по приказу главы, ⁸⁹⁴⁰ Схватились за дротики, за булавы. На правом крыле в битву мчался Барман, Дружины воинственной вождь-великан. На левом — Кохрема воители шли, [347] В средине владыка туранской земли. Навстречу примчалась могучая рать Ростема: за пылью небес не видать. В тылу — Зеваре, Ферамарз — впереди, Могучий на Рехше своем посреди, Гив с Тусом, чья сила известна земле, ⁸⁹⁵⁰ С литаврами, с гонгом,— на правом крыле. На левом — Гудерз, чей родитель Гошвад, Хеджир с ним и доблестных витязей ряд. Клич кликнул Могучий, сразиться спеша, Воспрянула полная гнева душа. Земля от копыт, словно мускус, черна, А воздух от копий — что тигра спина. Несчётный, бронею окованный строй... Степь, скажешь ты, стала железной горой. Мерцают ряды воронёных клинков, ⁸⁹⁶⁰ И стяги возносятся до облаков.

346

8909—8912 В переводе дано вольное отображение образов оригинала. Дословный перевод:

«На спине слона зазвучала медная труба

Мир от войска стал словно река Нил

Когда же на седлах слонов укрепили литавры

Небо целовало землю».

Думается, что сравнение с Нилом может быть осмыслено иначе:

«Мир от [огромного и живого в своем движении] войска стал подобен [бурно-стремительному, мощному потоку] реке Нил», а «небо, целующее землю» — это скорее не слияние неба и земли в столбах пыли, поднятой войском, но выражение страха, покорности неба перед мощным войском. (Обряд целования земли на служение — бусид"aн-е з"aмин-е хедм"aт).

347

8943 Кохрем () — туранский витязь, брат Афрасиаба (то же имя будет отнесено позднее и к брату Арджаспа — основного противника Гоштаспа (в период войн за торжество новой религии — зороастризма).