Герои, почитание героев и героическое в истории

Карлейль Томас

Например, разве не заключается Поклонение в простом Мытье? Это, может быть, одна из наиболее нравственных вещей, делать которую, при обыкновенных обстоятельствах, во власти человека. Разденься, сядь в ванну или хотя бы только в чистый колодезь или в проточный ручей – и вымойся там, и будь чист! Ты выйдешь оттуда более чистым и более хорошим человеком. Это сознание полной внешней чистоты, того, что к твоей коже больше не пристает никакое постороннее пятно несовершенства, – какими лучами оно тебя освещает в ясном, символическом влиянии, до глубины твоей души! В тебе усилилось стремление ко всевозможно хорошим вещам. Древнейшие Восточные Мудрецы с радостью и священной благодарностью так это и чувствовали, – равно как и то, что это было даром и волею Творца. Чьей же иначе? С древнейших времен на Востоке это – религиозная обязанность. И герр профессор Штраус¹¹⁴, когда я предложил ему этот вопрос, не мог отрицать, что это так еще теперь и для нас, на Западе! Когда этот темный закопченный

Рабочий выходит из своей дымной фабрики, – какова первая обязанность, которую я предписал бы ему и для исполнения которой предложил бы мою помощь? Чтобы он очистил свою кожу. Может ли он молиться каким-нибудь установленным образом? Этого нельзя знать вполне, но с помощью мыла и достаточного количества воды он может вымыться. Даже тупые Англичане чувствуют что-то в этом роде; у них есть поговорка: «Кто чист, тот Богу мил»; а между тем никогда, ни в одной стране не видел я хуже вымытых рабочих людей и в климате, пропитанном самой мягкой дождевой водой, такого скудного количества бань!» Увы, Зауэртейг, у наших «рабочих людей» теперь не хватает даже картофеля, какие же «обязанности» можешь ты им предписывать?

Или бросим взгляд на Китай. Наш новый друг, тамошний Император, – это Первосвященник трехсот миллионов людей, которые все живут и работают вот уже много столетий: настолько подлинно покровительствует им Небо, и потому они должны иметь какую-нибудь «религию». Этот Император-Первосвященник действительно имеет религиозную веру в некоторые Законы Неба. Соблюдает, с религиозной ревностью, «три тысячи церемоний», данные мудрыми людьми около шестидесяти поколений тому назад, как четкий список помянутых законов, – и Небо, по-видимому, заявляет, что этот список не совершенно неточен. У него немного обрядов, у этого Первосвященника-Императора. Вероятнее всего, он думает вместе с древними Монахами, что «Труд есть Поклонение». Наиболее публичный Акт Поклонения, им совершаемый, есть, по-видимому, торжественное проведение Плугом в известный день по зеленому лону нашей Матери-Земли, когда Небеса после мертвой, черной зимы снова пробудят ее своими весенними лучами, отчетливой красной Борозды – знак, что все плуги Китая должны начинать пахоту и поклонение! Это весьма замечательно. Он, на виду у Видимых и Невидимых Сил, проводит свою отчетливую красную Борозду, говоря и молясь, в немом символизме, о столь многом, в высшей степени красноречивом!

Если спросить этого Первосвященника: «Кто сотворил его? Что станется с ним и с нами?» – то он сохранит полную достоинства сдержанность; сделает движение рукой и первосвященническими очами по неисследимой глубине Неба, «Цзинь», лазурного царства Бесконечности, как бы спрашивая: «Разве можно сомневаться, что мы сотворены вполне хорошо? Разве может что-нибудь, что дурно, случиться с нами?» – Он и его триста миллионов (это их главная «церемония») ежегодно посещают Могилы своих Отцов. Каждый – Могилу своего Отца и своей Матери; и там, одинокий, в молчании, с каким только может «поклонением» или иною мыслью, – стоит торжественно каждый. Над ним божественные Небеса в полном молчании; божественные Могилы, и эта божественнейшая Могила, в полном молчании, – под ним. Биение его собственной души, если у него есть какая-нибудь душа, лишь оно одно слышно. Поистине, это может быть своего рода поклонением! Поистине, если человек не может бросить взгляда в Вечность, смотря сквозь этот портал, – сквозь какой иной стоит ему пытаться смотреть?

Наш друг Первосвященник-Император милостиво, хотя и с презрением разрешает всяким Буддистам, Бонзам, Талайпонам¹¹⁵ и прочим строить кирпичные Храмы на свободных основаниях; поклоняться с каким угодно пением, бумажными фонарями, шумным гвалтом и делать ночь отвратительной, раз они находят в этом какое-нибудь утешение. Милостиво, хотя и с презрением. Он – Первосвященник более мудрый, чем думают многие! До сих пор он – единственный верховный Властитель или Священник на этой Земле, сделавший определенную систематическую попытку подойти к тому, что мы называем последним выводом из всякой религии: «Практическому Поклонению Героям» – он непрестанно, с истинной заботливостью, любым возможным путем, пересматривает и просеивает (можно сказать) все свое громадное население в поисках Мудрейших, рожденных в нем, каковыми Мудрейшими, как природными королями, эти триста миллионов людей и управляются. Небеса, по-видимому, поддерживают его до некоторой степени. Эти триста миллионов в настоящую минуту производят фарфор, кантонский чай, с неисчислимым количеством других вещей, – и борются под знаменем Неба, против Нужды, – и у них было меньше Семилетних войн, Тридцатилетних войн, Войн Французской Революции и адских битв друг с другом, чем у некоторых иных миллионов!

Даже в самой нашей несчастной, безумной Европе разве не раздавались в эти последние времена религиозные голоса – религией новой и в то же время древнейшей, совершенно неоспоримой для сердец всех людей? Я знаю тех, которые не называли и не считали себя «Пророками», совсем напротив. Но которые в действительности могли бы быть новыми мелодическими Голосами из вечного Сердца Природы, душами, навеки почтенными для всех, кто имеет душу. Французская Революция есть одно явление; поэт Гете и Германская Литература

как дополнение и духовный показатель ее – другое. Так как прежний Светский, или Практический, Мир погиб в огне, то не видно ли пророчества и зари нового, Духовного Мира, родственного более благородным, обширным, новым Практическим Мирам? Жизнь Античной набожности, Античной правдивости и героизма стала снова возможной, действительно видна для большинства современных людей. Явление, которое, как оно ни бесшумно, по своему величию не может быть сравнено ни с каким другим.

«Великое событие для мира теперь, как и всегда, состоит в появлении в нем нового Мудрого Человека». Слышатся звуки – да будет вечная благодарность Небесам – новой мелодии Сфер! Они снова слышны среди бесконечно вздорных ссор и жалкого, грубого карканья того, что именуют Литературой. Они бесценны, как голос новых Божественных Псалмов! Литература, подобно старинным Собраниям Молитв первых веков, если она только «хорошо выбрана, а остальное сожжено», содержит драгоценные вещи. Ибо Литература, несмотря на все ее печатные станки, приспособления для реклам и безбрежную оглушающую пошлость, есть все-таки «Мысль Мыслящих Душ». «Священная религия», если вам нравится это слово, живет в сердце этого странного океана пены, не совсем, впрочем, пены, который мы называем Литературой, и она будет все более и более выделяться из него. Но теперь уже не как опаляющий Огонь: красный, дымящийся, опаляющий огонь очистил себя, превратившись в белый солнечный Свет. Разве Свет не выше Огня? Это тот же самый элемент, только в состоянии чистоты.

Мои разумные читатели, мы удалимся из этой части книги с размеренным словом Гете на устах. Со словом, которое, быть может, было уже воспето многими сердцами в мрачные и светлые часы. Для меня, который находит его набожным, но совершенно правдоподобным и достоверным, полным благоговения, но свободным от ханжества… Для меня, который с радостью находит в нем многое и с радостью столь многого в нем не встречает, этот маленький музыкальный отрывок величайшего Мужа Германии звучит, как строфа великой Путевой Песни или Походной Песни наших великих Тевтонских Родичей. Они шествуют, шествуют, мужественные и победоносные, сквозь нераскрытые Глубины Времени! Он называет ее Масонской Ложей, – не Псалмом или Гимном:

В труде Камнетеса —

Подобие Жизни;

Его постоянство —

Как дней человека

Теченье земное.

И Радость, и Горе

В Грядущем таятся;

И люди стремятся

Вперед, не боятся

Того, что в нем скрыто.

Торжествен, завешан

У цели всех смертных

Портал, и безмолвны

Над нами – созвездья.

Под нами – могилы.

В его созерцанье —

Предчувствие страха

И ужаса трепет:

Боязнь и сомненье

Смущают Храбрейших,

Но Голос здесь слышен;

То Мудрости Голос,

Миров и Столетий:

«Блюдите! Ваш выбор

И краток, и – вечен!

Здесь, в Вечном Покое,

Где все – совершенство,

Вас видят, вам, верным,

Награду готовят.

Трудитесь, надейтесь!»

IV Гороскоп

Аристократии

Предсказывать Будущее, управлять Настоящим не было бы так невозможно, если бы с Прошлым не обращались столь святотатственно дурно, если бы его так не отвергали и, что еще хуже, не искажали! Прошлое не может быть видимо. Прошлое, когда на него в наше время смотрят сквозь «Философскую Историю», даже не может быть невидимо. Оно ложно видимо; про него утверждают, что оно существовало и – что оно было безбожной Невозможностью. Эти ваши Нормандские Завоеватели, истинно царственные души, короли, коронованные как таковые были хищные, безумные тираны. Этот ваш Бекет был шумливый эгоист и лицемер. Он разбрызгал свой мозг по полу Кентерберийского Собора, чтобы добиться собственной выгоды, – несколько неясно, как именно! «Политика, Фанатизм» или, скажем, «Энтузиазм», даже «добросовестный Энтузиазм», – о да, конечно: