Глубынь-городок. Заноза

Обухова Лидия Алексеевна

он бы тоже так тарахтел? Наверное тоже, поди уйми его!”

— А ближе к делу вот: поставил на двести свиней одну свинарку, остальных на лен отпустил,

зарабатывать богатые трудодни. Вы представляете эту цифру? Двести и одна? Кинофильм! Сам сидит пьяный,

ничего не слушает, гонит из кабинета. Ну, я не совладал с сердцем, взял его за грудки… — Перчик молодцевато

потряс коротенькими руками. — Однако это не выход! — сейчас же закричал он снова. — И я не сторонник

индивидуального террора, упаси боже! Я обращаюсь по инстанциям.

“Пожалуй, лучше, если бы он и вправду шел к Ключареву”, — неожиданно подумал Пинчук.

— Я позвоню Блищуку, — сказал он обнадеживающе. — Мы разберемся.

Перчик открыл было рот (“Что тут разбирать? Дело яснее апельсина!”), но только шумно вздохнул и

перекатился, как колобок, через порожек: упрямо помчался в райком сторожить Ключарева.

Оставшись один, Пинчук на мгновение ощутил облегчение от мысли, что не его первый голос в районе и

не ему отвечать за всю эту путаницу. Но, успокоившись за себя, он привычно встревожился о Ключареве. Ну, не

умеет жить человек! То суется вперед, когда не просят, выискивает недостатки там, где можно их не видеть, то

вдруг тянет, цацкается, подводит себя под удар обкома. Разумно ли это? Прими решение, наконец! Если решил

защищать, потуши все разговоры вокруг Блищука. Ты хозяин, ты это можешь; раз только прикрикни на

собрании, и люди поймут: есть много дел и без критики передового колхоза. Такую линию Пинчук бы понял и

одобрил. А Блищука можно тряхнуть в своем кругу: “Что, сукин сын, вылететь захотел?!” Уймется, не дурак.

Но зачем надо Ключареву выжидать, стоять в сторонке, давать волю языкам? На прошлом партийном активе три

записки пришло в президиум: “До каких пор райком будет терпеть безобразия и зазнайство Блищука?” А ведь

он председатель передового колхоза! Скандал! Ключарев записки прочел вслух, а потом вызвал к трибуне

бригадира из Большан: что скажешь? Тот долго отнекивался: мол, к выступлению не готовился… Но за

Блищука встал горой: если и пьет, то не валяется! А колхоз идет впереди всех.

Почему Ключарев и тогда не показал ясно своего отношения к Блищуку? Жалеет его, что ли? Но жалость

— это не государственный взгляд на вещи. И хотя от этого воспоминания было не очень-то приятно, Пинчук

все-таки заставил себя сказать: “Ведь выступил же я против Ключарева, когда он показался мне неправым…”

Этот неприятный, сумбурный день кончился для Пинчука звонком из обкома.

— Вы знаете, что на вашего льняного короля есть письмо в ЦК от рядовой колхозницы? Она якобы

выступила с критикой, а он запретил давать ей лошадь для хозяйственных нужд, допустил оскорбление

действием. Что намерены предпринять?

О вражде Блищука с разбитной вдовой Кланькой Чиж в Городке знали давно. Говорили даже, что

возникла она после разрыва более нежных отношений…

Но письмо в ЦК — это уже не досужие вымыслы городчуков!

— Проклятая баба! — растерянно шептал Пинчук. — Ее еще только не хватало!

3

Ключарев заехал за Женей гораздо раньше, чем обещал. Прошло всего три дня, как возле пустой, тихой

школы, где обитаема пока была только учительская, раздался знакомый голос “победки”. Женя выбежала

навстречу.

— Здравствуйте, здравствуйте! — закричала она и первая протянула руку, перепачканную акварельными

красками. — Как хорошо, что вы приехали, а то Василю все равно пришлось бы к вам в Городок идти…

— Кому? — переспросил Ключарев.

— Ну, Василию Емельяновичу Морозу, новому завучу.

Ключарев тотчас вспомнил, как несколько дней назад заведующий районо привел к нему двух молодых

людей с дипломами Минского университета (он любил сам прощупать каждого нового человека).

Один держался независимо и даже как-то ершисто, словно все присматривался к Ключареву: достоин ли

тот его, Кости Соснина, доверия?

На вопросы отвечал подчеркнуто вежливо, только норовисто поводя плечом. “Ну что? Я вам не

нравлюсь? — словно спрашивал он. — А мне это, представьте, все равно!”

Ключарев, едва подавляя улыбку, спросил:

— А если мы вас направим директором сельской школы? Вы, конечно, уверены, что справитесь с этим

делом?

— В чем я уверен, не имеет особого значения, — вызывающе сказал учитель, покрываясь вместе с тем

густым мальчишеским румянцем. — Если не справлюсь, вы снимете меня с работы, только и всего.

— Обязательно сниму, — весело пообещал Ключарев и, считая, что они поладили, повернулся ко

второму. — А вы бы куда хотели, товарищ Мороз?

— У меня просьба, — отозвался тот, несколько запинаясь. — Отправьте нас вместе.

— Вот этого не могу, — серьезно ответил Ключарев. — Двух человек с таким образованием, как у вас, в

одну школу — это пока что непозволительная роскошь для нашего района.

— Что же тут случилось у завуча? — спросил теперь Ключарев у Жени.

— Школа не готова к учебному году, вот что, — сердито ответила она и, слегка потянув его за руку,

первая взбежала на крыльцо. — Пособий нет никаких, — Женя быстро загибала пальцы. — Карты только

физические. На уроках истории границы княжеств чертят карандашом: семнадцатый век желтым,

восемнадцатый синим. Да я бы сама по такой карте двойку получила!