Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й
Шрифт:
Благодаря своему решительному и уверенному виду отец Ансельмо беспрепятственно дошел до личных покоев дожа, находившихся в изолированной и усиленно охра¬ няемой части дворца. Часовые не задержали его, потому что уверенная поступь монаха и его одеяние наводили их на мысль, что тот исполняет свои обычные священ¬ ные обязанности. И таким простым и спокойным спосо¬ бом монах и его спутница проникли в покои дожа, куда безуспешно пытались пробраться тысячи людей, прибегая для этого к куда более изощренным средствам. В эту минуту там было всего лишь двое или трое сон¬ ных служителей. Один из них быстро вскочил, и по его смущенному и встревоженному лицу можно было судить, насколько он удивлен внезапным появлением столь не¬ урочных посетителей. — Боюсь, его высочество уже заждался нас, — просто заметил отец Ансельмо, умевший скрывать озабоченность под покровом вежливости. — Я думаю, это вам лучше известно, святой отец, но... — Не будем терять время на бесполезные раз¬ говоры, — прервал монах, — уже достаточно было промед¬ ления, сын мой. Проведи нас в кабинет его высочества! — Без доклада это запрещено... — Но ты видишь сам, тут не обычная аудиенция. Иди и доложи дожу, что кармелит, которого он ждет, и юная девушка, в судьбе которой он принимает такое отеческое участие, ждут его распоряжений. — Значит, его высочество приказал... — Скажи ему также, что время не терпит, ибо бли¬ зится час, когда должен погибнуть невинно осужден¬ ный. Мрачный и решительный вид монаха убедил слу¬ жителя. После некоторого колебания он все же открыл дверь и провел посетителей во внутренние покои; там он попросил их немного подождать и отправился в каби¬ нет дожа. Как уже известно читателю, правивший в то время дож — если только можно назвать правящим того, кто представляет собой простую
не оставалось времени, ибо все поглощалось исполнением чисто внешних обязанностей главы государства: он погрузился в чтение одного из классиков итальянской литературы. Дож сменил официальный наряд на обыч¬ ную одежду, чтобы полнее ощутить уединение и покой. Монах не мог выбрать лучшего момента для осуществле¬ ния своих намерений, потому что дож был сейчас сво¬ боден от всех атрибутов сана и паходился в прекрасном расположении духа, ибо некоторые писатели умеют про¬ буждать в людях лучшие чувства. Дож настолько увлекся чтением, что не слышал, как в кабинет вошел служи¬ тель и остановился в почтительном молчании, ожидая, когда дож сам его заметит. — Что тебе нужно, Марко? — спросил он, поднимая глаза от книги. — Синьор, — ответил служитель с некоторой фамиль¬ ярностью в обращении, которая часто присуща людям, стоящим близко к правителям, — монах-кармелит и мо¬ лодая девушка ждут приема. — Как ты сказал — кармелит и девушка? — Да, синьор. Те, кого ждет ваша светлость. — Что за дерзкий обман! — Синьор, я только повторяю слова монаха: «Скажи его высочеству, что кармелит, которого он хочет видеть, и молодая девушка, в чьем счастье его высочество оте¬ чески заинтересован, ожидают его распоряжений». Увядшее лицо дожа залила краска негодования, и глаза его сверкнули. — И это со мной... в моем собственном дворце! — Простите, синьор, но этот монах не такой, как другие потерявшие стыд священники, позорящие свой сан; и у него и у девушки вид скромных и достойных людей. Я подозреваю, ваше высочество, что вы про них забыли. Красные пятна исчезли, с лица дожа, и взгляд его снова приобрел благожелательное выражение. Возраст и опыт научили венецианского дожа осторожности. Он от¬ лично знал, что память не изменила ему, и тотчас понял, что необычная просьба таила в себе какой-то смысл. Это мог быть злой умысел энергичных и многочисленных его врагов, но, с другой стороны, если уж проситель решился на такой поступок, это могло быть какое-нибудь дейст¬ вительно серьезное и спешное дело. 372
— Говорил ли кармелит что-нибудь еще, Марко? — спросил дож после минутного размышления. — Он сказал, синьор, что «дело не терпит отлагатель¬ ства, так как близится час, когда может погибнуть не-< винно осужденный. Мне кажется, он хочет просить вас за какого-нибудь повесу; говорят, несколько молодых патрициев были арестованы за нескромное поведение во время карнавала. А девушка, возможно, переодетая се¬ стра бездельника. — Позови сюда одного из служителей и, когда я по¬ звоню, введи монаха и девушку. Слуга удалился, не забыв пройти в приемную через другие двери, чтобы не сразу встретиться с ожидавшими его посетителями. Второй служитель тотчас явился и был немедленно послан просить одного из членов Совета Трех, который находился в соседнем кабинете и зани¬ мался там важными делами. Сенатор не заставил себя долго ждать; он считался другом дожа, и его принимали не таясь, выказывая при этом обычные знаки внимания* — Ко мне явились весьма странные посетители, си¬ ньор, — сказал дож, поднимаясь навстречу человеку, ко¬ торого вызвал ради предосторожности, — и я бы хотел иметь свидетеля нашего разговора. — Вы поступаете правильно, ваше высочество, же¬ лая, чтобы сенат делил с вами ваши труды. Но если вы полагаете, что каждый раз, когда во дворец входит посе¬ титель, необходимо вызывать кого-нибудь из советников, то... — Хорошо, синьор, — мягко прервал его дож, тронув колокольчик, — надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своей назойливостью. Вот и просители. Отец Ансельмо и Джельсомина вошли в кабинет вместе. С первого же взгляда дож убедился, что видит их впервые. Он переглянулся с сенатором, и каждый прочел в глазах другого удивление. Очутившись перед дожем, кармелит откинул капю¬ шон и открыл свое аскетическое лицо, меж тем как Джельсомина из глубокого почтения к тому, кто их при¬ нимал, смущенно остановилась сзади, наполовину скрыв¬ шись за спиной монаха. — Что означает ваш приход? — спросил дож, указав пальцем на сжавшуюся Джельсомину, но глядя в упор на монаха. — И что это за странная спутница у вас? Ии 373
время, ни форма вашего обращения не соответствуют обычаю! Отец Ансельмо впервые очутился лицом к лицу с пра¬ вителем Венеции. Привыкший, как и все жители этого города в те времена, с недоверием оценивать возмож¬ ность успеха, монах, прежде чем заговорить, устремил пытливый взгляд на вопрошавшего. — Светлейший дож, — ответил он, — мы пришли про¬ сить справедливости. Тот же, кто приходит с такой прось¬ бой, должен быть смелым, чтобы не опозорить себя' и свое звание. — Правосудие — слава Святого Марка и счастье его подданных! Твой поступок, святой отец, не соответствует установленным правилам и благоразумию, но он, воз¬ можно, имеет оправдание. Изложи свою просьбу. — В тюрьме есть заключенный, которого суд приго¬ ворил к смерти. На рассвете он будет казнен, если вы Своей властью не спасете его! — Тот, кто осужден, заслуживает своего жребия. — Я духовник этого несчастного и, исполняя свой священный долг, убедился, что этот человек невиновен! — Ты говоришь, он осужден обыкновенными судьями? — Приговорен к смерти, ваше высочество, решением уголовного суда. Дож, казалось, почувствовал облегчение. Так как дело разбиралось публично, он мог, по крайней мере, на¬ деяться, что во имя человеколюбия он выслушает монаха, не нарушив хитроумной политики правительства. Бросив украдкой взгляд на неподвижно сидевшего члена Совета, словно ища у него одобрения своим действиям, дож шаг¬ нул ближе к кармелиту, явно заинтересовавшись его просьбой. — На основании чего, святой отец, отрицаешь ты правильность решения суда? — Синьор, как я только что сказал вам, — на осно¬ вании истины, открывшейся мне во время исповеди осу¬ жденного. Он обнажил предо мною душу, как человек, стоящий одной ногой в могиле! И, хотя он грешен перед богом, как все рожденные женщиной, он совершенно чист перед государством. — Неужто ты думаешь, падре, что закон когда-ни¬ будь нашел бы преступника, если бы мы прислушивались 374
только к словам самообвинения? Я стар, монах, и уже давно ношу этот убор, причиняющий мне столько беспо¬ койства, — возразил дож, показав на лежавший рядом «рогатый чепец», являвший собой символ его власти, — но я не помню случая, чтобы преступник не воображал себя жертвой неблагоприятных обстоятельств. — Духовникам тоже хорошо известно, что люди иногда стараются успокоить этим свою совесть, — сказал отец Ансельмо. — Наша основная цель — показать за¬ блуждение тех, кто, осуждая свои грехи во время испо¬ веди, ставит себе в заслугу собственное смирение. Но, дож Венеции, в том священном ритуале, который я был призван совершить сегодня вечером, есть высшая сила, подчиняющая себе самый мятежный дух. Многие ста¬ раются на исповеди обмануть самих себя, но редко кому это удается. — Слава богу, что это так! — перекрестившись, ска¬ зал дож, пораженный глубокой верой монаха. — Но ты забыл, падре, назвать имя осужденного. — Это некий Якопо Фронтони... которого все счи¬ тают наемным убийцей. Дож Венеции вздрогнул и побледнел; взгляд его вы¬ разил полнейшее изумление. — А разве ты не уверен, что кровавый стилет, по¬ стоянный позор нашего города, принадлежит наемному убийце?! Коварство этого чудовища взяло верх над твоей опытностью, падре! Настоящая исповедь злодея была бы рассказом о кровавых и тягостных преступлениях! — Я вошел в его камеру с той же мыслью, но вы¬ шел оттуда убежденный, что общее мнение несправед¬ ливо к нему. Если ваша светлость соблаговолит выслу¬ шать его историю, вы убедитесь, что он заслуживает жа¬ лости, а не наказания. — Среди всех преступников нашей республики его я считал единственным, для кого нельзя найти никакого оправдания... Говори смело, кармелит, мое любопытство так же сильно, как и изумление! Дож был столь заинтересован, что на мгновение за¬ был о присутствии инквизитора, выражение лица кото¬ рого могло бы сказать ему, что разговор принимает не¬ желательный оборот. Отец Ансельмо мысленно произнес благодарственную молитву, ибо в этом городе не всегда было просто оскор.- .375
бить правдой слух власть имущих. Когда люди живут в обстановке постоянного лицемерия, это качество страш¬ ным образом вплетается в характеры даже самых искрен¬ них людей, причем они могут и не знать, что несут в себе этот порок. Поэтому, приступив к рассказу, отец Ансель- мо очень осторожно отзывался о действиях правительства
что хотя дело Франческо принадлежало к числу тех, ко¬ торые своей несправедливостью и жестокостью разруша¬ ли всю жизнь человека, его не считали достаточно важ¬ ным, чтобы довести до сведения верховных властителей, ибо власти эти более всего заботились о собственном про¬ цветании, а не о благе подданных. — Синьор, —- сказал монах, — правительство очень скрытно в делах, касающихся его репутации. По некото¬ рым причинам, о которых я не осмелюсь здесь говорить, бедный Франческо еще долгое время пробыл в заключе¬ нии, хотя признание и смерть клеветника полностью до¬ казали его невиновность. Дож задумался; затем он обернулся к члену Совета Трех, но лицо инквизитора было так же безучастно, не¬ подвижно и холодно, как мраморный пилястр, к которому он прислонился. Этот человек привык подавлять в себе все человеческие чувства, выполняя свои загадочные и страшные обязанности. — Какое отношение имеет дело Франческо к казни браво? — спросил дож после некоторого молчания, во вре¬ мя которого он тщетно пытался придать себе такое же безразличное выражение, какое не сходило с лица его советника. — Это объяснит вам дочь тюремного смотрителя... Иди сюда, дитя мое, и поведай все, что ты знаешь, вели¬ кому дожу, но помни: говори перед земным владыкой так, как ты говорила бы перед владыкой небесным. Джельсомина дрожала, потому что, несмотря на цель, ради которой пришла, она никак не могла побороть свою застенчивость. Но обещание, данное ею монаху, и любовь к Якопо придали ей смелости; она вышла из-за спины кармелита и остановилась перед дожем. — Ты дочь тюремного смотрителя? — мягко спросил правитель Венеции, и взгляд его выразил удивлейие. — Мы бедны, ваше высочество, и несчастны, но мы живем тем, что служим государству. — Вы служите благородному хозяину, дитя мое! Ты что-нибудь знаешь об этом браво? — Так называют его только те, кто не знает его серд¬ ца, синьор. В Венеции не найти человека, более предан¬ ного друзьям, более верного своему слову и более благо¬ честивого, чем Якопо Фронтони! 377
— Лицемерие может придать видимость таких черт харатера даже убийце. Но мы теряем время... Что общего между этими двумя Фронтони? Это отец и сын, ваше высочество! Когда Якопо до-> стиг того возраста, что смог осознать несчастье, постиг^ шее семью, он засыпал сенаторов просьбами освободить отца и в конце концов добился разрешения тайно ви¬ деться с ним. Я хорошо понимаю, великий государь, что власти не имеют всевидящего ока, иначе бы они не до¬ пустили этой ошибки. Но Франческо провел долгие годы, коченея в сырой и холодной камере зимой, а летом сгорая от жары под крышей, прежде чем обнаружилось, что он невиновен! Тогда, словно в вознаграждение за эти не¬ заслуженные страдания, ему разрешили свидания с Якопо. — С какой целью, дитя мое? — Я всегда думала, что из сострадания, ваше высо¬ чество. Якопо сказали, что он своей службой должен вы¬ купить свободу отца. Патриции долго не доверяли ему, и потому Якопо согласился на страшные условия, чтобы отец мог вздохнуть свободно перед смертью. — Ты говоришь загадками. — Я не привыкла говорить в присутствии великого дожа, да еще о таких делах. Я знаю только, что в течение трех лет власти разрешали Якопо свидания с отцом, иначе мой отец не впускал бы его в тюрьму. Я всегда про¬ вожала его и призываю в свидетели деву Марию и всех святых, что... — А ты знала, девушка, что он был наемным убий¬ цей? — Нет, ваше высочество. Я знала его как богобояз¬ ненного человека и любящего сына, чтущего своего отца! Надеюсь, никогда в жизни мне не придется больше пере¬ жить такие страдания, как в ту минуту, когда я услы¬ шала, что человек, которого я знала как доброго Карло, оказывается не кто иной, как отверженный всеми Якопо... Но, слава богу, это страдание мое уже по¬ зади... — Ты обручена с осужденным? Джельсомина не изменилась в лице, услыхав неожи¬ данный вопрос, ибо узы, связывающие ее с Якопо, были слишком священны, чтобы поддаваться свойственной ее полу слабости. 378
— Да, ваше высочество, мы должны были пожениться, если бы это угодно было богу и великим сенаторам, от которых так зависит счастье бедняков. — И даже теперь, узнав, кто этот человек, ты все еще не отказываешься от своего намерения? — Не отказываюсь именно потому, что знаю, кто он на самом деле, и преклоняюсь перед ним! Он пожерт¬ вовал своим именем, своей жизнью, чтобы спасти отца, томившегося в тюрьме, и я не вижу в его поступке ничего такого, что могло бы оттолкнуть ту, кого он лю¬ бит. — Дело требует объяснения, кармелит! Девушка слишком взволнована и потому говорит сбивчиво и непо¬ нятно. — Великий дож, она хотела сказать, что республика разрешила сыну навещать своего отца в тюрьме и по¬ дала надежду на его скорое освобождение, если тот будет служить полиции, согласившись, чтобы о нем распусти¬ ли слух как о наемном убийце. — И всей этой невероятной истории, падре, вы верите только со слов осужденного преступника? — Да, но они сказаны, когда смерть уже стояла перед его глазами! Выяснить истину можно разными путями, и более всего они известны тем, кто часто находится подле кающегося, который готовится к смерти. Во вся¬ ком случае, синьор, дело заслуживает расследова¬ ния. — В этом ты прав. Что, час казни уже назначен?, — На рассвете, синьор... — А его отец? — Он умер. — В тюрьме, кармелит? — В тюрьме, дож Венеции. Последовало молчание. — Слышал ли ты, кармелит, о смерти некоего Анто¬ нио? —* Да, синьор. И клянусь своим священным саном, Якопо невиновен в его смерти. Я сам исповедовал ста¬ рика! Дож отвернулся. Он начал понимать истину, и старче¬ ское лицо его залила краска стыда, а такое признание следовало скрыть от нескромных глаз. Он взглядом искал 379
сочувствия в своем советнике, но, подобно тому как свет холодно отражается от полированного камня, так и дож не нашел участия в бесстрастном лице сенатора. — Ваше высочество!—послышался вдруг дрожащий голос. — Что тебе нужно, дитя? — Вы отведете от Венеции позорное преступление, ваше высочество? — Ты говоришь слишком смело, девушка! — Опасность, грозящая Карло, придала мне смелости. Народ любит вас, ваше высочество, и когда говорят о вас, то все превозносят вашу доброту, ваше желание помочь бедным! Вы глава богатой и счастливой семьи, и вы не станете... нет, не сможете, даже если до сих пор вы ду¬ мали так, считать преступлением преданность сына отцу! Вы наш отец, мы имеем право прийти к вам и молить даже о помиловании... Но, ваше высочество, я прошу лишь справедливости... — Справедливость — девиз Венеции! — Тот, кто постоянно окружен милостями провиде¬ ния, не знает горя, часто выпадающего на долю несчаст¬ ных. Господу было угодно послать страдания моей бедной матери; только вера и терпение дают ей силы переносить испытание. И вот та небольшая забота, которую я прояв¬ ляла по отношению к моей матери, привлекла внимание Якопо, ибо сердце его в то время было переполнено ду¬ мами об отце. Может быть, вы согласитесь пойти к бед¬ ному Карло либо велите привести его сюда? Его простой рассказ докажет вам всю ложность обвинений, которые осмелились возвести на него клеветники. — Это излишне... это излишне. Твоя вера в его не¬ виновность красноречивее всяких доказательств. Радость осветила лицо Джельсомины. Она живо обер¬ нулась к монаху и сказала: — Его высочество слушает нас, и, я думаю, мы до¬ стигнем цели! Падре, они угрожают людям Венеции и пугают слабых, но они никогда не свершат того, чего мы так страшимся. Я бы хотела, чтобы члены Совета видели Якопо таким, каким видела его я, когда он, измученный тяжким трудом, с душой, исстрадавшейся от бесконечных отсрочек, приходил в камеру отца, зимой дрожа от холода, летом задыхаясь под раскаленной крышей, и старался 380