Милый друг - английский и русский параллельные тексты

Мопассан Ги Де

Monsieur Laroche-Mathieu was awaiting him, for he was lunching at ten o'clock that morning, the Council having to meet at noon, before the opening of Parliament.	Ларош-Матье поджидал его; ввиду того что совет министров должен был собраться в двенадцать часов дня, до открытия парламента, он завтракал сегодня в десять.
As soon as they were seated at table alone with the minister's private secretary, for Madame Laroche-Mathieu had been unwilling to change her own meal times, Du Roy spoke of his article, sketched out the line he proposed to take, consulting notes scribbled on visiting cards, and when he had finished, said:	Г оспожа Ларош-Матье не пожелала перенести свой завтрак на другой час, и потому, кроме личного секретаря, у министра никого не было. Как только все трое сели за стол, Дю Руа заговорил о своей статье; заглядывая в заметки, нацарапанные на визитных карточках, он излагал ее основные положения.
"Is there anything you think should be modified, my dear minister?"	– Что вы находите нужным изменить, дорогой министр? – спросил он под конец.
"Very little, my dear fellow.	– Почти ничего, дорогой друг.
You are perhaps a trifle too strongly affirmative as regards the Morocco business.	Пожалуй, вы с излишней определенностью высказываетесь по вопросу о Марокко.
Speak of the expedition as if it were going to take place; but, at the same time, letting it be understood that it will not take place, and that you do not believe in it in the least in the world.	Лучше говорите об экспедиции так, как будто она должна состояться, и одновременно дайте ясно понять, что она не состоится и что вы меньше, чем кто-либо другой, в нее верите.
Write in such a way that the public can easily read between the lines that we are not going to poke our noses into that adventure."	Сделайте так, чтобы публика вычитала между строк, что мы не сунемся в эту авантюру.
"Quite so.	– Отлично.
I understand, and I will make myself thoroughly understood.	Я вас понял и постараюсь, чтобы поняли и меня.
My wife commissioned me to ask you, on this point, whether General Belloncle will be sent to Oran.	Кстати, жена просила узнать, будет ли послан в Оран генерал Белонкль.
After what you have said, I conclude he will not."	Из того, что вы мне сейчас сообщили, я сделал вывод, что нет.
The statesman answered, "No."	– Нет, - изрек государственный муж.
Then they spoke of the coming session.	Далее речь зашла о предстоящей парламентской сессии.
Laroche-Mathieu began to spout, rehearsing the phrases that he was about to pour forth on his colleagues a few hours later.	Ларош-Матье начал разглагольствовать, заранее любуясь эффектом той речи, которую несколько часов спустя он собирался предложить вниманию своих коллег.
He waved his right hand, raising now his knife, now his fork, now a bit of bread, and without looking at anyone, addressing himself to the invisible assembly, he poured out his dulcet eloquence, the eloquence of a good-looking, dandified fellow.	Он взмахивал правой рукой, потрясал в воздухе то вилкой, то ножом, то куском хлеба и, ни на кого не глядя, обращаясь к невидимому собранию, брызгал сладенькой водицей своего красноречия, столь соответствовавшего его парикмахерской внешности.

A tiny, twisted moustache curled up at its two ends above his lip like scorpion's tails, and his hair, anointed with brilliantine and parted in the middle, was puffed out like his temples, after the fashion of a provincial lady-killer.	Маленькие закрученные усики жалами скорпиона торчали над его верхней губой, а напомаженные бриллиантином волосы, с пробором посредине, завивались кольцами на висках, как у провинциального фата.
He was a little too stout, puffy, though still young, and his stomach stretched his waistcoat.	Несмотря на свою молодость, он уже начинал толстеть и заплывать жиром; жилет вплотную облегал его солидное брюшко.
The private secretary ate and drank quietly, no doubt accustomed to these floods of loquacity; but Du Roy, whom jealousy of achieved success cut to the quick, thought:	Личный секретарь, по всей вероятности привыкший к подобным словоизвержениям, преспокойно ел и пил, а Дю Руа, которому лавры Лароша не давали покоя, говорил себе:
"Go on you proser.	"Экая дубина!
What idiots these political jokers are."	Ну и дурачье же все эти политические деятели!"
And comparing his own worth to the frothy importance of the minister, he said to himself,	Сравнивая себя с этим напыщенным болтуном, он приходил к такому заключению:
"By Jove! if I had only a clear hundred thousand francs to offer myself as a candidate at home, near Rouen, and dish my sunning dullards of Normandy folk in their own sauce, what a statesman I should make beside these short-sighted rascals!"	"Эх, будь у меня всего только сто тысяч франков, чтобы иметь возможность выставить свою кандидатуру в депутаты от моего милого Руана и умаслить моих славных нормандцев, этих лукавых, себе на уме, увальней и тяжелодумов, показал бы я всем этим безмозглым шалопаям, какие бывают на свете политические деятели!"
Monsieur Laroche-Mathieu went on spouting until coffee was served; then, seeing that he was behind hand, he rang for his brougham, and holding out his hand to the journalist, said:	Ларош-Матье продолжал говорить до тех пор, пока не принесли кофе, потом, заметив, что уже поздно, позвонил, чтобы ему подали карету, и протянул журналисту руку:
"You quite understand, my dear fellow?"	– Вы меня хорошо поняли, дорогой друг?
"Perfectly, my dear minister; you may rely upon me."	– Прекрасно, дорогой министр, будьте спокойны.
And Du Roy strolled leisurely to the office to begin his article, for he had nothing to do till four o'clock.	До четырех часов Жоржу нечего было делать, и он не спеша отправился в редакцию писать статью.
At four o'clock he was to meet, at the Rue de Constantinople, Madame de Marelle, whom he met there regularly twice a week--on Mondays and Fridays.	В четыре ему предстояло свидание на Константинопольской с г-жой де Марель, которая приходила к нему туда два раза в неделю: по понедельникам и пятницам.
But on reaching the office a telegram was handed to him.	Но не успел он войти в редакцию, как ему подали телеграмму.
It was from Madame Walter, and ran as follows:	Телеграмма была от г-жи Вальтер и содержала в себе следующее:
"I must see you to-day. Most important.	"Мне непременно надо поговорить с тобой сегодня по очень, очень важному делу.
Expect me at two o'clock, Rue de Constantinople.	Жди меня в два часа на Константинопольской.
Can render you a great service.	Я могу оказать тебе большую услугу.
Till death.--Virginie."	Твоя до гроба Виргиния".

He began to swear: "Hang it all, what an infernal bore!"	"Черт возьми! Экая пиявка!" - пробормотал он.
And seized with a fit of ill-temper, he went out again at once too irritated to work.	У него сразу испортилось настроение, работать он в таком раздраженном состоянии уже не мог и поспешил уйти из редакции.
For six weeks he had been trying to break off with her, without being able to wear out her eager attachment.	В течение последних полутора месяцев он несколько раз пытался порвать с нею, но ему так и не удалось охладить ее сердечный жар.
She had had, after her fall, a frightful fit of remorse, and in three successive rendezvous had overwhelmed her lover with reproaches and maledictions.	Она мучительно переживала свое падение и три свидания подряд осыпала любовника упреками и проклятиями.
Bored by these scenes and already tired of this mature and melodramatic conquest, he had simply kept away, hoping to put an end to the adventure in that way.	Ему стало тошно от таких сцен, и, пресыщенный этою стареющею героинею мелодрамы, он стал попросту избегать ее, в надежде что их роман сам собою сойдет на нет.
But then she had distractedly clutched on to him, throwing herself into this amour as a man throws himself into a river with a stone about his neck.	Но она с решимостью отчаяния ухватилась за него, она бросилась в эту любовь, как бросаются с камнем на шее в воду.
He had allowed himself to be recaptured out of weakness and consideration for her, and she had enwrapt him in an unbridled and fatiguing passion, persecuting him with her affection.	Из жалости, из любезности, из уважения к супруге патрона он снова дался ей в руки, и она заточила его в темницу своей бешеной назойливой страсти, она преследовала его своею нежностью.
She insisted on seeing him every day, summoning him at all hours to a hasty meeting at a street corner, at a shop, or in a public garden.	Она желала видеть его ежедневно, постоянно вызывала его телеграммами, назначала минутные свидания на углах улиц, в магазинах, в городских садах.
She would then repeat to him in a few words, always the same, that she worshiped and idolized him, and leave him, vowing that she felt so happy to have seen him.	И всякий раз в одних и тех же выражениях она клялась, что обожает, боготворит его, и, уходя, заявляла, что теперь она "счастлива вполне, -счастлива тем, что видела его".
She showed herself quite another creature than he had fancied her, striving to charm him with puerile glances, a childishness in love affairs ridiculous at her age.	Она оказалась совсем не такой, какою он ее себе представлял: она разыгрывала из себя влюбленную девочку и пыталась прельстить его смешным в ее годы ребячеством.
Having remained up till then strictly honest, virgin in heart, inaccessible to all sentiment, ignorant of sensuality, a strange outburst of youthful tenderness, of ardent, naive and tardy love, made up of unlooked-for outbursts, exclamations of a girl of sixteen, graces grown old without ever having been young, had taken place in this staid woman.	До сих пор это была сама добродетель, женщина с девственною душой, закрытая для страстей, свободная от вожделений, и вот у этой-то благонравной и рассудительной сорокалетней женщины бессолнечная осень, наступившая после нежаркого лета, неожиданно сменилась чем-то вроде чахлой весны, полной жалких, тронутых холодком цветов и нераскрывшихся почек, до странности поздним расцветом девической любви, пылкого непосредственного чувства, проявлявшегося во внезапных порывах, в манере вскрикивать, как шестнадцатилетняя девочка, в приторных ласках, в кокетстве, которое не знало юности и уже успело состариться.

She wrote him ten letters a day, maddeningly foolish letters, couched in a style at once poetic and ridiculous, full of the pet names of birds and beasts.	Он получал от нее по десяти писем в день, глупых, сумасшедших писем, написанных вычурным, возвышенным, потешным слогом, цветистым, как речь индусов, изобилующим названиями животных и птиц.
As soon as they found themselves alone together she would kiss him with the awkward prettiness of a great tomboy, pouting of the lips that were grotesque, and bounds that made her too full bosom shake beneath her bodice.	Как только они оставались одни, она набрасывалась на него с поцелуями, подпрыгивала, тряся своим пышным бюстом, резвилась, как нескладный, угловатый подросток, уморительно надувала губки.
He was above all, sickened with hearing her say, "My pet," "My doggie," "My jewel," "My birdie," "My treasure," "My own," "My precious," and to see her offer herself to him every time with a little comedy of infantile modesty, little movements of alarm that she thought pretty, and the tricks of a depraved schoolgirl.	Ему претили ее ласковые словечки: "мышонок", "котик", "песик", "птенчик", "бесценный мой", "сокровище мое", претил этот девичий стыд, который она напускала на себя перед тем, как лечь в постель, претили эти легкие движения испуга, которые, видимо, казались ей самой очаровательными, претило ее заигрывание с ним -заигрывание развращенной институтки.
She would ask, "Whose mouth is this?" and when he did not reply "Mine," would persist till she made him grow pale with nervous irritability.	"Чей это ротик?" - спрашивала она, и если он не сразу отвечал "мой", - своими приставаниями она доводила его до того, что он бледнел от злости.
She ought to have felt, it seemed to him, that in love extreme tact, skill, prudence, and exactness are requisite; that having given herself to him, she, a woman of mature years, the mother of a family, and holding a position in society, should yield herself gravely, with a kind of restrained eagerness, with tears, perhaps, but with those of Dido, not of Juliet.	Как она не понимает, недоумевал он, что любовь требует исключительного такта, деликатности, осторожности, чуткости, что, сойдясь с ним, она, взрослая женщина, мать семейства, светская дама, должна отдаваться ему, не роняя своего достоинства, с увлечением сдержанным и строгим, пусть даже со слезами, но со слезами Дидоны, а не Джульетты[33]?
She kept incessantly repeating to him, "How I love you, my little pet.	– Как я люблю тебя, мой мальчик! – беспрестанно повторяла она.
Do you love me as well, baby?"	– И ты меня любишь, моя крошка?
He could no longer bear to be called "my little pet," or "baby," without an inclination to call her "old girl."	А ему всякий раз, когда она называла его "мой мальчик" или "моя крошка", хотелось назвать ее "моя старушка".
She would say to him, "What madness of me to yield to you.	– Подчиниться тебе было с моей стороны безумием, - говорила она.
But I do not regret it.	– Но я не жалею.
It is so sweet to love."	Любить - это так приятно!
All this seemed to George irritating from her mouth.	Все в ее устах бесило Жоржа.
She murmured, "It is so sweet to love," like the village maiden at a theater.	"Любить - это так приятно" она произносила, как инженю на сцене.
Then she exasperated him by the clumsiness of her caresses.	При этом она изводила его неуклюжестью своих ласк.

Having become all at once sensual beneath the kisses of this young fellow who had so warmed her blood, she showed an unskilled ardor and a serious application that made Du Roy laugh and think of old men trying to learn to read.	Поцелуи этого красавчика, воспламенившего ее кровь, пробудили в ней чувственность, но она обнимала его с какой-то неумелой страстностью, с таким сосредоточенным и серьезным видом, что этим только смешила Дю Руа, мысленно сравнивавшего ее с теми людьми, которые на старости лет берутся за букварь.
When she would have gripped him in her embrace, ardently gazing at him with the deep and terrible glance of certain aging women, splendid in their last loves, when she should have bitten him with silent and quivering mouth, crushing him beneath her warmth and weight, she would wriggle about like a girl, and lisp with the idea of being pleasant:	Ей бы надо было душить любовника в объятиях, не отводя от него пламенного, глубокого и страшного взгляда, каким смотрят иные, уже увядшие, но великолепные в своей последней любви женщины; ей бы надо было, впиваясь в него безмолвными дрожащими губами, прижимать его к своему тучному, жаркому, утомленному, но ненасытному телу, а вместо этого она вертелась, как девчонка, и сюсюкала, думая, очевидно, что это придает ей особую прелесть:
"Me love 'ou so, ducky, me love 'ou so.	– Я так люблю тебя, мой мальчик!
Have nice lovey-lovey with 'ittle wifey."	Приласкай понежней свою птичку!
He then would be seized with a wild desire to take his hat and rush out, slamming the door behind him.	В такие минуты ему безумно хотелось выругаться, схватить шляпу и, хлопнув дверью, уйти.
They had frequently met at the outset at the Rue de Constantinople; but Du Roy, who dreaded a meeting there with Madame de Marelle, now found a thousand pretexts for refusing such appointments.	Первое время они часто виделись на Константинопольской, но Дю Руа, опасаясь встречи с г-жой де Марель, изыскивал теперь всевозможные предлоги, чтобы уклоняться от этих свиданий.
He had then to call on her almost every day at her home, now to lunch, now to dinner.	Зато он должен был почти каждый день приходить к ней то обедать, то завтракать.
She squeezed his hand under the table, held out her mouth to him behind the doors.	Она жала ему под столом руку, подставляла за дверью губы.
But he, for his part, took pleasure above all in playing with Susan, who amused him with her whimsicalities.	А ему больше нравилось шутить с Сюзанной, оттого что с ней всегда было весело.
In her doll-like frame was lodged an active, arch, sly, and startling wit, always ready to show itself off.	Бойкое остроумие этой девушки с кукольной внешностью проявлялось неожиданно, жалило исподтишка и, подобно ярмарочной марионетке, в любую минуту готово было позабавить публику.
She joked at everything and everybody with biting readiness.	С убийственной меткостью вышучивала она всех и вся.
George stimulated her imagination, excited it to irony and they understood one another marvelously.	Жорж поощрял в ней любовь к злословию, подхлестывал ее иронию, и они с полуслова понимали друг друга.
She kept appealing to him every moment,	Она ежесекундно обращалась к нему: -
"I say, Pretty-boy.	"Послушайте, Милый друг!",
Come here, Pretty-boy."	"Подите сюда, Милый друг!"

He would at once leave the mother and go to the daughter, who would whisper some bit of spitefulness, at which they would laugh heartily.	И он сейчас же оставлял мамашу и бежал к дочке; та шептала ему на ухо что-нибудь весьма ехидное, и оба покатывались со смеху.
However, disgusted with the mother's love, he began to feel an insurmountable repugnance for her; he could no longer see, hear, or think of her without anger.	Между тем мамаша до того опротивела ему своей любовью, что он уже чувствовал к ней непреодолимое отвращение: он не мог видеть ее, слышать, думать о ней без раздражения.
He ceased, therefore, to visit her, to answer her letters, or to yield to her appeals.	Он перестал у нее бывать, не отвечал на ее письма и не являлся на ее зов.
She understood at length that he no longer loved her, and suffered terribly.	Наконец ей стало ясно, что он уже не любит ее, и она ужасно страдала.
But she grew insatiable, kept watch on him, followed him, waited for him in a cab with the blinds drawn down, at the door of the office, at the door of his dwelling, in the streets through which she hoped he might pass.	Но она не сдавалась: она учинила за ним слежку, не давала ему проходу, караулила его в карете с опущенными шторами у дверей редакции, около его дома, на улицах, где, по ее расчету, она могла с ним встретиться.
He longed to ill-treat her, swear at her, strike her, say to her plainly,	Ему хотелось наговорить ей дерзостей, обругать ее, ударить, сказать напрямик:
"I have had enough of it, you worry my life out." But he observed some circumspection on account of the _Vie Francaise_, and strove by dint of coolness, harshness, tempered by attention, and even rude words at times, to make her understand that there must be an end to it.	"К черту, с меня довольно, вы мне надоели", - но он дорожил службой в редакции и оттого все еще церемонился с ней, стараясь своим холодным, убийственно вежливым, а временами просто резким тоном дать ей понять, что давно пора положить этому конец.
She strove, above all, to devise schemes to allure him to a meeting in the Rue de Constantinople, and he was in a perpetual state of alarm lest the two women should find themselves some day face to face at the door.	Она пускалась на всякие хитрости, чтобы заманить его на Константинопольскую, а он смертельно боялся, как бы в один прекрасный день обе женщины не столкнулись нос к носу в дверях.
His affection for Madame de Marelle had, on the contrary, augmented during the summer.	Что касается г-жи де Марель, то он еще сильней привязался к ней за лето.
He called her his "young rascal," and she certainly charmed him.	Он называл ее "Мой сорванец", она положительно нравилась ему.
Their two natures had kindred links; they were both members of the adventurous race of vagabonds, those vagabonds in society who so strongly resemble, without being aware of it, the vagabonds of the highways.	Они были под стать друг другу: оба принадлежали к племени вечных бродяг, искателей приключений, тех светских бродяг, которые, сами того не подозревая, обнаруживают разительное сходство с бездомниками, кочующими по большим дорогам.
They had had a summer of delightful love-making, a summer of students on the spree, bolting off to lunch or dine at Argenteuil, Bougival, Maisons, or Poissy, and passing hours in a boat gathering flowers from the bank.	Они чудесно провели лето, погуляли на славу: постоянно удирали завтракать или обедать то в Аржантейль, то в Буживаль, то в Мезон, то в Пуасси, часами катались на лодке, собирали цветы на берегу.
She adored the fried fish served on the banks of the Seine, the stewed rabbits, the arbors in the tavern gardens, and the shouts of the boating men.	Она обожала разные блюда из рыбы, которую ловили тут же в Сене, и фрикасе из кролика, обожала веранды в загородных кабачках и крики гребцов.

He liked to start off with her on a bright day on a suburban line, and traverse the ugly environs of Paris, sprouting with tradesmen's hideous boxes, talking lively nonsense.	А он любил ездить с ней в солнечный день на империале пригородной конки и, весело болтая, окидывать взглядом унылые окрестности Парижа, где буржуа настроили себе безобразных дач.
And when he had to return to dine at Madame Walter's he hated the eager old mistress from the mere recollection of the young one whom he had left, and who had ravished his desires and harvested his ardor among the grass by the water side.	И, возвращаясь в Париж, где его ждала к обеду г-жа Вальтер, он чувствовал, как в нем поднимается ненависть к навязчивой старой любовнице - ненависть, усиливавшаяся при воспоминании о молодой, которая только что, на берегу реки, в траве, насытила его страсть и утолила его любовный пыл.
He had fancied himself at length pretty well rid of Madame Walter, to whom he had expressed, in a plain and almost brutal fashion, his intentions of breaking off with her, when he received at the office of the paper the telegram summoning him to meet her at two o'clock at the Rue de Constantinople.	Он уже был уверен, что почти разделался с г-жой Вальтер, - ведь он наконец до жестокости ясно дал ей понять, что намерен порвать с нею, и вдруг ему опять приносят в редакцию телеграмму с просьбой быть в два часа на Константинопольской!
He re-read it as he walked along,	Дорогой он еще раз прочитал телеграмму:
"Must see you to-day. Most important.	"Мне непременно надо поговорить с тобой сегодня по очень, очень важному делу.
Expect me two o'clock, Rue de Constantinople.	Жди меня в два часа на Константинопольской.
Can render you a great service.	Я могу оказать тебе большую услугу.
Till death.--Virginie."	Твоя до гроба Виргиния".
He thought, "What does this old screech-owl want with me now?	"Что еще от меня нужно этой старой сове? – думал он.
I wager she has nothing to tell me.	– Бьюсь об заклад, что все это зря.
She will only repeat that she adores me.	Только для того, чтобы сказать, что она меня обожает.
Yet I must see what it means.	Впрочем, надо узнать.
She speaks of an important affair and a great service; perhaps it is so.	Она упоминает о каком-то важном деле, о большой услуге, - может, это и правда.
And Clotilde, who is coming at four o'clock!	А Клотильда придет в четыре.
I must get the first of the pair off by three at the latest.	Стало быть, я должен выпроводить ту не позднее трех.
By Jove, provided they don't run up against one another!	Дьявольщина, только бы они не встретились!
What bothers women are."	Беда с этими бабами!"
And he reflected that, after all, his own wife was the only one who never bothered him at all.	И тут он невольно вспомнил Мадлену: в сущности, она одна ничем ему не докучает.
She lived in her own way, and seemed to be very fond of him during the hours destined to love, for she would not admit that the unchangeable order of the ordinary occupations of life should be interfered with.	Она живет с ним бок о бок и как будто бы очень любит его, но только в часы, отведенные для любви, ибо она строго следит за соблюдением раз установленного порядка и не выносит, когда ее отрывают от дел.

He walked slowly towards the rendezvous, mentally working himself up against Madame Walter.	Он медленно шел в свой дом свиданий, мысленно проклиная г-жу Вальтер:
"Ah! I will just receive her nicely if she has nothing to tell me.	"Если только она мне ничего путного не скажет, я ей устрою веселенькую встречу.
Cambronne's language will be academical compared to mine.	Язык Камброна[34] покажется верхом изящества в сравнении с моим.
I will tell her that I will never set foot in her house again, to begin with."	Прежде всего я заявлю, что ноги моей больше у нее не будет".
He went in to wait for Madame Walter.	Он вошел в свою квартиру и стал ждать г-жу Вальтер.
She arrived almost immediately, and as soon as she caught sight of him, she exclaimed,	Она явилась почти вслед за ним и, увидев его, воскликнула:
"Ah, you have had my telegram!	– А-а, ты получил мою телеграмму?
How fortunate."	Какое счастье!
He put on a grumpy expression, saying:	Он сделал злое лицо.
"By Jove, yes; I found it at the office just as I was going to start off to the Chamber.	– Ну да, мне ее принесли в редакцию, как раз когда я собирался идти в парламент.
What is it you want now?"	Что тебе еще от меня нужно?
She had raised her veil to kiss him, and drew nearer with the timid and submissive air of an oft-beaten dog.	Она подняла вуаль, чтобы поцеловать его, и с видом побитой собаки подошла к нему.
"How cruel you are towards me! How harshly you speak to me! What have I done to you?	– Как ты жесток со мной... Ты так грубо со мной разговариваешь... Что я тебе сделала?
You cannot imagine how I suffer through you."	Ты не можешь себе представить, как ты меня огорчаешь!
He growled: "Don't go on again in that style."	– Опять сначала? – проворчал он.
She was standing close to him, only waiting for a smile, a gesture, to throw herself into his arms, and murmured:	Госпожа Вальтер стояла подле него и ждала улыбки, жеста, чтобы кинуться к нему в объятия.
"You should not have taken me to treat me thus, you should have left me sober-minded and happy as I was.	– Вот как ты со мной обращаешься, - тихо заговорила она. – Тогда незачем было и обольщать меня, надо было оставить меня такой, какою я была до этого - счастливой и чистой.
Do you remember what you said to me in the church, and how you forced me into this house?	Помнишь, что ты говорил мне в церкви и как ты силой заставил меня войти в этот дом?
And now, how do you speak to me? how do you receive me?	А теперь ты как со мной разговариваешь! И как встречаешь!
Oh, God! oh, God! what pain you give me!"	Боже мой, боже мой, что ты со мной делаешь!
He stamped his foot, and exclaimed, violently:	Он в бешенстве топнул ногой:
"Ah, bosh!	– Довольно!
That's enough of it!	К черту!

I can't see you a moment without hearing all that foolery.	Ты не можешь пробыть со мной ни одной минуты, чтобы не завести этой песни.
One would really think that I had carried you off at twelve years of age, and that you were as ignorant as an angel.	Право, можно подумать, что я тебя взял, когда тебе было двенадцать лет, и что ты была невинна, как ангел.
No, my dear, let us put things in their proper light; there was no seduction of a young girl in the business.	Нет, дорогая моя, давай восстановим истину: я малолетних не совращал.
You gave yourself to me at full years of discretion.	Ты отдалась мне в сознательном возрасте.
I thank you. I am infinitely grateful to you, but I am not bound to be tied till death to your petticoat strings.	Я очень тебе благодарен, крайне признателен, но до конца дней быть привязанным к твоей юбке -на это я не согласен.
You have a husband and I a wife.	У тебя есть муж, а у меня жена.
We are neither of us free.	Мы не свободны - ни ты, ни я.
We indulged in a mutual caprice, and it is over."	Мы позволили себе эту прихоть, никто про это не узнал - и дело с концом.
"Oh, you are brutal, coarse, shameless," she said;	– О, как ты груб! Как ты циничен и мерзок!
"I was indeed no longer a young girl, but I had never loved, never faltered."	Да, я не была молодой девушкой, но я никогда никого не любила, никогда не изменяла...
He cut her short with:	Он перебил ее:
"I know it. You have told me so twenty times.	– Знаю, ты мне двадцать раз об этом говорила.
But you had had two children."	Но у тебя двое детей... стало быть, не я лишил тебя невинности.
She drew back, exclaiming:	Она отшатнулась.
"Oh, George, that is unworthy of you," and pressing her two hands to her heart, began to choke and sob.	– Жорж, это низко!.. Рыдания подступили ей к горлу, и, схватившись обеими руками за грудь, она начала всхлипывать.
When he saw the tears come he took his hat from the corner of the mantelpiece, saying:	Заметив, что сейчас польются слезы, он взял с камина свою шляпу.
"Oh, you are going to cry, are you?	– А-а, ты плачешь?
Good-bye, then.	В таком случае, до свиданья.
So it was to show off in this way that you came here, eh?"	Значит, только ради этого представления ты и вызвала меня сюда?
She had taken a step forward in order to bar the way, and quickly pulling out a handkerchief from her pocket, wiped her eyes with an abrupt movement.	Она шагнула вперед, чтобы преградить ему дорогу, и, порывистым движением вынув из кармана платок, быстро вытерла слезы.
Her voice grew firmer by the effort of her will, as she said, in tones tremulous with pain,	Она изо всех сил старалась казаться спокойной, но душевная боль была так сильна, что голос у нее все же прерывался и дрожал.
"No--I came to--to tell you some news-political news--to put you in the way of gaining fifty thousand francs--or even more--if you like."	– Нет... я пришла... сообщить тебе новость... политическую новость... я хотела, чтобы ты заработал пятьдесят тысяч франков... даже больше... при желании.

He inquired, suddenly softening,	Он мгновенно смягчился.
"How so?	– Каким образом?
What do you mean?"	Что ты имеешь в виду?
"I caught, by chance, yesterday evening, some words between my husband and Laroche-Mathieu.	– Вчера вечером я нечаянно подслушала разговор моего мужа с Ларошем.
They do not, besides, trouble themselves to hide much from me.	Впрочем, от меня они не очень таились.
But Walter recommended the Minister not to let you into the secret, as you would reveal everything."	А вот тебя Вальтер советовал министру не посвящать в их тайну, потому что ты можешь разоблачить их.
Du Roy had put his hat down on a chair, and was waiting very attentively.	Дю Руа положил шляпу на стол. Он насторожился.
"What is up, then?" said he.	– Ну так в чем же дело?
"They are going to take possession of Morocco."	– Они собираются захватить Марокко!
"Nonsense!	– Чушь!
I lunched with Laroche-Mathieu, who almost dictated to me the intention of the Cabinet."	Я завтракал сегодня у Лароша, и он мне почти продиктовал план действий нового кабинета.
"No, darling, they are humbugging you, because they were afraid lest their plan should be known."	– Нет, мой дорогой, они тебя надули. Они боятся, как бы кто-нибудь не узнал про их махинации.
"Sit down," said George, and sat down himself in an armchair.	– Сядь, - сказал Жорж и сам сел в кресло.
Then she drew towards him a low stool, and sitting down on it between his knees, went on in a coaxing tone,	Придвинув к себе низенькую скамеечку, г-жа Вальтер примостилась между колен любовника.
"As I am always thinking about you, I pay attention now to everything that is whispered around me."	– Я постоянно думаю о тебе, - заискивающим тоном продолжала она, - и потому, о чем бы теперь ни шептались вокруг меня, я непременно прислушиваюсь.
And she began quietly to explain to him how she had guessed for some time past that something was being hatched unknown to him; that they were making use of him, while dreading his co-operation.	И она вполголоса начала рассказывать, как она с некоторых пор стала догадываться, что за его спиной что-то затевается, что его услугами пользуются, но сделать его своим сообщником не решаются.
She said, "You know, when one is in love, one grows cunning."	– Знаешь, кто любит, тот пускается на хитрости, -сказала она.
At length, the day before, she had understood it all.	Наконец вчера она поняла все.
It was a business transaction, a thumping affair, worked out on the quiet.	Под шумок затевалось огромное, колоссальное дело.