Обнаженная
Шрифт:
И онъ продолжалъ хохотать отъ этой комичной мысли.
– Смйтесь, смйтесь, гадкій. Открывайте пошире ротъ, потрясайте своею апостольскою бородою. Какъ вы очаровательны! Что же въ этомъ особеннаго?.. Да перестаньте же хохотать! Вы дйствуете мн на нервы. Я уйду, если вы не перестанете.
Они долго молчали. Непостоянство ея птичьяго ума и легкомысліе заставили ее скоро забыть обо всхъ заботахъ. Она презрительно оглядлась по сторонамъ, желая унизить художника. Такъ вотъ чмъ онъ восторгался! Стоило того! Они медленно начали прогулку, спускаясь къ старымъ садамъ, лежавшимъ на склон позади дворца. Путь ихъ велъ среди откосовъ, поросшихъ мхомъ, по чернымъ ступенькамъ пологаго спуска.
Ничто
Графиня съ художникомъ прошли подъ темными сводами, среди огромныхъ, умирающихъ деревьевъ, обвитыхъ до вершинъ змящимися кольцами плюща, задвая за вковые стволы, покрытые отъ сырости зеленоватыми и бурыми корками. Дорожки шли по склону горы. Съ одной стороны ихъ высились откосы, съ вершины которыхъ доносился звонъ колокольчиковъ; время отъ времени появлялся на голубомъ фон пространства неуклюжій силуэтъ лнивой коровы. По другой сторон дорожки тянулись грубыя перила изъ столбиковъ, выкрашенныхъ въ блый цвтъ, а за ними, въ глубин, разстилались мрачныя, пустынныя лужайки съ ручьями, плакавшими день и ночь среди дряхлости и запустнія. Почва между деревьями была покрыта густымъ, колючимъ кустарникомъ. Стройные кипарисы и прямыя, крпкія сосны съ тонкими стволами образовали частую колоннаду, пропускавшую свтъ солнца – ложный, театральный свтъ, точно въ апоеоз, – который разукрасилъ почву золотыми полосами и темными линіями.
Художникъ восторженно расхваливалъ эти мста. По его мннію, это былъ единственный художественный уголокъ въ Мадрид. Великій донъ Франсиско приходилъ сюда работать. Реновалесу казалось, что за первымъ поворотомъ дорожки они натолкнутся на Гойю, сидящаго передъ мольбертомъ, нахмурившись передъ какою-нибудь прелестною герцогинею, служащею ему моделью.
Современные туалеты не гармонировали съ этимъ фономъ. Реновалесъ заявилъ, что къ такому пейзажу подходятъ только яркій кафтанъ, напудренный парикъ, шелковые чулки и платье съ высокой тальей.
Графиня улыбнулась, слушая художника. Она оглядывалась кругомъ съ искреннимъ любопытствомъ. Этотъ уголокъ былъ дйствительно недуренъ, по ея мннію; только ей вообще не нравилась деревня и ширь полей.
Въ ея глазахъ лучшимъ пейзажемъ было шелковое убранство гостиной, а что касается деревьевъ, то ей больше нравились декораціи на сцен Королевскаго театра съ пріятнымъ аккомпаниментомъ оркестра.
– Я не люблю полей, маэстро. Они наводятъ на меня скуку. Природа, когда ее предоставляютъ самой себ, очень неинтересна.
Они вышли на маленькую площадку съ прудомъ; пилястры вокругъ него свидтельствовали о томъ, что раньше тутъ была ршетчатая ограда. Вода, набухшая отъ растаявшаго снга, выливалась черезъ каменный порогъ и стекала тонкою пеленою внизъ по склону. Графиня остановилась, боясь замочить ноги. Художникъ пошелъ впередъ, выбирая мста посуше и ведя ее за руку, а она шла за нимъ, смясь надъ этимъ препятствіемъ и подбирая юбки.
Продолжая путь по сухой дорожк, Реновалесъ не выпустилъ маленькой, нжной ручки, чувствуя черезъ перчатку ея пріятную теплоту. Конча не отнимала руки, словно не отдавала себ отчета въ прикосновеніи художника, но на губахъ и въ глазахъ ея засіяла легкая усмшка. Маэстро былъ въ смущеніи и нершимости, не зная, что предпринять.
– Вы все такая же? – началъ онъ слабымъ голосомъ. У васъ нтъ ни малйшаго состраданія ко мн?
Графиня залилась звонкимъ смхомъ.
– Вотъ оно. Я такъ и знала. Потому-то не хотлось мн прізжать. Еще въ карет по дорог сюда я говорила себ: «Напрасно ты дешь въ Монклоа, матушка. Ты соскучишься. Тебя ждетъ тысячное объясненіе въ любви».
И она сейчасъ же перешла въ тонъ комическаго негодованія.
– Но серьезно, маэстро, неужели нельзя поговорить съ вами о чемъ-нибудь иномъ? Неужели женщины обречены непремнно выслушивать объясненія въ любви, какъ только заговорятъ съ мужчиной?
Реновалесъ запротестовалъ. Она могла говорить это кому угодно, только не ему, потому что онъ былъ искренно влюбленъ. Онъ клялся въ этомъ и готовъ былъ пасть на колни, чтобы она поврила. Онъ былъ безумно влюбленъ въ нее! Но она грубо оборвала его, прижавъ руку къ груди и засмявшись жестокимъ смхомъ.
– Да, да, я знаю эту псню. Можете не повторять. Я знаю ее наизусть. «Вулканъ въ груди… не могу жить… Если не полюбишь меня, я лишу себя жизни…» Вс говорятъ одно и тоже. Никто не пробуетъ оригинальничать. Ради Христа, маэстро, не будьте такимъ пошлымъ. Человкъ, какъ вы, и говоритъ такія плоскія вещи.
Реновалесъ былъ ошеломленъ этимъ насмшливымъ выговоромъ. Но Конча, повидимому, сжалилась надъ нимъ и добавила ласковымъ тономъ:
– И зачмъ вы добиваетесь моей любви? Вы полагаете, что упадете въ моихъ глазахъ, если откажетесь отъ того, что каждый изъ моихъ близкихъ знакомыхъ почитаетъ своею обязанностью? Я очень расположена къ вамъ, маэстро, я люблю ваше общество. Мн было бы очень жаль поссориться съ вами. Я люблю васъ, какъ друга, перваго, лучшаго. Я люблю васъ, потому что вы – добрый, большой ребенокъ, бородатый бебе, который совсмъ не знаетъ свта, но талантливъ, очень талантливъ. Мн хотлось поговорить съ вами наедин, чтобы высказать все это на полной свобод. Я люблю васъ, какъ никого на свт. Вы внушаете мн довріе, какъ никто. Мы – друзья, братъ съ сестрой, если хотите… Но не стройте же печальной физіономіи! Развеселитесь немного! Засмйтесь тмъ веселымъ смхомъ, который радуетъ мн всегда душу, знаменитый маэстро!
Но художникъ мрачно уставился въ землю, сердито навивая длинную бороду на пальцы правой руки.
– Все это ложь, Конча, – сказалъ онъ грубо. – Правда только то, что вы влюблены, что вы безъ ума отъ этой куклы Монтеверде.
Графиня улыбнулась, какъ будто слова эти льстили ей.
– Ну, конечно. Вы правы, Маріано. Мы любимъ другъ друга. Я уврена, что люблю его, какъ никогда никого не любила на свт. Я никому не говорила этого; вы первый, который слышитъ это отъ меня, потому что вы – мой другъ. Я не знаю, что длается со мною въ вашемъ присутствіи, но я должна все говорить вамъ. Мы любимъ другъ друга, или, врне, я люблю его гораздо сильне, чмъ онъ меня. Къ моей любви примшивается въ значительной степени чувство благодарности. Я не увлекаюсь иллюзіями, Маріано. Мн тридцать шесть лтъ! Только вамъ я ршаюсь открыть свои года. Я не утратила красоты, я берегу и холю себя, но онъ много моложе меня. Еще нсколько лтъ разницы, и я могла бы быть ему почти матерью…