Обнаженная
Шрифт:
Она помолчала немного, словно испугавшись этой разницы въ годахъ между нею и любовникомъ, и добавила вдругъ, снова оживляясь:
– Онъ тоже любитъ меня, это я вижу. Я – его совтчица, вдохновительница. Онъ говоритъ, что я даю ему силы для работы, что онъ будетъ, благодаря мн, великимъ человкомъ. Но я люблю его больше, гораздо больше. Въ нашихъ чувствахъ другъ къ другу почти такая-же разница, какъ въ нашемъ возраст.
– А почему вы не любите меня? – спросилъ маэстро слезливымъ тономъ. – Я обожаю васъ. Ваша роль перемнилась-бы. Я окружилъ бы васъ вчнымъ поклоненіемъ, а вы позволяли-бы
Конча снова засмялась, грубо передразнивая сдавленный голосъ, страстные жесты и пылкій взглядъ художника.
– «А почему вы не любите меня?..» Маэстро, не будьте ребенкомъ. Такихъ вещей не спрашиваютъ. Любовь не понимаетъ приказаній. Я не люблю васъ, какъ вы того желаете, потому что это не можетъ-быть. Довольствуйтесь тмъ, что вы – первый изъ моихъ друзей. Знайте, что я позволяю себ откровенничать съ вами, какъ ни съ кмъ – даже съ Монтеверде. Да, да, я говорю вамъ иногда вещи, которыхъ никогда не скажу ему.
– Это все хорошо! – воскликнулъ художникъ въ бшенств. – Но мн этого мало. Я хочу обладать вашимъ тломъ, вашей красотою. Я изголодался. Истинная любовь…
– Маэстро, возьмите себя въ руки, – сказала она съ напускнымъ цломудріемъ. – Я узнаю васъ. Опять вы отпускаете неприличія… какъ всегда, впрочемъ, когда вы раздваете мысленно женщину… Я уйду! Я не желаю больше выслушивать васъ.
И она добавила матерински-урезонивающимъ тономъ, точно хотла успокоить вспыльчиваго собесдника:
– Я не такая сумасшедшая, какъ думаютъ. Я осторожно обдумываю послдствія своихъ поступковъ. Маріано, оглядитесь кругомъ, посмотрите хорошенько. У васъ жена, у васъ дочь – невста, вы скоро можете стать ддушкой. А вы еще думаете о такихъ глупостяхъ! Я не могла бы согласиться на ваше предложеніе даже, если бы любила васъ… Какой ужасъ! Обманывать Хосефину, свою школьную подругу! Бдняжка такая славная, милая, добрая… постоянно болетъ. Нтъ, Маріано, никогда. На такія вещи можно идти только, когда мужчина свободенъ. У меня не хватаетъ мужества полюбить васъ. Друзья и больше ничего…
– Такъ не будемъ же и друзьями! – воскликнулъ Реновалесъ порывисто. – Я не буду больше приходить къ вамъ, я не буду видть васъ. Я сдлаю невозможное, чтобы забыть васъ. Это невыносимая пытка. Я буду спокойне, не видя васъ.
– Вы не сдлаете этого, – сказала Конча нжно, но твердо, увренная въ своей сил. – Вы останетесь подл меня, если дйствительно меня любите, и будете лучшимъ изъ моихъ друзей… Перестаньте быть ребенкомъ, маэстро. Вы увидите, что дружба принесетъ намъ обоимъ много радостей, вопреки вашимъ ожиданіямъ. Вы будете видть съ моей стороны то, чего не иметъ никто изъ остальныхъ – чистую дружбу и довріе.
И съ этими словами она взяла художника подъ руку, доврчиво опершись на него и поднявъ на него глаза, въ которыхъ свтилось что-то загадочное и таинственное.
До нихъ долетли звуки моторнаго рожка, и глухой стукъ мягкихъ колесъ прорзалъ воздухъ. Внизу по дорог полнымъ ходомъ промчался автомобиль. Реновалесъ попытался разглядть сдоковъ, выглядвшихъ на далекомъ разстояніи, словно кукольныя фигурки. Можетъ-быть на мст шоффера сидлъ Лопесъ де-Соса, а дв заднія фигурки въ вуаляхъ были жена и дочь маэстро.
Мысль, что Хосефина промчалась внизу, не видя его, не замтивъ, что онъ здсь и, забывъ все на свт, молитъ графиню о любви, глубоко взволновала его и вызвала угрызенія совсти.
Они долго стояли неподвижно, опершись на перила изъ блыхъ столбиковъ и глядя сквозь колоннаду деревьевъ на блестящее темно-красное солнце, которое медленно опускалось, освщая горизонтъ заревомъ пожара. Свинцовыя тучи какъ-бы поняли, что оно умираетъ, и набрасывались на него съ дерзкою жадностью.
Конча любовалась закатомъ солнца, какъ рдкимъ зрлищемъ.
– Поглядите на это огромное облако, маэстро. Какое оно черное! Точно драконъ!.. Нтъ, это гиппопотамъ. Посмотрите на его лапы. Он круглыя, точно башни. Какъ оно подвигается! Сейчасъ поглотитъ солнце! Вотъ уже! Готово, поглотило.
Пейзажъ темнлъ. Солнце исчезло во внутренностяхъ чудовища, заполнявшаго горизонтъ; волнистая линія спины чудовища окрашивалась серебромъ, а животъ вздулся, словно распертый яркимъ свтиломъ, и выпустилъ изъ себя снопъ блдныхъ лучей. Затмъ, сжигаемое этимъ пищевареніемъ, огромное облако разсялось, разорвалось на черные хлопья, и красный дискъ снова очистился, заливъ свтомъ небо и землю и населивъ безпокойными огненными рыбками воду въ прудахъ.
Опершись на перила рядомъ съ графиней, Реновалесъ съ наслажденіемъ вдыхалъ запахъ ея духовъ, чувствуя пріятную теплоту и упругость ея тла.
– Пойдемте назадъ, маэстро, – сказала она съ нкоторымъ безпокойствомъ. – Мн холодно. Кром того съ такимъ спутникомъ, какъ вы, нельзя быть ни минуты спокойною.
Она ускоряла шаги, догадываясь, благодаря своей опытности въ обхожденіи съ мужчинами, что дольше оставаться съ Реновалесомъ наедин опасно. Она прочла на его блдномъ и взволнованномъ лиц приближеніе грубаго и бурнаго порыва страсти.
На одной площадк они встртили медленно спускавшуюся парочку. Молодые люди тсно прижимались другъ къ другу, не ршаясь идти въ открытомъ мст обнявшись, но намреваясь, очевидно, сдлать это за первымъ поворотомъ дорожки. Онъ несъ свернутый плащъ подъ мышкою съ дерзкимъ, вызывающимъ видомъ галантнаго молодого человка въ старинной комедіи; она, маленькая и блдная, была привлекательна только молодостью и шла, кутаясь въ жалкую пелерину и поднявъ на своего собесдника большіе, ясные глаза.
– Студентикъ съ портнихой, – сказалъ Реновалесъ, когда т прошли. – Они посчастливе насъ съ вами, Конча. Ихъ прогулка пріятне.
– Мы старимся, маэстро, – сказала графиня искусственно-печальнымъ тономъ, исключая, очевидно, себя и наваливая всю тяжесть лтъ на спутника.
Реновалесъ попробовалъ протестовать въ послдній разъ.
– А почему бы и мн не быть такимъ же счастливымъ, какъ этотъ студентъ? Разв я не имю права на счастье? Конча, вы не знаете меня. Вы забываете, кто я, привыкши обращаться со мною, какъ съ ребенкомъ. Я – Реновалесъ, знаменитый художниктъ. Весь свтъ знаетъ меня.
Онъ говорилъ о своей слав съ вульгарною нескромностью, раздражась все больше изъ-за холодности этой женщины, хвастаясь своею славою, точно красивымъ плащомъ, который ослплялъ женщинъ и заставлялъ ихъ падать къ его ногамъ. И такой человкъ, какъ онъ, не выдерживалъ конкурренціи жалкаго докторишки!