Обнаженная
Шрифт:
Графиня сострадательно улыбалась. Въ глазахъ ея тоже свтилось нкоторое сожалніе. Глупый! Большое дитя! Какъ наивны бываютъ великіе люди!
– Да, вы – великій человкъ, маэстро. Я горжусь вашей дружбой. Я признаю даже, что она возвышаетъ меня… Я люблю васъ, я преклоняюсь предъ вашимъ талантомъ.
– He преклоняйтесь, Конча, любите меня! Отдайтесь мн! Сольемся во едино!.. Я жажду полной пюбви.
Она продолжала смяться.
– Ахъ голубчикъ, любовь!
Глаза ея сверкали ироніей. Онъ не зналъ женщинъ. Любовь не признаетъ талантовъ. Любовь невжественна и хвалится своею слпотою, понимая только благоуханіе молодости
– Мы будемъ друзьями и только, Маріано. Вы привыкнете и найдете удовлетвореніе въ чувств дружбы… Не будьте матеріалистомъ. He врится даже, что вы художникъ. Будьте идеалистомъ, маэстро, истиннымъ идеалистомъ.
И она продалжала говорить съ высоты своего состраданія, пока они не разстались у ея кареты.
– Такъ – мы друзья, Маріано… только друзья, но зато искренніе.
Когда Конча ухала, Реновалесъ вышелъ въ полумрак сумерекъ изъ Монклоа, возбужденно жестикулируя и сжимая кулаки. Въ немъ снова вспыхнулъ гнвъ, и онъ ругалъ мысленно графиню, освободившись теперь отъ любовной покорности и ослпленія, которыя овладвали имъ въ ея присутствіи. Какъ она насмхалась надъ нимъ! Какъ посмялись-бы его друзья, увидя его покорнымъ и безвольнымъ въ рукахъ женщины, которая принадлежала на своемъ вку многимъ мужчинамъ! Гордость не позволяла ему отказаться отъ желанія побдить ее, во чтобы то ни стало, хотя-бы цною униженій или грубости. Онъ видлъ долгъ чести въ томъ, чтобы сдлать ее своею, хотя-бы одинъ разъ, а затмъ отомстить, оттолкнувъ ее, бросивъ къ своимъ ногамъ и сказавъ съ видомъ властелина: «Вотъ какъ я поступаю съ тми, которыя сопротивляются мн».
Но онъ скоро отдалъ себ отчетъ въ своей слабости. Онъ понялъ, что всегда будетъ побжденъ этою женщиною, которая относилась къ нему холодно, была неспособна потерять голову и видла въ немъ низшее существо. Разочарованіе заставило его вспомнить о домашнемъ очаг, о больной жен, о чувств долга передъ нею, и душа его наполнилась сладостно-горькимъ сознаніемъ приносимой жертвы и тяжелаго жизненнаго креста.
Ршеніе было принято. Онъ бжитъ отъ этой женщины и никогда больше не увидитъ ея.
III
И онъ дйствительно не увидлъ ея, не увидлъ цлыхъ два дня. На третій-же день ему пришло голубое письмецо въ длинномъ конверт, продушенное знакомыми духами, которые всегда волновали его.
Графиня жаловалась на его отсутствіе въ ласковыхъ, дружескихъ выраженіяхъ. Ей надо было непремнно повидать его и многое сказать ему. Это было настоящее любовное письмо, которое художникъ поспшно спряталъ, боясь, какъ-бы оно не возбудило въ домашнихъ подозрнія относительно того, чего еще не было.
Реновалесъ былъ возмущенъ.
– Я пойду къ ней, – говорилъ онъ, ходя взадъ и виередъ по мастерской: – но только для того, чтобы высказать ей въ двухъ словахъ всю правду и положить длу конецъ. Если она воображаетъ, что можетъ играть мною, то очень ошибается. Она не знаетъ того, что я умю быть каменнымъ, когда хочу.
Бдный маэстро! Въ то время, какъ онъ ршался твердо выполнить свое намреніе и выдержать характеръ, тихій голосъ нашептывалъ ему пріятные совты:
– Ступай скоре. Пользуйся временемъ. Она, можеть быть, раскаялась и ждетъ тебя. Она будетъ твоею.
И художникъ помчался возбужденно въ домъ графини. Но онъ ничего не добился. Она высказала ласково-печальнымъ тономъ сожалніе,
Художникъ ушелъ отъ графини, удостоившись лишь два раза поцловать ей руку. Дальше этого законнаго поцлуя графиня упорно не пускала его. Каждый разъ, какъ онъ пытался пробраться выше по рук, красавица удерживала его повелительнымъ жестомъ.
– Перестаньте, маэстро, или я разсержусь и не буду больше принимать васъ наедин. He нарушайте же уговора!
Реновалесъ протестовалъ. Никакого уговора не было. Но Конча мигомъ успокаивала его, спрашивая про Милиту, расхваливая ея красоту, справляясь о здоровь бдной Хосефины, такой доброй и милой, и общая скоро навстить ее. Маэстро смущался, чувствуя угрызенія совсти и не ршаясь приставать вновь, пока тяжелое впечатлніе не сглаживалось.
Онъ сталъ бывать у графини по прежнему, испытывая потребность часто видться съ нею. Онъ привыкъ выслушивать изъ ея устъ непомрныя похвалы своей художественной дятельности.
Иной разъ въ немъ пробуждался пылкій, независимый характеръ прежнихъ временъ, и у него являлось желаніе разорвать эти постыдныя цпи. Эта женщина точно околдовала его. Она вызывала его къ себ изъ-за малйшаго пустяка, наслаждаясь, повидимому, его страданіями и играя имъ какъ куклой. Она говорила съ невозмутимымъ цинизмомъ о своей любви къ Монтеверде, какъ будто тотъ былъ ея законнымъ супругомъ. Она испытывала потребность разсказывать кому-нибудь подробности своей интимной жизни, какъ властное чувство откровенности побуждаетъ преступниковъ сознаваться въ преступленіяхъ. Она посвящала маэстро постепенно въ тайны своей любви и разсказывала, не красня, мельчайшія подробности свиданій, которыя происходили часто у нея-же въ дом. Она и докторъ пользовались слпотою графа, который былъ совсмъ подавленъ неудачею съ Золотымъ Руномъ, и испытывали нездоровое наслажденіе отъ страха быть застигнутыми.
– Вамъ я все говорю, Маріано. He понимаю, что это длается со мною въ вашемъ присутствіи. Я люблю васъ, какъ брата. Нтъ, не брата… какъ друга, врнаго друга.
Оставаясь одинъ, Реновалесъ приходилъ въ ужасъ отъ откровенности Кончи. Она вполн отвчала своей репутаціи – симпатична, красива, но безъ всякихъ нравственныхъ принциповъ. Что касается себя самого, то онъ ругалъ себя на оригинальномъ жаргон изъ періода богемы въ Рим, сравнивая себя со всми рогатыми животными, какія приходили ему въ голову.
– Я не пойду туда больше. Это позоръ. Хорошую роль я играю тамъ, нечего сказать!
Но стоило ему не ходить къ графин два дня, какъ являлась Мари, горничная француженка Кончи, съ надушеннымъ письмецомъ, или оно приходило по почт, скандально выдляясь среди остальной корреспонденціи маэстро.
– Ахъ, какая женщина! – думалъ Реновалесъ, торопливо пряча пригласительную записку. – Какъ она неосторожна! Въ одинъ прекрасный день ея письма попадутся на глаза Хосефин.
Котонеръ, который слпо обожалъ своего кумира и считалъ его неотразимымъ, воображалъ, что графиня де-Альберка безъ ума отъ маэстро, и печально покачивалъ головою.