Обнаженная

Бласко Висенте Ибаньес

О, если бы она не была такъ на виду въ обществ, и Реновалеса не зналъ бы весь Мадридъ! Она находилась въ такомъ нервномъ возбужденіи, что строила сумасшедшіе планы. Ей хотлось выходить по ночамъ подъ руку съ Реновалесомъ – она въ накидк и съ платочкомъ на голов, онъ въ плащ и шапк. Онъ былъ-бы ея кавалеромъ; она шла бы, подражая походкою и манерами уличнымъ женщинамъ; они отправлялись бы вмст, словно два ночныхъ голубка, въ самыя скверныя мста Мадрида, пили бы вмст, безчинствовали… Онъ защищалъ бы ее, какъ галантный кавалеръ, и они отправлялись бы вмст въ участокъ кончить ночь.

Художникъ былъ въ ужас. Что за сумасшествіе! Но она настаивала на своемъ.

– Смйтесь,

смйтесь, маэстро. Открывайте пошире ротъ… гадкій. Что тутъ особеннаго? Вы, со своими длинными волосами и мягкими шляпами – простой, благонравный буржуа, со спокойною уравновшенною душою, и не способны ни на какія оригинальныя развлеченія.

Вспоминая о влюбленной парочк, которую они видали вмст въ Монклоа, Конча длалась сантиментально-грустною. Ей нравилось тоже «разыгрывать гризетку», гулять подъ руку съ маэстро, точно скромная портниха со студентикомъ, и кончать вечера въ дешевомъ ресторан; онъ качалъ бы ее на качеляхъ, а она визжалабы отъ удовольствія, взлетая въ воздухъ и опускаясь, съ разввающимися вокругъ ногь юбками… Это даже очень мило, маэстро. Это простое… деревенское удовольствіе!

Какъ жаль, что ихъ обоихъ такъ хорошо знаютъ въ город! Но что они прекрасно могли сдлать, это переодться и побжать какъ-нибудь утромъ въ нижніе кварталы, напримръ въ Растро, словно молодая парочка, которая хочетъ завести торговое заведеніе. Въ этой части Мадрида ихъ не знала ни одна душа. – Согласны, маэстро?

Маэстро соглашался со всмъ этимъ. Но на слдующій же день Конча принимала его, смущенно кусая губы, и въ конц концовъ заливалась громкимъ смхомъ, вспоминая о своихъ глупыхъ планахъ.

– Какъ вы посмялись должно-быть надо мною! Я иногда совсмъ сумасшедшая!

Реновалесъ не скрывалъ своего мннія. Да, она дйствительно не совсмъ въ своемъ ум. Но это сумасшествіе, державшее его постоянно между надеждою и отчаяніемъ, привлекало его къ графин, благодаря ея веселымъ шуткамъ и быстро проходящему гнву, тогда, какъ то, другое сумасшествіе, преслдовавшее его дома, неумолимое, упорное, безмолвное, отталкивало его съ непобдимымъ отвращеніемъ, слдя за нимъ всюду слезящимися глазами съ нездоровымъ блескомъ, сверкавшими враждебно, точно сталь, какъ только онъ пытался подойти поближе изъ чувства состраданія или раскаянія.

Какую невыносимо-тяжелую комедію разыгрывалъ Реновалесъ дома! Въ присутствіи дочери и знакомыхъ ему приходилось разговаривать съ женою. Избгая глядть ей въ глаза, онъ окружалъ ее заботами и нжно выговаривалъ за упорное неисполненіе совтовъ врачей. Въ начал доктора говорили о неврастеніи, затмъ къ ней прибавилась сахарная болзнь, еще боле ослаблявщая больную. Маэстро жаловался на пассивное сопротивленіе Хосефины всмъ врачебнымъ средствамъ. Она исполняла предписанія втеченіе нсколькихъ дней и затмъ отказывалась отъ нихъ съ упорнйшимъ равнодушіемъ. Ей лучше, чмъ думаютъ вс. Страданія ея могутъ быть вылчены отнюдь не докторами.

По ночамъ, въ спальн, супруговъ окружала мертвая тишина. Между тлами ихъ вставала, казалось, свинцовая преграда. Здсь они могли обходиться безъ лжи и глядть другъ на друга съ нмою враждебностью. Ночная жизнь была для нихъ пыткою, и тмъ не мене оба они не ршалчсь измнить своего существованія. Тла ихъ испытывали потребность въ общей кровати, подчиняясь въ этомъ старой привычк. Рутина связывала ихъ съ этою квартирою и обстановкою, напоминая имъ счастливые годы молодости.

Реновалесъ засыпалъ крпкимъ сномъ здороваго человка, уставшаго отъ работы. Послднія мысли его были заняты графинею. Онъ видлъ ее въ атмосфер туманнаго полумрака, который предшествуетъ сну, и засыпалъ, раздумывая о томъ, что онъ скажетъ ей на другой день, и мечтая о ней соотвтственно своимъ желаніямъ. Онъ видлъ ее стоящею на высокомъ пьедестал во всемъ величіи ея наготы и побждающею знаменитыя,

мраморныя статуи своею живою красотою. Просыпаясь и протягивая руки, онъ дотрагивался до маленькаго, съежившагося тла жены, горвшаго въ лихорадк или холоднаго, какъ смерть. Реновалесъ понималь, что она не спитъ. Хосефина не смыкала глазъ всю ночь, но не шевелилась, какъ-будто вс ея силы и вниманіе сосредоточились на чемъ-то, что она пристально разглядывала въ темнот. Она производила впечатлніе трупа. Для Реновалеса она была препятствіемъ, свинцовою тяжестью, призракомъ, который отталкивалъ графиню, когда та склонялась къ нему, готовясь упасть… И гадкое желаніе его, чудовищная мысль снова просыпались во всемъ своемъ безобразіи, властно заявляя, что они не умерли, а только скрылись временно въ тайникахъ ума, чтобы воскреснуть съ еще большею жестокостью и назойливостью.

– Почему бы нтъ! – дерзко спрашивалъ безжалостный демонъ, населяя воображеніе Реновалеса золотыми иллюзіями.

Художника ожидали вс блага въ мір – любовь, слава, счастье, новая артистическая дятельность, вторая молодость доктора Фауста – все ршительно, если только сострадательная смерть придетъ ему на помощь и разорветъ цпи, связывающія его съ болзнью и печалью.

Но ужасъ и страхъ немедленно заявляли протестъ противъ этихъ гадкихъ мыслей. Несмотря на то, что Реновалесъ жилъ, какъ неврующій человкъ, душа его оставалась религіозною и побуждала его призывать въ трудныя минуты жизни вс сверхъестественныя и чудесныя силы, какъ-будто он были обязаны приходить ему на помощь: «Господи, освободи меня отъ этихъ ужасныхъ мыслей. Избавь отъ искушенія. Пусть не умираетъ она, пусть живетъ, хотя бы я погибъ».

И на слдующій день раскаяніе гнало его къ докторамъ, его близкимъ пріятелямъ, для подробныхъ разспросовъ, Онъ переворачивалъ весь домъ, организуя лченіе по широко задуманному плану и распредляя лкарства по часамъ. Но затмъ онъ сразу успокаивался и возвращался къ своей работ, къ художественнымъ стремленіямъ, къ любовнымъ мечтамъ, не вспоминая о своихъ планахъ и считая, что жизнь жены спасена наконецъ.

Однажды Хосефина явилась посл завтрака къ нему въ мастерскую; при вид ея, художника охватило нкоторое безпокойство. Давно уже жена не входила къ нему въ рабочіе часы.

Она не пожелала ссть и остановилась у мольберта, не глядя на мужа и говоря медленно и робко. Реновалесъ даже испугался этой простоты и естественности.

– Маріано, я пришла поговорить съ тобою о двочк.

Она ршила выдать дочь замужъ. Все равно, это должно было совершиться, и, чмъ скоре, тмъ лучше. Ей оставалось недолго жить; она хотла спокойно закрыть глаза, зная что дочь хорошо пристроена.

Реновалесъ нашелъ необходимымъ запротестовать; но протестъ его звучалъ слишкомъ бурно и порывисто, чтобы быть искреннимъ. Чортъ возьми! Умереть! А зачмъ ей умирать? Она чувствуетъ себя теперь лучше, чмъ когда-либо раньше! Единственное, что она должна была длать, это исполнять предписанія врачей.

– Я скоро умру, – повторила она холодно. – Я умру, и ты успокоишься наконецъ. Ты прекрасно знаешь это.

Художникъ попробовалъ было запротестовать съ еще большимъ жаромъ, но глаза его встртились съ холоднымъ взглядомъ жены. Тогда онъ покорно пожалъ плечами. У него не было охоты спорить съ женою, и надо было сохраанить спокойствіе, чтобы поработать и выйти посл завтрака по важнымъ дламъ.

Хорошо, продолжай. Милита выходитъ замужъ. Но за кого же?

Желаніе поддержать свой авторитетъ и выказать нкоторую иниціативу, а также любовь къ ученику побудили его заговорить о Сольдевиль. Это онъ счастливый кандидатъ? Онъ – славный малый съ хорошею будущностью и обожаетъ Милиту. Стоитъ только поглядть, какъ онъ, бдный, огорчается, когда она обходится съ нимъ сухо. Изъ него вышелъ бы несомннно прекрасный мужъ.