Обнаженная
Шрифт:
И она дйствительно закричала, признавая свою слабость и чувствуя, что должна скоро уступить дикому и властному напору. Рзкіе звуки электрическаго звонка наполнили извилистые корридоры внутреннихъ покоевъ. Дверь открылась, и вошла Мэри въ бломъ передник и чепц, серьезная и сдержанная. Привычка видть и понимать все длала ея блдное, слегка улыбающееся лицо безстрастнымъ и совершенно равнодушнымъ.
Графиня протянула Реновалесу руку съ ласковымъ спокойствіемъ, какъ-будто приходъ горничной помшалъ ихъ прощанью, и высказала сожалніе, что онъ такъ скоро уходитъ. Вечеромъ они увидятся въ Королевскомъ театр.
Когда художникъ вдохнулъ на улиц свжій воздухъ и
Реновалесъ сталъ часто ходить въ театръ, потому что Конча требовапа этого, и проводилъ цлые вечера въ глубин ея ложи, весело болтая съ нею. Милита смялась надъ перемною въ образ жизни отца, который имлъ обыкновеніе ложиться рано и приниматься за работу чуть не на разсвт.
По болзни матери, молодая двушка завдывала всмъ домомъ и помогала отцу надвать фракъ по вечерамъ, причесывая его и завязывая галстукъ среди веселаго смха и поцлуевъ.
– Папочка, да я не узнаю тебя! Ты совсмъ отбился отъ рукъ. Когда же ты возьмешь меня съ собою?
Но онъ всегда отговаривался подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Профессія его требовала, чтобы онъ показывался въ свт; художники должны бывать въ обществ. А дочку онъ возьметъ съ собою… какъ-нибудь въ другой день. Сегодня же ему необходимо пойти одному, чтобы поговорить съ цлой массой народа въ театр.
Въ немъ произошла еще одна перемна, вьізвавшая со стороны Милиты веселые толки: папа сталъ молодиться.
Волосы его каждую недлю теряли въ длин подъ непочтительными ножницами, и борода укорачивалась такъ сильно, что вскор отъ густого лса, придававшаго маэстро страшный видъ, осталась только легкая растительность. Ему не хотлось сравняться по вншности съ остальными людьми; онъ желалъ сохранить въ нкоторой степени наружность артиста, чтобы публика узнавала въ немъ великаго Реновалеса. Но несмотря на это, онъ старался быть, по возможности, похожимъ на изящную и хорошо одтую молодежь, окружавшую графиню.
Этотъ переворотъ не прошелъ незамченнымъ и для другихъ людей. Ученики академіи художествъ указывали на него пальцемъ изъ райка въ опер или останавливались ночью на тротуар, когда онъ проходилъ въ блестящемъ цилиндр на коротко остриженной голов и въ разстегнутомъ пальто, изъ подъ котораго виднлась накрахмаленная грудь фрачной рубашки. Наивные и восторженные молодые люди представляли себ великаго маэстро передъ мольбертомъ, дикимъ, суровымъ и неприступнымъ, какъ Микель-Анджело въ своей мастерской. Встрчая же его въ совсмъ иномъ вид, они съ завкстью слдили за нимъ глазами. «Какъ развлекается маэстро!» И они представляли себ, какъ важныя дамы ссорятся изъ-за него, и врили чистосердечно, что ни одна женщина не можетъ противостоять чарамъ такого великаго художника.
Враги его – художники, шедшіе по его пятамъ – ругали Ренооанеса на чемгъ свтъ стоитъ. «Фигляръ, эгоистъ! Ему мало денегъ, теперь онъ втирается еще въ высшій свтъ, чтобы набрать побольше заказовъ на портреты и ставить свою подпись всюду, гд только можетъ».
Котонеръ, остававшійся иногда въ особняк, чтобы провести вечеръ съ Хосефиною и Милитою, провожалъ друга печальною улыбкою и укоризненно покачивалъ головою. «Плохо дло. Маріано женился слишкомъ рано. Чего онъ не длалъ въ молодости, когда лихорадочио работалъ и стремился къ слав, то онъ длаетъ теперь, почти на старости лтъ». Въ обществ смялись уже надъ нимъ, догадываясь о его пылкой страсти къ графин де-Альберка – о любви безъ практическихъ результатовъ, побуждавшей его жить въ дружб съ Кончею и Монтеверде, разыгрывая роль добродушнаго посредника и добраго и снисходительнаго папаши. Знаменитый маэстро, лишившійся своей внушительной наружности, обратился въ бднаго человка, о которомъ говорили съ состраданіемъ, сравнивая его съ Геркулесомъ, одтымъ въ женское платье и сидящимъ съ прялкою въ рукахъ у ногъ очаровательной красавицы.
Сталкиваясь постоянно съ Монтеверде у графини, онъ вошелъ съ нимъ въ тсную дружбу. Докторъ пересталъ быть въ его глазахъ глупымъ и несимпатичнымъ. Что-то въ Монтеверде напоминало Реновалесу о Конч, и художникъ очень цнилъ это въ доктор. Нкоторые люди чувствуютъ такое влеченіе, безъ всякой ревности, къ мужьямъ своихъ любовницъ. Эти двое бывали вмст въ театр, дружелюбно разговаривали, и докторъ часто ходилъ по вечерамъ въ мастерскую художника. Эта дружба приводила публику въ полное недоумніе; въ обществ не могли понять, который изъ нихъ повелитель графини, а который воздыхатель, и вс воображали, что, въ силу молчаливаго согласія, вс трое жили въ лучшемъ изъ міровъ.
Монтеверде восхищался художникомъ, а тотъ относился къ нему съ отеческимъ превосходствомъ, благодаря своему возрасту и громкой слав, и пробиралъ доктора, когда графиня жаловалась на него.
– Охъ, уже эти женщины! – говорилъ докторъ съ досадою. – Вы не знаете, что это за народъ, маэстро. Он только мшаютъ мужчинамъ, только портятъ ихъ карьеру. Вы достигли въ жизни успха, потому что не повзволяли женщинамъ брать верхъ надъ собою, никогда не заводили себ любовницъ и потому что вообще вы – замчательный человкъ и настоящій мужчина.
А бдный настоящій мужчина подозрительно глядлъ на Монтеверде, опасаясь не насмхаетсяли онъ. У художника являлось бшеное желаніе отдуть доктора за пренебрежительное отношеніе къ тому, къ чему самъ онъ стремился съ такою силою.
Конча стэновилась все откровенне съ маэстро. Она признавалась ему въ такихъ вещахъ, которыхъ никогда не ршалась высказывать доктору.
– Вамъ я все говорю, Маріанито. Я не могу жить, не видя васъ. Знаете ли вы, о чемъ я думаю? Что докторъ напоминаетъ немного моего мужа, а вы – другъ сердца… He надйтесь всетаки… сидите смирно или я позову горничную. Я сказала, что вы – другъ сердца. Я слишкомъ люблю васъ, чтобы думать о тхъ гадостяхъ, о которыхъ вы мечтаете.
Иногда Реновалесъ заставалъ ее нервною и возбужденною; она говорила хриплымъ голосомъ и шевелила пальцами, словно царапала воздухъ. Весь домъ дрожалъ въ такіе дни. Мэри бгала беззвучными шагами изъ комнаты въ комнату на безпрерывные звонки; графъ ускользалъ на улицу, словно испуганный школьникъ. Конча скучала, чувствуя себя усталою и проклиная свою жизнь. Когда художникъ появлялся, она чуть не бросалась ему въ объятія:
– Возьмите меня отсюда, Маріанито. Я скучаю, я умираю. Эта жизнь изводитъ меня. Мой мужъ! Его и считать нечего… Знакомыя… Эти дуры перемываютъ вс мои косточки, какъ только я поверну спину. Докторъ!.. Непостоянный человкъ и флюгарка!.. Наши старые друзья – вс дураки. Маэстро, сжальтесь надо мною. Увезите меня далеко отсюда. Вы должны знать другой міръ; художники все знаютъ…