Обнаженная
Шрифт:
– Это плохо кончится, Маріано. Ты долженъ порвать съ этой женщиной. Ты нарушаешь спокойствіе домашняго очага. Тебя ждетъ много непріятностей.
Письма Кончи быди всегда одинаковы – полны жалобъ на его кратковременное отсутствіе. «Cher maitre, я не могла спать эту ночь, думая о васъ»… Она подписывалась всегда «ваша почитательница и врный другъ Coquillerosse»; это прозвище было принято ею для переписки съ маэстро.
Она писала ему безпорядочно, въ самые разнообразные часы, слдуя импульсу фантазіи и вчно разстроенныхъ нервовъ. Иной разъ она помчала письма тремя часами утра; ей не спалось, она соскакивала съ постели и, чтобы убить время, исписывала четыре страницы своимъ мелкимъ почеркомъ, съ невроятною легкостью пера,
Маэстро бросалъ тогда свою работу и бжалъ съ ранняго утра къ графин; она принимала его въ постели, въ продушенной спальн, куда не входилъ уже много лтъ господинъ съ орденами.
Художникъ прибгалъ въ тревог, опасаясь ужасныхъ событій, а Конча встрчала его, безпокойно ворочаясь подъ вышитою простынею и поправляя золотыя прядки волосъ, выбивавшіяся изъ подъ ея ночного чепчика съ кружевами. Она говорила безъ умолку, безсвязно, какъ поютъ птицы, какъ будто утренняя тишина вызывала полную путаницу въ ея мысляхъ. Ей пришли въ голову великія идеи; ей приснилась ночью оригинальнйшая научная теорія, которая должна была привести Монтеверде въ восторгъ. И графиня серьезнымъ тономъ излагала эту теорію маэстро, а тотъ качалъ головою, не понимая ни слова и искренно сожаля, что такія чудныя губы произносятъ такую ерунду.
Иной разъ она разсказывала ему о рчи, которую собиралась произнести на благотворительномъ вечер Женскаго Общества въ качеств предсдательницы. И вытаскивая изъ подъ простыни руки, выточенныя, точно изъ слононовой кости, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое выводило Реновалеса изъ себя, Конча доставала съ сосдняго столика нсколько исписанныхъ карандашомъ страницъ, прося добраго друга, чтобы онъ сказалъ, кто – величайшій художникъ въ мір, такъ какъ она не знала этого и оставила пустое мсто, чтобы заполнить его со словъ маэстро.
Посл непрерывной часовой болтовни, во время которой Реновалесъ молча пожиралъ графиню глазами, она приступала наконецъ къ важному длу, къ отчаянному письму, заставившему маэстро бросить работу. Дло шло всегда о жизни и смерти! Честь ея зависла отъ согласія мазстро. Иной разъ она просила его размалевать веръ какой-нибудь важной иностранк, желавшей увезти изъ Испаніи на память хоть небольшое произведеніе кисти знаменитаго маэстро. Эта дама обратилась къ ней съ просьбой наканун вечеромъ, на дипломатическомъ балу, зная о ея дружб съ Реновалесомъ. Въ другой разъ она призывала его, чтобы попросить этюдъ или картинку изъ тхъ, что заполняли вс углы его мастерской, для какой-нибудь благотворительной лоттереи Женскаго Общества въ пользу бдныхъ женщинъ, утратившихъ добродтель, которымъ графиня и ея подруги считали своимъ долгомъ помочь.
– He стройте гримасъ, маэстро, не упрямьтесь. Эго непріятная сторона дружбы. Вс воображаютъ, что я имю большое вліяніе на знаменитаго художника, и обращаются ко мн по стоянно съ просьбами, ставя меня въ неловкое положеніе… Васъ не знаютъ. Люди не имютъ понятія о томъ, какой вы гадкій и непокорный!
И она протягивала ему руку для поцлуя, съ нкоторымъ сожалніемъ. Но чувствуя прикосновеніе его теплыхъ губъ и щекотку отъ бороды на мягкой блой рук, она начинала сопротивляться, смясь и вздрагивая
– Оставьте меня, Маріано. Я закричу! Я позову Мари. Больше я васъ никогда не приму въ спальн. Вы недостойны доврія. Угомонитесь, маэстро, или я все разскажу Хосефин.
Являясь иногда къ графин по ея отчаянному письму, Реновалесъ находилъ ее блдною, съ темными кругами подъ глазами, какъ-будто она плакала всю ночь. При вид маэстро у нея снова появлялись на глазахъ слезы. Причиною ихъ были всегда любовныя огорченія
– Ахъ, Реновалесъ, не влюбляйтесь никогда. Это форменный адъ. Вы не знаете, какъ счастливы люди, когда свободны отъ этихъ мукъ.
Но маэстро оставался безчувственнымъ къ ея слезамъ. Взбшенный ея откровенностями, онъ ходилъ по комнат, сердито жестикулируя, точно дома въ мастерской, и говорилъ грубо и рзко, словно съ женщиною, которая открыла ему вс свои секреты и слабости. Чортъ возьми! Что ему за дло до всего этого? Она сметъ звать его для такихъ вещей!.. Но Конча жалобно вздыхала въ постели! Она была совсмъ одинока и очень несчастна. Маэстро былъ ея единственнымъ другомъ, отцомъ, братомъ. Кому же ей повдать свои горести, какъ не ему? И оживляясь изъ за молчанія маэстро, который чувствовалъ себя въ конц концовъ растроганнымъ ея слезами, она собиралась съ духомъ и высказывала свое желаніе. Реновалесъ долженъ былъ повидатьси съ Монтеверде и хорошенько отчитать его, чтобы тотъ одумался и не заставлялъ ее больше страдать. Докторъ глубоко уважалъ Реновалеса и былъ однимъ изъ его искреннйшихъ почктателей. Конча была твердо уврена въ томъ, что двухъ словъ маэстро будетъ достаточно для обращенія Монтеверде въ покорнаго агнца. Реновалесъ долженъ былъ показать, что она не одинока, что у нея есть защитникъ, что никто не сметъ безнаказанно смяться надъ нею.
Но она не успла высказать своей просьбы до конца, какъ художникъ въ бшенств забгалъ вокругъ кровати, размахивая руками и отчаянно ругаясь.
– Чортъ побери! Только этого не доставало. Въ одинъ прекрасный день вы попросите, чтобы я вычистилъ ему сапоги. Да вы съ ума сошли, матушка! Что вы воображаете? Хватитъ вамъ графа въ вид объекта для насмшекъ. Оставьте меня въ поко.
Но графиня металась по постели, громко заливаясь слезами отчаянія. Нтъ у нея друзей! Маэстро такой же, какъ другіе. Если онъ не исполнитъ ея желанія, то она положитъ конецъ ихъ дружб. Общать и клясться онъ уметъ, а когда дло доходитъ до маленькой жертвы, онъ сейчасъ на попятный.
И графиня хмурилась и принимала ледяной и грозный видъ оскорбленной королевы, обнажая при этомъ нечаянно свое блое тло. Теперь она хорошо знала его и видла, что жестоко ошибалась, разсчитывая на его помощь. Смущенный ея гнвомъ, Реновалесъ пытался объясниться, но она дерзко останавливала его.
– Исполните вы мою просьбу илинтъ? Разъ… два…
Да, онъ исполнитъ ея желаніе; онъ уже такъ опустился, что еще одно униженіе ровно ничего не значитъ. Онъ отчитаетъ доктора и пвыскажетъ ему въ лицо упрекъ за пренебреженіе къ такому счастью. (Эти иослднія слова онъ произносилъ вполн чистосердечно, и голосъ его дрожалъ отъ зависти). Что еще угодно отъ него грозной повелительниц? Она могла требовать, не стсняясь. Если нужно, онъ вызовегь графа со всми его орденами на дуэль и убьетъ его, чтобы дать ей свободу и возможность навки соединиться съ поганымъ докторишкой.
– Шутъ гороховый! – говорила Конча, радостно улыбаясь. – Вы симпатичны и милы, какъ никто, но всетаки скверный человкъ. Подойдите, сюда, гадкій.
И отодвинувъ прядку его волосъ, она поцловала художника въ лобъ, смясь надъ дйствіемъ своего поцлуя. Ноги его задрожали, а руки попытались обнять теплое, продушенное тло, которое ускользало отъ него подъ тонкую простыню.
– Я васъ только въ лобъ поцловала, – кричала Конча протестующимъ тономъ. – Это былъ братскій поцлуй, Маріано! Перестаньте же, вы длаете мн больно. Я закричу! Я позову горничную!