Въ огонь и въ воду
Шрифт:
Фраза, которою заключила Орфиза де Монлюсонъ свой разговоръ съ графомъ де Шиври, когда ушелъ отъ нея Монтестрюкъ, заставила сильно задуматься раздражительнаго Цезаря. Онъ хорошо зналъ женщинъ и слдовательно зналъ также, что многія изъ нихъ любятъ извстную смлость въ рчахъ и въ поступкахъ. Онъ чувствовалъ, что Гуго, не испугавшись сдланнаго Орфизой пріема и ея насмшливой улыбки, выигралъ много въ ея мнніи. Сверхъ того, онъ выпутался удачно изъ такой бды, въ которой другіе могли бы потерять или свободу, или жизнь, и не только ничего не проигралъ, но напротивъ пріобрлъ милостивое вниманіе короля. Если онъ вышелъ съ такимъ успхомъ изъ положенія труднаго, то чего нужно было ожидать отъ такого человка, когда ему подуетъ попутный втеръ?
Правда, у графа де Шиври былъ всегда подъ рукой Бриктайль, взбшенный пораженіемъ и дорожившій теперь жизнью только для того, чтобъ употребить ее на борьбу съ Монтестрюкомъ всегда и гд бы то ни было; но еще долго, проколотый насквозь, онъ пролежитъ въ постели и не будетъ въ силахъ что нибудь предпринять. А когда этотъ былъ побжденъ, то ужь никого другого нельзя было и выпустить на гасконца съ какой — нибудь надеждой на удачу; надо ждать, а пока принять мры, чтобы бороться тмъ оружіемъ, которое доставляли ему имя и общественное положеніе.
Теперь надо было смотрть на герцогиню д'Авраншъ, какъ смотритъ полководецъ въ военное время на крпость. Нельзя ужь было надяться, что она поднесетъ ему ключи отъ своего сердца на серебряномъ блюд, счастливая, что должна сдаться по первому требованію. Надо было вести осаду, правильную осаду, въ которой необходима и система, и ловкость; надо было копать траншеи, подводить мины. Графъ де Монтестрюкъ нашелъ неожиданнаго союзника въ особ короля. Почему же и графу де Шиври, въ свою очередь, не обратиться тоже къ Людовику XIV, имвшему надъ герцогиней особенную, почти неограниченную власть? Наскоро разобранная мысль эта показалась ему недурною.
Оставалось только выполнить ее искусно, но съ этой стороны Цезарь былъ обезпеченъ. Нсколько минутъ размышленія показали ему, какимъ способомъ надо приступить къ королю, характеръ котораго онъ зналъ отлично, и какую выгоду можно извлечь изъ этого плана для своего честолюбія.
Цезарь скоро добился случая явиться къ королю и, приблизившись къ нему съ видомъ глубочайшей почтительности, онъ сказалъ:
— Государь! я желалъ выразить вашему величеству свое опасеніе, что едва ли не навлекъ на себя вашего неудовольствія.
— Вы, графъ де Шиври?
— Увы! да, государь… Я осмлился поднять глаза на особу, которую доброта вашего величества осняетъ своимъ покровительствомъ.
— О комъ вы говорите?
— О графин де Монлюсонъ… Я предавался съ упоеніемъ очарованіямъ ея прелестей, какъ вдругъ вспомнилъ, что она связана съ вашимъ величествомъ такими узами, которыя для меня священны. Быть можетъ, по незнанію я шелъ противъ намреній моего государя. За моею любовью наступило раскаяніе и я далъ себ клятву, что, если я имлъ несчастье навлечь на себя немилость вашего величества, позволивъ себ мечтать объ особ, на которую вы имете, можетъ быть, другіе виды, то пусть сердце мое обливается кровью до конца моей жизни, но я откажусь отъ этой любви. А у ногъ короля ожидаю своего приговора… Повиноваться ему я сочту такимъ же священнымъ долгомъ, какимъ счелъ и признаніе въ моей вин.
Эта рчь, въ которой было разчитано каждое слово, понравилась Людовику XIV, который уже стремился ршать своей властью всякое дло; она льстила его необузданной страсти къ владычеству надъ всмъ и надъ всми. Онъ улыбнулся милостиво и отвчалъ;
— Вы рождены отъ такой крови, съ которою можетъ соединиться, не унижая себя, графиня де Монлюсонъ, хотя она и возведетъ въ герцоги того, кого изберетъ ея сердце. По этому разршаю думать вамъ объ ней. Вы имете мое королевское позволеніе.
— Чтобы графиня де Монлюсонъ не подумала, что я поддаюсь тщеславію и дйствую подъ вліяніемъ слишкомъ высокаго мннія о самомъ себ, ваше величество, не разршите-ли мн также повторить ей слова, которыя я имлъ счастье выслушать изъ устъ вашихъ и за которые я не нахожу словъ благодарить моего государя?
— Мое позволеніе даетъ вамъ вс права.
Это было гораздо боле, чмъ графъ де Шиври смлъ ожидать: Людовикъ XIV почти самъ далъ ему слово.
— Теперь не одного ужь меня встртитъ этотъ проклятый Монтестрюкъ между собой я Орфизой де Монлюсонъ, сказалъ онъ себ, но и самаго короля! У него выдался счастливый день; мой день, надюсь, будетъ ршительнымъ.
XXII
Кто сильне?
Гуго не видлся съ маркизомъ де Сент-Эллисъ съ того вечера, какъ онъ подалъ ему такъ неожиданно помощь въ улиц дез-Арси.
На слдующій же день посл встрчи съ дамой въ черной маск въ окрестностяхъ Люксамбура, онъ пошелъ отъискивать маркиза по адрессу, сообщенному имъ при разставаньи.
Выпутался-ли онъ, по крайней мр, изъ бды? Когда Гуго вошелъ, маркизъ мрялъ комнату взадъ и впередъ и такъ и сыпалъ восклицаніями, изъ которыхъ можно было заключить, что онъ здоровъ, но въ самомъ скверномъ расположеніи духа.
— Что тебя такъ сильно злитъ? спросилъ Гуго: самъ чортъ не шумитъ такъ, попавши въ святую воду!… Вдь не раненъ, надюсь?
— Что значитъ такой вздоръ въ сравненіи съ тмъ, что со мной случилось? Всякая рана показалась бы мн счастьемъ, блаженствомъ раздушенной ванны! Знаешь ли, что со мной было посл твоего отъзда изъ Арманьяка?
— Никакого понятія не имю.
— Такъ слушай же. Какъ то разъ, помнишь, злая судьба привела меня въ Тулузу; тамъ я встртился съ одной принцессой… Что сказать теб объ ней? Фея, сирена… Калипссо! Цирцея! Мелюзина!… Однимъ словомъ — чудо! Но къ чему рисовать теб ея портретъ?… Ты зналъ ее въ Сен-Сави, куда она прізжала по моей убдительнйшей просьб.
— Короче, принцесса Леонора Маміани?
— Она самая. Само собой разумется, какъ только я увидлъ ее, я влюбился безумно; у меня вдь сердце такое нжное, это ужь у насъ въ пород… Чтобы понравиться ей, я пустилъ въ ходъ вс тайны самой утонченной любезности. Но у нея, видно, камень въ груди: ничто не помогло! Въ одно утро она меня покинула безъ малйшаго состраданія къ моему отчаянію, но позволила однакожь пріхать въ Парижъ, куда она направлялась не спша, съ роздыхами.
— Короче, мой другъ, пожалуйста покороче! Я помню, что разъ утромъ я встртилъ тебя, какъ ты отправлялся на поиски, точно римлянинъ за сабинкой. Помню также, что ловкій ударъ шпагой положилъ конецъ твоей одиссе въ окрестностяхъ Ажана, и ты былъ принужденъ искать убжища подъ крышей родоваго замка, гд, помнится, я тебя оставилъ. Потомъ?